Прошло две недели со дня приключения Казана с дикобразом. Это были длинные дни все нараставшего тепла и солнечного света и дни охоты. Быстро сошел последний снег. Из земли прыснула в воздух зелень, и на солнечных местах между камней появились белоснежные цветочки – доказательство того, что весна действительно уже началась. В первый раз за эти две недели Серая Волчица стала выходить вместе с Казаном на охоту. Они не уходили далеко. На болоте водилось множество всякой мелкой дичи, и каждый день и каждую ночь они имели ее в изобилии. Но после первой же недели Серая Волчица стала охотиться все менее и менее.
Затем наступили мягкие, ароматные ночи, роскошные, благодаря полной весенней луне, – и она уже совсем отказалась выходить из своего логовища под валежником. Казан и не принуждал ее. Инстинкт подсказывал ему то, чего он не мог понять, и он и сам в эти ночи не уходил на охоту далеко от валежника. Возвращался он с кроликом в зубах. Затем настала ночь, когда из темного угла берлоги Серая Волчица предостерегла его низким ворчанием. Он не обиделся на это ворчание, но простоял некоторое время, глядя в темноту, где Серая Волчица уединилась так, что ее не было видно. Затем он бросил кролика и улегся у самого входа. Немного спустя он вскочил с беспокойством и вышел наружу. Но от валежника он далеко не уходил. Был уже день, когда он снова вошел внутрь. Он понюхал воздух точно так же, как тогда, давно, между двух камней на вершине Солнечной скалы. В воздухе носилось то, что уже не составляло для него тайны. Он подошел поближе, и на этот раз на него уже не ворчала Серая Волчица. Она ласково поскулила ему, когда он коснулся ее. Затем его морда нашла что-то еще. Это было нечто мягкое, тепленькое и издававшее жалобный писк. В ответ он тоже заскулил, и в темноте его нежно и ласково лизнула Серая Волчица.
Казан вернулся на солнечный свет и растянулся у самого входа в берлогу. Он раскрыл рот и высунул язык, что означало в нем полное удовлетворение.
Глава XVII
Воспитание Бари
И Серая Волчица и Казан чувствовали бы себя совершенно иначе, если бы в свое время на Солнечной скале в их жизнь не вторглась рысь, лишившая их родительских радостей. Они вспомнили лунную ночь, когда рысь ослепила Серую Волчицу и загрызла ее щенят, точно это было только вчера. И теперь, чувствуя около себя своего мягкого, маленького детеныша, старавшегося подобраться к ней еще ближе, Серая Волчица сквозь слепоту видела трагическую картину той ночи еще живее, чем когда-либо, и вздрагивала, при малейшем звуке готовая броситься на своего невидимого врага и растерзать всякого, кто был не Казаном. И Казан, со своей стороны, ни на минуту не переставал следить за каждым долетавшим до него малейшим звуком и был настороже. Он не доверял двигавшимся теням. Малейший треск ветки уже заставлял его оскаливать зубы. Чуть только легкий ветерок доносил до него какой-нибудь незнакомый запах, как он тотчас же угрожающе обнажал клыки. Воспоминание о Солнечной скале, о смерти их первых щенят и о слепоте Серой Волчицы родило в нем какой-то новый инстинкт. Ни на одну секунду он не покидал своего поста. С такой же уверенностью, как люди ожидают, что солнце все-таки взойдет, ждал и он, что рано или поздно к ним приползет из лесу их смертельный враг. Ведь приползла же тогда рысь! Итак, день и ночь он ожидал, что к ним пожалует снова рысь. И горе тому созданию, которое осмелилось бы подойти к валежнику в эти первые дни материнства Серой Волчицы!
Но мир уже распростер над болотом свои крылья, полные солнечной ласки и изобилия. Никто не вторгался, если не считать шумных лягушек, большеглазых соек, болтливых воробьев и полевых мышей, да горностаев, если их только можно было назвать врагами. С первых же дней Казан часто стал входить в логовище под валежником и хотя всякий раз тщательно обшаривал Серую Волчицу носом, но никак не мог обнаружить около нее более одного щенка. Дальше, на западе, индейцы-собачники назвали бы этого щенка Бари по двум основаниям: потому, что у него вовсе не было братьев и сестер, и потому, что он был помесью собаки с волчицей. Это был гладенький, веселый с первой минуты своего появления на свет щеночек. Он развивался с быстротой волчонка, а не так медленно, как развиваются щенки у собак. Целые три дня он не отрывался от матери, все время сосал ее, когда чувствовал голод, подолгу спал и беспрестанно охорашивался и обмывался языком преданной Серой Волчицы. С четвертого дня он стал проявлять инициативу и с каждым часом становился все любознательнее. Он разыскал морду матери, с невероятными усилиями переползал через ее лапы и однажды совсем растерялся и попросил помощи, когда ему пришлось скатиться дюймов на пятнадцать с ее тела вниз. А еще некоторое время спустя он уже стал понимать, что Казан – это часть матери, и дней через десять уже подполз к нему, примостился у него между передними лапами и заснул. Казана это удивило. Тогда и сама Серая Волчица положила свою голову ему на передние лапы, глубоко вздохнула и, коснувшись носом детеныша, тоже в безграничном довольстве задремала. Целый час Казан не пошевельнулся.
На десятый день Бари уже находил большое удовольствие в возне с кусочком шкурки кролика. А потом для него начались целые открытия: он увидел свет, а затем и солнце. Солнце в это время находилось на такой послеполуденной высоте, что целиком могло быть видно через отверстие берлоги. В первую минуту Бари в удивлении уставился на его золотой круг. Затем ему захотелось поиграть с ним так, как он играл с кроличьей шкуркой. И с этой поры он с каждым днем стал все ближе и ближе подходить к отверстию, через которое Казан перелезал изнутри в громадное светлое пространство. В конце концов все-таки настало время, когда он добрался-таки до самого отверстия и лег около него, мигая глазами и испытывая страх перед всем, что ему пришлось увидеть. И Серая Волчица теперь уже не оттаскивала его назад, но стала выползать на солнышко и сама и звать к себе и его. Это было за три дня перед тем, как глаза его окончательно окрепли и он мог смело следовать за матерью. Очень скоро после этого Бари полюбил солнце, и тепло, и радость жизни и стал бояться мрака и глубины берлоги, в которой родился.
А что этот внешний мир был не так уж хорош, как показался ему с первого взгляда, он очень скоро узнал. При первых же мрачных признаках надвигавшейся бури Серая Волчица однажды погнала его назад в глубину берлоги. Это было ее первым предостережением для Бари, но он не понял его. Первый урок, которого не удалось провести Серой Волчице, дан был самой природой. Бари был застигнут внезапным проливным дождем. Он поверг его в настоящий ужас и залил бы и потопил его совсем, если бы Серая Волчица не схватила его в зубы и не отнесла в глубь убежища… И раз за разом после этого ему приходилось испытывать на себе странные капризы жизни, и постепенно в нем стали развиваться его инстинкты. Но самым великим из всех последовавших затем дней был для него тот, когда он впервые сунул свой любопытный нос в только что убитого и кровоточившего кролика. Это было его первое знакомство с кровью. Она показалась ему восхитительной. Она наполнила его каким-то странным возбуждением, и после этого он уже знал, что должно было означать то, что Казан приносил с собой в зубах. Затем он стал устраивать целые сражения с палками, кусая их так же, как и мягкие шкурки, и с каждым днем его зубы от этого становились такими же острыми, как иголки.
Великая Тайна открылась для него, когда однажды Казан принес в зубах еще живого кролика, но настолько уже потисканного, что он все равно не мог убежать, будучи брошенным на землю. Тогда Бари понял, что кролики и куропатки содержали в себе именно то, что он уже успел полюбить больше материнского молока, а именно вкусную, теплую кровь. Но до сих пор он видел их только мертвыми. Он ни разу еще не видел этих чудовищ живыми. И вот кролик, которого Казан бросил на землю, с переломанными членами стал прыгать и бороться за жизнь и в первую минуту сильно испугал этим Бари. Несколько времени он с удивлением следил за умиравшей добычей Казана. И Серая Волчица и Казан поняли, то это было для Бари первым уроком в его воспитании как хищного и плотоядного животного, и они стояли около кролика, совершенно не собираясь положить конец его мучениям. Несколько раз Серая Волчица нюхала кролика и затем поворачивала слепую морду к Бари. После третьего или четвертого раза Казан растянулся на животе в двух-трех футах в стороне и с большим вниманием стал следить за происходившим. Каждый раз, как Серая Волчица опускала голову, чтобы понюхать кролика, ушки у Бари настораживались. Когда он убеждался, что не случилось ничего и что его мать от кролика не пострадала, он придвигался к нему ближе. Скоро он мог его уже касаться, все еще готовый каждую минуту бежать, и, осторожный, наконец ухватился за пушистое животное, которое еще проявляло признаки жизни. В последнем судорожном движении кролик удвоил силы и сделал задними ногами прыжки, которыми отбросил Бари далеко в сторону. Щенок в ужасе завизжал. Потом он вскочил на ноги и в первый раз за всю свою жизнь почувствовал вдруг гнев и желание отомстить. Этот удар, полученный им от кролика, дополнил первые его уроки. Он возвратился к кролику уже смелее, хотя и не без готовности в случае надобности удрать, и в следующий затем момент вонзил ему свои зубки в шею. Он слышал, как под ним забились последние остатки жизни, как мускулы кролика вытянулись в последней агонии, и вонзал в него зубы все глубже и глубже, пока не прекратился последний жизненный трепет в жертве первого совершенного им убийства. Серая Волчица была довольна. Она стала ласкать Бари языком, и даже Казан снисходительно одобрил своего сына, когда тот возвратился к кролику. И никогда еще теплая кровь не казалась Бари такой вкусной, как в этот день.
