Волокнистая субстанция соединялась в пучки – ризоморфы, а те сплетались в узлы. Когда по ним проходили пульсации, они казались своего рода сосудами.
Лауница потянуло к одному из узлов. Приближаясь, он все более напоминал огромное сооружение, висящее в бездне, – настоящий дворец с очень мелкими, многочисленными и запутывающими глаз архитектурными элементами и огромными искривленными колоннами, напоминающими скелетированные ребра.
Из-за этих колонн-ребер выглядывала жадная бездна. Раз – и она потянула его, но не удержала. Это было как мимолетное погружение в ад.
Она питалась временем, которое не смогли израсходовать живые разумные существа. И эта неизрасходованная энергия вызвала у Лауница ощущение скопившей мерзости, жадности, зависти, нечистого страха. Бездна втягивала время, не ставшее работой человеческого духа.
Здесь шли катаболические процессы, высвобождающие хрональную энергию, которая будет израсходована нитеплазменной грибницей для пролиферации мицелия, роста новых почек, образования спор.
«Дворец» являлся силовой установкой, энергостанцией нитеплазмы.
Собственно, все описательные слова Лауниц подобрал много позднее, а тогда он только понял, что для уничтожения нитеплазменной энергоцентрали надо погрузиться в бездну.
Он знал, что это должно убить его, но автоматически преодолевать страх смерти его научили давно.
Лауниц вернулся в бездну распадающегося времени, и за какое-то мгновение перед ним пролетела запись всей его жизни.
Он с бабушкой стоит в церкви, слушая пасхальное песнопение. Следит за румяной щечкой своей одноклассницы. Бежит в училище десятикилометровую дистанцию, а когда легкие, кажется, разорвутся и вылетят наружу, открывается второе дыхание, приходит легкость, почти полет. Боксирует в спарринге со своими будущими боевыми товарищами из разведроты ДШБ. Получает первое боевое задание от своего командира. Вступает в свой первый бой где-то в горах, смотрящих на море. Первый раз смотрит в глаза существу, которому платят за убийство, оно всего в десятке шагов. И опережает его пулей из крупнокалиберной винтовки, чтобы спасти других людей, чьи потухающие глаза с последней надеждой смотрят из ямы. Он, в составе группы спецназа космофлота, на орбитальной станции «Джуп-12», где жилой отсек разрушен, кают-кампания забита телами погибших – на них словно почки, зеленоватые вздутия.
Лауниц выпустил из рук активированный декоррелятор…
Прошло, может, несколько миллисекунд – или же век, грибницу теперь корчило и рвало, порванные гифы и ризоморфы сметало в багровую воронку, одну за другой, множество за множеством. Грибница пыталась сопротивляться, но общая организованная сила была потеряна. Какое-то светящееся багровым светом создание, похожее на крылатого змея, только с глазами-пуговками крысака, сейчас терзало конвульсирующий мицелий. Наверное, это был вредитель грибницы. Лауница задело крыло «змея», всякая ориентация была потеряна в бешеном вращении вокруг нескольких осей. Чувства и мысли Лауница словно разметало центрифугой.
Позднее, когда они немного собрались, стало ясно, что «змей» вытащил его из бездны и пронес сквозь темпоральный барьер.
Их вынесло в город в районе фонтана на Гастингс-сквер, где засыхали, чернея, побеги зла.
«Змей» отпустил Лауница; в меню зверя, похоже, входили не мясные блюда, а гнездовья нитеплазмы.
Полчаса спустя Лауниц пришел в себя, поднялся с изъеденного мицелием покрытия площади. Лауница вырвало желчью и он даже не смог вспомнить, когда последний раз ел. Он побрел по городу, разрушенному нитеплазмой и операциями «Вау». Часть погибших горожан уже успели вывезти на безопасную утилизацию, но большинство еще лежало на улицах под пластиковыми покрывалами, показывающими их жуткие, искаженные мицелием очертания.
Над головой пару раз пробурили воздух ооновские вертолеты «Ка-70», но стрельбу на поражение открывать не стали.
Автовокзал лежал в развалинах, а за ним была граница карантинного периметра. Ограждение из пластинчатой проволоки, КПП с контрольным порталом. Карантинный периметр города был ничем иным, как новой границей Зоны.
Лауниц оглянулся назад – метрах в ста маячил крысак, хотя вообще-то они стараются к периметру и на километр не подходить. Свой или не свой? Сеня или не Сеня? Вроде Сеня – левое ухо характерно так приопущено. А еще – чем-то он был похож на того крылатого змея, вредителя грибницы. Лауниц помахал другу рукой.
– Прощай, Сеня.
Когда он вступил на вокзальную площадь, на него наставили стволы здоровенные пятиметровые ягдкнехты модификации «K», над головой застрекотали дроны МИВК.
– Стоять! – заорали в рупоры парни из «Вау». Их головы в шлемах с зеркальными забралами выглядывали из-за бетонных блоков КПП.
– Пропустить, – рявкнул какой-то военный, без мегафона, но было слышно далеко.
Лауниц прошел рамочный сканер, КПП, ощетинившийся стволами, но молчаливый, и мостик над тремя полосами заграждения. За ним увидел генерала в русской форме, с бэйджем ООН, рядом стояло еще три ооновских офицера, смуглые, мелкие – похоже, индусы. Скорее всего, они вышли из только что приземлившегося роторника – его движки, похожие на трубы линкоров, еще выдували облака пыли с посадочной площадки.
Лауниц с русским военным повстречались глазами, но ничего не сказали друг другу. Лауниц даже не остановился, хотя генерал-майора Суздальцева вспомнил. А это воспоминание потянуло за собой и цепочку других. Лауниц – фамилия деда по материнской линии, который вовсе не из Висмара, а обычный российский немец, трактористом был в Омской области.
Его же собственная фамилия – Загряжский. Александр Загряжский, звание капитан-лейтенант.
Сергей был его братом. А генерал-майор Суздальцев возглавлял Корпус деструкторов нитеплазмы, особого воинского подразделения, формально входящего в состав – нет, не СВР, ошибся ты, Берковски, а ФСБ России. Попал туда после жесткого отбора, с космофлота взяли. Предназначением корпуса был поиск и уничтожение нитеплазменных организмов в зонах Посещения на территории России, в странах-союзниках из Российского содружества наций, а затем и во всем остальном мире.
Загряжский вспомнил, как генерал выбирал его для работы в Корпусе деструкторов. Не все было ясно в теории, но с практикой уже разобрались. Это, на любой фазе своего развития, не «прилипает» к тем живым объектам, которые полностью используют организационную силу времени. Ведь, в сущности, это что-то вроде санитара леса. Или прокурора Бога, которого древние семиты называли известно как…
Кандидата помещали в камеру, облепленную почками нитеплазменной грибницы – тогда, правда, ее называли просто вируплазмой – полностью обездвиженного. И ждали, сутки, две, неделю, сколько надо. К капитан-лейтенанту Александру Загряжскому не «прилипало». Тех, кто не мог противостоять инвазии вируплазмы, успевали вытащить и почистить. За исключением одного случая, когда она успела проникнуть слишком глубоко в мозг испытуемого.
Какой-то биолог проводил для подразделения ликбез по этой самой нитеплазме. Говорил, что имеющихся данных достаточно для предположения, что это мицелий мутировавшего микроскопического грибка. Вещал и про то, что, судя по найденным микрофоссилиям – надо ж, какое словцо – грибы первые заселили земную сушу еще в протерозойскую эру. Задолго до того, как на ней появились мхи, плауны и папоротники, способные использовать энергию солнца. А поскольку они жили на планете тогда, когда солнце было закрыто пеленой водяного пара и углекислого газа, то научились жрать что ни попадя. Это им и в наше время пригодилось. В Зоне отличились те грибы, которые профессор назвал дрожжеподобными – они, кстати, самыми первыми на свете и появились. Может, их споры с другой планеты занесло или они вообще распространялись из одного галактического центра – но это мнение сторонников «панспермии»[8]. Тут у присутствующих бойцов появились ненужные мысли, кто-то вспомнил что-то свое, и раздались смешочки.
Латинское название у этих дрожжеподобных такое-то, не повторить, язык сломаешь. Далее ученый нес про всякие там диплоиды, гаплоиды, долго сохраняющиеся рецессивные мутации, несептированный мицелий, генетически разнородные ядра, про то, что в биоценозе такие грибы исполняют роль редуцентов, то есть не оставляют твердых экскрементов – да, им можно только позавидовать, что состоят из нитей-гифов, которые осмотически всасывают пищу.
Ученый много чего еще доказывал и показывал, однако на него вскоре все смотрели как на параноика, а он на всех, как на даунов. А когда его уже почти уговорили закруглиться, он еще рассказал про две версии развития дрожжеподобных до такого крутого состояния.
Первая – их подхватили умелые руки Посетителей, усовершенствовали с помощью своих заоблачных технологий и превратили в мусорщиков-чистильщиков. Получилось биологическое экологическое средство, никакой едкой химии. В результате его применения – при желании – остается свободная во всех отношениях планета, полное отсутствие человечества и прочей загрязняющей среду биомассы. Впрочем, есть и вторая версия: эти грибочки, оказавшись в Зоне, мутировали сами, научились использовать энергию времени и влезать в его дополнительные измерения. И, пройдя под ковром привычного пространства-времени, даже отметились в районе Юпитера. А чтобы они мутировали побыстрее и росли здоровее, добрые Посетители – борцы за права грибов – направили на них лучи «смерть-лампы». Грибы не только мутировали, но и в целом поумнели, стали размышлять о том, как победить человечество, используя его гниль и жадность, чтобы забрать себе его время…
