И всего этого лишил меня прибывший с приглашением человек, от одного вида которого мне настроение безнадежно испортилось.
Фред, в сопровождении сти Молеуена, сразу же после обеда ушел в порт, чтобы попытаться найти попутный корабль, и я всей душой молил, чтобы ему сразу же повезло. Так что отправился я один, даже без Проухва.
Идти пришлось немного, так что кареты не понадобилось. А может она и не была предусмотрена, чтобы лишний раз подчеркнуть мой нынешний статус.
Если дом Иджина только походил на дворец, то этот, куда меня привели, им и являлся. Впечатляющих размеров, вот только мне и больше видеть приходилось. Сам дворец вплотную примыкал к площади немалых размеров.
Ага, вон и балкон имеется, такой же фундаментальный, как и само здание. При необходимости с него можно выступить с продуманной речью перед горожанами, жителями столицы и её гостями, объясняя тонкости текущей политики или зажечь пламенной речью подданных на ратный либо же трудовой подвиг.
С оружием я расстался сразу же, как только мы вошли внутрь.
Ждать аудиенции пришлось долго, но поскучать мне не удалось.
В роскошной гостиной, где мне предложили дожидаться встречи с первым лицом государства Скардар, имелось множество картин.
Их было так много, что занимали они на стенах почти всё свободное место. Пейзажей и портретов среди них оказалось мало, разве что пара морских видов, но картин изображающих морские бои в различных их стадиях, было полно. Что и говорить, Скардар – держава, славная прежде всего морскими традициями, так что пасторали увидеть сложно.
Вот на одной из картин сошлись два строя кораблей, и тот, что захватил ветер, был скардарским. Глупо было бы увековечивать на полотне грубый, иногда даже смертельный просчет адмирала, командующего флотом.
Следующая картина запечатлела абордаж. Видимо, изображённое на ней событие произошло в далёкие времена, поскольку корабли имели высокие надстройки на носу и корме, а в руках и атакующих и защищающихся не было ничего похожего на огнестрельное оружие, сплошные топоры, мечи и даже булавы. Ничего больше рассмотреть мне не удалось, потому что в гостиную заглянули три весело щебечущих молоденьких фрейлины и начался абордаж другого толка.
Нет, я, конечно же, допускаю мысль, что, увидев меня, кто-то из них внезапно влюбился, но чтобы все три сразу…
По их же поведению получалась любовь с первого взгляда сразу у всех троих.
Что ж, я был не против миленько пообщаться. Куда как интереснее, чем рассматривать картинки с изображением густо заросших волосяной растительностью мужичков, яростно лупцующих друг друга всякими смертельно опасными для здоровья предметами.
Да и света не мешало бы немного добавить, окна хоть и огромны, но полуприкрыты тяжелыми портьерами из бархата, и в гостиной царил романтический мягкий полумрак.
Эти блестящие глазки, зубки, нечаянно обнажаемые чуть сверх того, что требуют рамки приличий плечики, едва ощутимые прикосновения тонких пальчиков и достаточно красноречивые взгляды. Как это было мило, потому что сразу начинаешь чувствовать свою несравненную мужественность и неотразимость.
И ещё фразочки, произнесенные с придыханиями и самым томным видом: 'Ах, неужели всё это правда, Артуа, да вы настоящий герой!', или 'Господи, какой мужчина!', явно произнесённые не совсем к месту, но так волнующие мой слух.
Присутствуй при этом один мой хороший знакомый из прежнего мира, я непременно бы от него услышал: 'Артур, у этих телочек башню от тебя снесло. У всех троих сразу'.
Этим он мне всегда и нравился, своей непосредственностью в эмоциях и образностью речи.
К тому времени, когда я успел полностью проникнуться собственной неотразимостью и даже получить поцелуй, легкий, как прикосновение крылышек бабочки, на сцене появилось ещё одно действующее лицо.
К сожалению, лицо было мужским, принадлежало человеку слегка за сорок, выглядело холенным, обладало волевым подбородком и светлыми глазами с холодным прищуром.
Лицо извинилось перед барышнями, что вынужденно похищает меня, на что девушки отреагировали в прежнем ключе, с ахами и вздохами сожаления, и мы перешли в помещение, выглядевшее огромным кабинетом.
Предложив присесть, мой новый собеседник извинился уже передо мной за то, что вынужден быль лишить такого приятного общества во имя скучного разговора, добавив, что господин Минур дир Сьенуоссо, владетель Скардара примет меня чуть позже, после того, как покончит с неотложными делами.
Причём Минура он назвал господином Ондириером, а 'чуть позже' затянулось на добрые пару часов.
Всё это время мы разговаривали, сидели и разговаривали о многих важных и не очень вещах. Но всё время как-то так получалось, что мне приходилось отвечать на многочисленные вопросы, заданные им как будто бы между прочим.
Конечно, я старался быть вежливым, отвечая своим вопросом лишь на каждый его третий или четвертый вопрос.
А вопросы человека, представившегося Однором дир Мессу, были какими угодно: от положения дел в Империи и её внешней политики до моих планов в самое ближайшее будущее и устремлений на перспективу.
Вероятно, он хотел составить обо мне своё мнение, как весьма возможно и то, что Минур выслушает его перед разговором со мной, возможно даже с советами.
Но мне было плевать, плевать с высокой колокольни, каковым это мнение будет, и потому я отвечал, не особенно заботясь, как прозвучит та или иная фраза и много ли в ней будет смысла.
Наверное, дир Мессу это понял, и его лицо пару раз едва заметно скривилось. Разговор не смотря ни на что продолжался, и когда тема внезапно коснулась охоты, я предложил ему историю, произошедшую со мной перед самым убытием из Империи.
Эта история произошла в Стенборо, единственном моем имении.
Нет, другая собственность имелась, от виноградников вблизи Гроугента до перспективных угольных месторождений в провинции Монтенер, недвижимость в столице и даже верфь всё в том же Гроугенте, но поместье оставалось единственным. Это так, к слову, но именно в Стенборо вся эта история и произошла.
Я заглянул в Стенборо к Капсому, своему химику, работающему над эпохальными открытиями, которые должны были сделать революцию сразу в нескольких областях технической науки.
Конечно же, трудился Капсом над ними не один, к тому времени он обзавелся сразу тремя помощниками, которыми нещадно помыкал. Два его помощника были чуть ли не мальчишками, безропотно выносившими все его выговоры, разносы и нудные нотации. А вот третий…
Третий, человек по имени Мархсвус Бирдст, был примерно его возраста, то есть ближе к сорока, и успел уже состояться как учёный-химик. По крайней мере, сам он считал именно так. И вот ему, учёному в самом расцвете таланта, это опять его мнение, приходится терпеть выпадки человека, чьё мнение никогда не было для него решающим. Никогда. Это снова были его слова.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
