Как ни фантастично, но я даже подумал, не подозревает ли она, что я совершил оба преступления. Очень неприятная мысль. И, конечно же, я понял, какая странная и навязчивая штука — местные подозрения, В конце концов они были недалеки от правды. Ведь кто-то убил миссис Фрэнклин.
Как я уже упоминал, очень плохо помню, что произошло в те дни. Прежде всего меня страшно беспокоило здоровье Пуаро. Ко мне пришел Кертис со встревоженным выражением на своем деревянном лице и доложил, что у Пуаро был серьезный сердечный приступ.
— По-моему, сэр, ему следует показаться доктору.
Я сломя голову бросился к Пуаро, который бурно отверг мое предложение. Я подумал, что на него это что-то не похоже. Он всегда, по моему мнению, жутко беспокоился за свое самочувствие. Везде подозревал сквозняк, обвязывал шею шелковыми и шерстяными шарфами, приходил в ужас, замочив ноги, и сразу же мерил температуру и ложился в постель при малейшем намеке на простуду… «потому как иначе у меня начнется fluxion de peitrine!»[84] Я знал, что стоило ему хоть чуть-чуть прихворнуть, как он сразу же консультировался у врача.
И вот теперь, когда он был по-настоящему болен, положение в корне изменилось.
Однако, может быть, здесь-то и скрывалась истинная причина. Те, другие болезни, были пустяками. Сейчас, когда он в самом деле был больным человеком, он, наверное, боялся признать реальность. Он пренебрегал болезнью, потому что боялся.
Он отвечал на мои протесты с энергией и горечью.
— Я консультировался у докторов… и не у одного! Я был у Блэнка и Дэша, и что они сделали? Послали меня в Египет, где мне сразу же стало гораздо хуже. И я был у Р.
Р., я знал, был известнейшим кардиологом. Я быстро спросил:
— Что он сказал?
Пуаро неожиданно бросил на меня косой взгляд… и мое сердце мучительно сжалось.
Он спокойно ответил:
— Он сделал все, что можно было сделать. Мои лекарства все рядом, под рукой. Кроме них… ничто не поможет. Так что, видимо, Хэстингс, вызывать других врачей — напрасный труд. Машина, mon ami, изнашивается. Увы, нельзя вставить новый мотор, как автомобилю, и продолжить жить.
— Но послушайте, Пуаро, есть же что-нибудь… Кертис…
Пуаро резко прервал:
— Кертис?
— Да, он пришел ко мне. Он был обеспокоен… У вас был сердечный приступ…
Пуаро мягко кивнул.
— Да, да. Иногда такие приступы лучше не видеть. Думаю, Кертис просто к ним не привык.
— Вы действительно не хотите показаться врачу?
— Напрасный труд, мой друг.
Он говорил очень мягко, но решительно. И вновь сердце мое мучительно сжалось. Пуаро улыбнулся мне и сказал:
— Это, Хэстингс, будет мое последнее дело. И оно будет моим самым интересным делом… и противник мой — самым интересным моим преступником. Потому что в деле X мы имеем технику непревзойденную, великолепную, несмотря ни на что, вызывающую восхищение. До сих пор, mon cher, X действовал с такой ловкостью, что побеждал меня, Эркюля Пуаро! Он развил атаку, на которую я не смог ответить.
— Если бы ваше здоровье… — успокаивающе начал я.
Но оказалось, что сказал совсем не то. Эркюль немедленно впал в ярость.
— А! Мне что же, нужно повторять вам тридцать шесть раз и еще тридцать шесть раз, что нет никакой надобности в физических усилиях. Нужно только… думать.
— Э… конечно… да, здесь-то с вами все в порядке.
— Все в порядке? Я могу справиться с такой задачей превосходнейшим образом. Мои конечности парализованы, мое сердце играет со мной трюки, но мой мозг, Хэстингс… мой мозг функционирует безупречно. Он по-прежнему высшего качества, мой мозг…
— Он, — успокаивающе сказал я, — великолепен.
Но, медленно спускаясь по лестнице, я подумал, что мозг Пуаро не поспевает за ходом событий так быстро, как мог бы. Сперва чудесное спасение миссис Латтрелл и теперь вот смерть миссис Фрэнклин. И что мы сделали?
Практически ничего.
II
На следующий день Пуаро мне сказал:
— Вы, кажется, предлагали мне, Хэстингс, показаться врачу.
— Да, — нетерпеливо затараторил я. — Я был бы очень рад, если бы вы согласились.
— Eh bien, я согласен. Я покажусь Фрэнклину.
— Фрэнклину? — засомневался я.
— Ну он же врач, не так ли?
— Да, но… он занимается в первую очередь исследовательской работой, верно?
— Несомненно. Думаю, он вряд ли бы преуспел как практикующий врач. Ему недостает того, что принято называть «прикроватными манерами». Но он квалифицированный медик. Иными словами, как говорится в фильмах, «он знает свое дело лучше многих».
Я по-прежнему не был удовлетворен. Хотя я и не сомневался в способностях Фрэнклина, он всегда казался мне человеком нетерпеливым и совершенно не интересующимся человеческими недугами. Вероятно, такое отношение к людям восхитительно подходит для исследовательской работы, но уж отнюдь не для пациентов.
Однако само по себе согласие Пуаро было весьма большой уступкой и, так как здесь у моего друга лечащего врача не было, Фрэнклин охотно согласился взглянуть на него. Но он пояснил, что если потребуется регулярное медицинское обслуживание, то придется вызвать местного врача. Он не мог постоянно заниматься лечением.
Фрэнклин провел с Пуаро много времени.
Когда же он, наконец, вышел, я его ждал. Я втащил его в свою комнату и закрыл дверь.
— Ну? — встревоженно потребовал я.
Фрэнклин задумчиво сказал:
— Он очень замечательный человек.
— О! Да… — я отмахнулся от этого очевидного факта. — Как его здоровье?
— О! Его здоровье? — казалось, Фрэнклин удивился, словно я упомянул что-то крайне незначительное. — О! Его здоровье, конечно, никуда не годится.
Мне подумалось, что очень уж он непрофессионально выразился. И, однако, я слышал от Джудит… что Фрэнклин в свое время был одним из самых блестящих студентов.
— Насколько он плох? — с волнением потребовал я.
Он бросил на меня быстрый взгляд.
— Вы хотите знать?
— Конечно.
Да что же этот дурак думает?
Он почти сразу ответил:
— Большинство людей, — сказал он, — не хотят знать. Они хотят, чтобы им подали успокаивающий сироп. Они хотят надеяться. Они хотят, чтобы их осыпали утешением. И, разумеется, иногда случаются чудесные выздоровления. Но этого не произойдет в случае с Пуаро.
— Вы имеете в виду… — Вновь ледяная рука сомкнулась вокруг моего сердца.
Фрэнклин кивнул.
— О да, он умрет. И очень скоро, должен вам сказать. Я бы сам не стал говорить, если бы он меня не уполномочил.
— Значит… он знает.
Фрэнклин ответил:
— Он знает. Сердце может отказать… лопнуть… в любой момент. Конечно, нельзя сказать точно, когда именно.
Он помолчал и потом медленно сказал:
— Из того, что он говорит, я понял, что он беспокоится о том, как бы успеть закончить что-то, что… как он сам выразился… он предпринял. Вы знаете, что это такое?
— Да, — ответил я, — знаю.
Фрэнклин бросил на меня заинтересованный взгляд.
— Он хочет умереть, завершив работу.
— Понятно.
Я подумал, имеет ли Джон Фрэнклин хоть малейшее представление, что это за работа!
Он немедленно сказал:
— Надеюсь, ему удастся. По его словам я понял, что она многое для него значит. — Он помолчал и добавил. — У него методичный склад ума.
Я встревоженно спросил:
— Неужели ничего нельзя сделать… какое-нибудь лекарство..
Он покачал головой.
— Ничего. У него есть ампулы амилнитрита — они его единственная надежда на спасение во время приступа.
Потом он сказал нечто довольно странное:
— Он очень ценит человеческую жизнь, да?
— Да… да.
Сколько раз я слышал, как Пуаро говорит: «Я не одобряю убийства». Это чопорное заявление всегда щекотало мое воображение.
Фрэнклин продолжил:
— Вот в чем мы отличаемся. Я ее не ценю!..
Я с любопытством посмотрел на него. Он со слабой улыбкой наклонил голову.
— Совершенно верно, — сказал он. — Так как смерть все равно неизбежна, разве имеет значение, наступит ли она раньше или позже? Какая разница?
— Тогда какого черта вы стали врачом, если у вас такие воззрения? — с негодованием спросил я.
— О, сударь мой… врачевание заключается не только в отдалении неизбежного конца… у него гораздо большее предназначение… улучшение жизни. Если умирает здоровый человек, не имеет значения… особого, во всяком случае. Если слабоумный… кретин… тогда хорошо… но вот если открыть, как введением какого-то препарата в нужную железу сделать из кретина здорового, нормального индивидуума, выправив недостаточность щитовидки, то это вот, по-моему, невероятно важно.
Я посмотрел на него с возросшим интересом. Я по-прежнему считал, что не стал бы вызывать доктора Фрэнклина, если бы подхватил грипп, но воздал должное его горячечной искренности и силе. Я заметил произошедшие в нем после смерти жены перемены. Его поведение вряд ли можно было назвать траурным. Напротив, он казался более живым, менее рассеянным и полным энергии и огня.
