Две бригады с каждой стороны бурских линий не упускали ни единого шанса продвинуться вперёд, и теперь они оказались на расстоянии возможного удара. Ночью 26 февраля было решено, что люди Смита-Дорриена попытают удачу. В этот момент передние траншеи британцев отделяло от бурских линий семьсот метров. В траншеях стояли Гордонский и Канадский полки, последний — ближе к реке. Стоит рассмотреть детали организации этой атаки, поскольку успех кампании был ею, по меньшей мере, ускорен. Канадцам приказали наступать, гордонцам — поддерживать, а шропширцам слева — занять такую позицию, чтобы обойти с фланга любую контратаку со стороны буров. Канадцы пошли в атаку в темноте ранним утром до восхода луны. Первая шеренга несла винтовки в левой руке, а правой каждый держался за рукав идущего рядом солдата. У последней шеренги винтовки висели на плече, а в руках солдаты несли лопаты. Ближе всех к реке шли две роты («G» и «Н»), за ними — 7-я рота Королевского инженерного полка с кирками и пустыми мешками для песка. Длинная линия пробиралась в кромешной темноте, понимая, что в любой момент на них, как на Шотландскую дивизию у Магерсфонтейна, может обрушиться огонь. Пройдено сто, двести, триста, четыреста, пятьсот шагов. Они знали, что траншеи совсем близко. Если подкрасться достаточно бесшумно, можно застать буров врасплох. Вперёд, ещё шаг и ещё один, с мольбой о тишине. Услышат ли лёгкое шарканье ног люди, лежащие от них на расстоянии броска камня? Их надежды стали расти, как вдруг в тишине раздалось звучное металлическое дребезжание и глухой звук падения человеческого тела — пустые жестянки! Они задели проволоку с банками из-под мясных консервов. До траншеи оставалось только девяносто метров. В этот момент стукнула одна винтовка, канадцы бросились вниз. Их тела едва коснулись земли, как линия длиной в шестьсот метров вспыхнула яростным ружейным огнём, пули зашипели, как вода на раскалённой сковородке. В этом страшном красном свете солдаты, лежавшие и отчаянно выцарапывавшие укрытия, могли видеть, как по краю вздрагивали дула винтовок и то появлялись, то исчезали головы буров. Как полк, беспомощно лежащий под огнём, избежал истребления — удивительно. Штурмовать траншею при таком непрерывном потоке свинца казалось невозможным, и так же невозможно было оставаться там, где они оказались. Скоро взойдёт луна, и их перестреляют до последнего солдата. Ротам на равнине приказали отходить. Разомкнувшись, они отступили с поразительно небольшими потерями, но случилось непредвиденное осложнение. Неожиданно спрыгнув в траншею Гордонского полка, они напоролись на солдатские штыки. Раны получили один младший офицер и двенадцать солдат — к счастью, ни одна из них не была серьёзной.
Пока эти события происходили на левой части линии, положение правой было не лучше. Стрельба на время прекратилась — буры, по-видимому, решили, что отошли все наступавшие. Не зная, свободен ли для стрельбы фронт небольшого отряда правой части второй линии (теперь состоящей из примерно шестидесяти пяти сапёров и канадцев, лежащих в смешанном ряду), капитан сапёров Бойлоу пополз вперёд вдоль берега реки и обнаружил, что уцелевшие на линии огня капитан Стеарс и десять канадцев прочно укрылись в изломе речного берега, откуда просматривался бурский лаагер. Они были счастливы узнать о близкой поддержке. Это увеличило общую численность дерзкого отряда до семидесяти пяти стволов. В это время Гордонский полк, ошеломлённый призраками, прыгавшими в их траншеи и через них в последние несколько минут, отправил человека по берегу реки, чтобы в свою очередь убедиться, свободен ли их фронт, и, если нет, то узнать, в каком состоянии находятся оставшиеся в живых. Полковник инженерных войск Кинкейд, теперь командующий остатками нападавших, сообщил, что к утру его люди хорошо окопаются. Маленький отряд распределился для земляных работ, насколько позволяли темнота и их сомнения в точной позиции буров. Дважды стук лопат вызывал из мрака разгневанные залпы, но работы ни разу не прекращались, и на рассвете землекопы обнаружили, что не только обеспечили себе укрытие, но и окопались на позиции, с которой могли обстреливать продольным огнём более пятисот метров бурских траншей. До наступления дня британцы тихо лежали в своём укрытии, так что при свете утра буры не осознали перемены, которую принесла ночь. Только когда бюргер спустился к реке наполнить свою кружку, и получил смертельную пулю, они поняли, насколько простреливается их позиция. Полчаса буры интенсивно стреляли, но затем из траншеи показался белый флаг. Кинкейд поднялся на свой бруствер, а со стороны неприятеля выступила одинокая измождённая фигура. «С бюргеров достаточно; что им остаётся делать?» — сказал бур. При этих словах его товарищи вылезли из окопов, а потом пошли и побежали к британским линиям. Вряд ли забудут этот момент обожжённые и грязные воины, которые поднялись и кричали, пока не услышали ликования дальних британских лагерей. Нет сомнений, что Кронье к этому времени уже понял, что подошёл крайний предел его сопротивления, однако непосредственная заслуга в том, что в утро Дня Маджубы белый флаг затрепетал над линиями Паардеберга, принадлежит именно той горстке сапёров и канадцев.
Было шесть часов утра, когда генерал Претиман прискакал в штаб лорда Робертса. За ним на белом коне ехал человек среднего роста, крепкого телосложения, с тёмной бородой, быстрыми внимательными глазами охотника и седыми волосами, ниспадающими из-под высокой коричневой фетровой шляпы. Он был в широкой чёрной суконной одежде бюргера и зеленом летнем пальто, в руках он держал маленький кнут. Внешне он напоминал скорее почтённого лондонского члена приходского управления, чем отважнейшего солдата, прошедшего мрачный путь.
Генералы обменялись рукопожатием, и Кронье коротко объявили: его капитуляция должна быть безоговорочной, на что он, после непродолжительного молчания, согласился. Единственным условием Кронье было, чтобы жена, внук, секретарь, адъютант и слуга получили разрешение его сопровождать. В тот же вечер Кронье отправили в Кейптаун, оказав ему почётные знаки внимания, скорее, за его бесстрашие, чем человеческие качества. Его люди, бледная оборванная компания, вышли из своих нор и сдали оружие. Приятно добавить, что, несмотря на многочисленные неприятные воспоминания, британские рядовые обращались со своими врагами с той же великодушной вежливостью, какую лорд Робертс проявил по отношению к их командиру. Общее количество взятых нами в плен составило примерно три тысячи трансваальцев и тысячу сто граждан Оранжевой Республики. Последних не было больше только потому, что многие к этому моменту уже разбежались по своим фермам. Кроме Кронье, в наши руки попали Волверанс из Трансвааля, немецкий артиллерист Альбрехт и сорок четыре других фельдкорнетов и коммандантов. Было захвачено также шесть небольших пушек. Днём того же дня длинная колонна пленных потянулась к Моддер-Риверу, чтобы по железной дороге отправиться в Кейптаун. Пожалуй, в тот момент на земле не было более странной группы людей — взлохмаченные, оборванные, нелепые, кто-то в галошах, кто-то с зонтиками, кофейниками и томиками их излюбленной Библии. Такими они выходили после десяти дней славной истории.
Посещение лагеря показало, что ужасное зловоние, доносившееся до британских линий, и раздувшиеся туши, плывшие по мутной реке, были правдивыми знаками его состояния. Крепкие солдаты возвращались бледными и больными после осмотра места, в котором женщины и дети жили десять дней. Из конца в конец тянулись гниющие массы, покрытые немыслимыми тучами мух. Тем не менее, инженер, потрясённый ужасным видом и тошнотворным зловонием, быстро пришёл в себя после осмотра глубоких узких траншей, в которых стрелок мог припасть к земле с минимумом опасности пострадать от снарядов, и пещер, где штатские оставались в полной безопасности. Количество убитых нам точно не известно, но двести раненых в ущелье дают представление о потерях буров, не только за время бомбардировки в течение десяти дней, но также за весь бой при Паардеберге, стоивший нам одиннадцать сотен человек. Какой более убедительный пример можно привести в доказательство преимущества обороны над атакой и безвредности самого яростного артиллерийского обстрела, если те, кто ему подвергаются, имеют достаточно пространства и времени, чтобы подготовиться.
Всего две недели прошло с того момента, как лорд Робертс вывел свои войска из Рамдама, и за это время был произведён крутой перелом в ходе кампании. Трудно вспомнить другой случай в истории войн, когда единственный манёвр так отразился бы на многих других операциях. 14 февраля Кимберли угрожал захват, перед Метуэном стояла победоносная бурская армия, рубежи Магерсфонтейна казались непреодолимыми, Клементса теснили у Колесберга, Гатакра остановили в Стормберге, Буллер не мог форсировать Тугелу, а Ледисмит находился в тяжёлом положении. 28 февраля осада Кимберли была прорвана, бурская армия рассеяна или взята в плен, рубежи Магерсфонтейна оказались в наших руках, Клементс обнаружил, что его противник отходит, Гатакр смог начать наступление на Стормберг, перед Буллером стояла ослабленная армия, а Ледисмит был почти освобождён. И все было достигнуто ценой умеренных людских потерь, за большую часть которых лорд Робертс ни в коем случае не несёт ответственности. Здесь, наконец, мы имеем дело со славной репутацией настолько обоснованной, что даже Южноафриканская война смогла лишь укрепить её и увеличить славу. Одна-единственная мастерская рука мгновенно превратила ночь Англии в день и вывела нас из того кошмара просчётов и несчастий, который так долго терзал нашу душу. Мастерская рука принадлежала лорду Робертсу, но рядом с ним были и другие, без которых эта рука могла бы ослабеть: организатор Китчинер, кавалерийский командир Френч — этим двоим, уступающим доблестью только своему руководителю, мы также обязаны результатами операций. Хендерсон, исключительно одарённый глава разведывательной службы, и Ричадсон, который при всех трудностях кормил армию, тоже имеют право на свою долю в этом успехе.
