— На то, чтобы выманить троянцев, понадобится два-три дня.
— Это не ответ. Как долго мне придется держаться в стороне?
— Пусть сначала верховный царь объявит о своем решении. Каково оно, мой господин?
Я уронил руку.
— Я сделаю это с одним условием: если каждый из нас в этой комнате торжественно поклянется довести дело до конца, и не важно, каков этот конец будет. Одиссей — единственный, кто способен провести нас через этот лабиринт, верховный царь Микен никогда не был для этого предназначен. Это удел царей Внешних островов. Вы согласны дать клятву?
Все согласились.
Поскольку среди нас не было жреца, мы поклялись головами наших сыновей, их способностью произвести потомство и прекращением наших родов. Эта клятва была ужаснее той, которая дается на четвертованном коне.
— Итак, Одиссей, — сказал Ахилл, — заканчивай.
— Предоставьте Калханта мне. Я позабочусь о том, чтобы он сделал то, что от него ожидают, и ничего не узнал. Он поверит в себя так же безоговорочно, как бедняга пастушок, выбранный из толпы, чтобы изображать Диониса в оргии менад. Ахилл, как только ты отдашь Брисеиду и скажешь свое слово, ты возьмешь мирмидонских вождей и немедленно возвратишься к себе за ограду. Как кстати, что ты выстроил частокол внутри лагеря! Твое уединение будет тут же замечено. Ты запретишь мирмидонянам выходить за частокол и сам не выйдешь. С тех пор ты можешь принимать гостей, но сам будешь сидеть дома. Все будут думать, будто те, кто пришел к тебе, умоляют тебя вернуться. Всегда и со всеми своими друзьями ты должен казаться очень разгневанным — человеком, кровно обиженным и лишившимся всех иллюзий, который думает, что с ним обошлись крайне несправедливо, и который скорее умрет, чем помирится с Агамемноном. Даже Патрокл должен видеть тебя только таким. Понятно?
Ахилл кивнул с серьезным видом; теперь, когда дело было решенным и мы дали клятву, он, казалось, был готов отступить.
— Так ответишь ты мне или нет? Как долго?
— До самого последнего момента. Гектор должен быть абсолютно уверен в своей победе, и его отец — тоже. Размотай веревку, Ахилл, разматывай ее до тех пор, пока она их не удавит! Мирмидоняне вернутся в бой раньше тебя. — Он перевел дыхание. — Никто не может предсказать, что случится в битве, даже я, но в некоторых вещах можно быть уверенным. Например, в том, что без тебя с мирмидонянами нас оттеснят внутрь собственного лагеря. Гектор сломает нашу защитную стену и подберется к кораблям. Я немного помогу делу, используя своих лазутчиков в наших рядах. Они, к примеру, поднимут панику, что приведет к отступлению. Ты сам будешь решать, когда нужно вмешаться, но лично в битву не возвращайся. Пусть мирмидонян поведет Патрокл. Тогда будет казаться, будто ты упорствуешь. Ахилл, они знают предсказания оракулов. Они знают, что мы не сможем побить их, если ты не сражаешься с нами. Поэтому размотай веревку! Не возвращайся в битву до самого последнего момента.
Похоже, после этого сказать было уже больше нечего. Идоменей встал, с ужасом глядя на меня: никто не понимал лучше его, как тяжело будет микенцу добровольно пойти на такой срам. Нестор успокаивающе нам улыбнулся; конечно же, он знал обо всем задолго до сегодняшнего утра. Как и Диомед, который широко улыбался, довольный, что идиота придется играть не ему, а кому-то другому.
Только Менелаю было что сказать.
— Можно мне дать совет?
— Конечно! — искренне сказал Одиссей. — Советуй!
— Калхант. Доверьтесь ему. Если он будет знать, вам будет намного легче.
Одиссей стукнул кулаком по ладони другой руки:
— Нет, нет и нет! Он — троянец! Никогда не доверяй мужу, рожденному женой врага во вражеском стране, когда ты дерешься на его земле и вот-вот победишь.
— Ты прав, Одиссей, — заметил Ахилл.
Я не стал ничего говорить, но задумался. Много лет я защищал Калханта, но сегодня утром во мне что-то перевернулось, и я не совсем понимал, что именно. Он был у истоков того, что принесло столько зла. Это он заставил меня принести в жертву собственную дочь и тем испортить отношения с Ахиллом. Что ж, если ему и правда нельзя доверять, это станет очевидно в тот день, когда я поссорюсь с Ахиллом. При всей его осторожности и непроницаемом выражении лица, его глаза выдадут тайное удовольствие — если он его почувствует. За столько лет я его изучил.
— Агамемнон, — жалобно позвал Менелай, стоя у двери, — нас заколотили! Ты не будешь так любезен приказать, чтобы нас выпустили?
Глава двадцать вторая,
рассказанная Ахиллом
Страшась посмотреть в лицо тем, кого я любил, и скрыть от них свои планы, я вернулся за мирмидонский частокол, медленно переставляя ноги. Патрокл с Фениксом сидели за столом на солнце и играли в кости, сдабривая игру веселым хохотом.
— Что случилось? Что-нибудь важное? — поинтересовался Патрокл и встал, чтобы обнять меня за плечи.
С тех пор как в мою жизнь вошла Брисеида, он делал это все чаще, что было достойно сожаления. Прилюдное заявление прав на меня не могло ему помочь и, кроме того, раздражало. Он словно пытался возложить на меня бремя вины: я твой двоюродный брат и любовник и ты не можешь просто так бросить меня из-за новой игрушки.
Я дернул плечами, сбрасывая его руку:
— Ничего не случилось. Агамемнон пожелал узнать, как мы справляемся с нашими воинами.
Феникс изобразил удивление.
— Он бы мог сам это увидеть, если бы дал себе труд прогуляться по нашему лагерю, разве нет?
— Ты же знаешь нашего великого господина. Целый месяц он не созывал совет, и ему ненавистна мысль, что его рука на нашей шее дает слабину.
— Но почему позвали только тебя, Ахилл? Это я разливаю вино на совете и забочусь о том, чтобы всем было удобно.
Патрокл выглядел уязвленным.
— Нас было всего несколько человек.
— Калхант тоже был? — спросил Феникс.
— Калхант сейчас не в милости.
— Из-за Хрисеиды? Ради своего же блага ему бы стоило держать рот на замке насчет этого, — заметил Патрокл.
— Может, он думает, если надавит посильнее, то в конце концов своего добьется, — небрежно ответил я.
Патрокл удивленно посмотрел на меня:
— Ты правда так думаешь? Я — нет.
— Вы не могли придумать ничего лучше, чем играть в кости? — Я сменил тему.
— Что может быть приятнее этого в такой прекрасный день, когда нет троянцев? — спросил Феникс.
Он бросил на меня проницательный взгляд.
— Тебя не было все утро. Слишком долго для пустой болтовни.
— Одиссей был в хорошей форме.
Патрокл погладил меня по руке.
— Иди сюда, сядь с нами.
— Не сейчас. Брисеида дома?
Я никогда не видел Патрокла в гневе, но тут его глаза полыхнули яростью, рот исказился от боли, и он закусил губу.
— Где же ей еще быть? — огрызнулся он, повернулся ко мне спиной и уселся за стол. — Давай играть, — сказал он Фениксу, который удивленно смотрел на нас.
Войдя внутрь, я позвал ее, и она выбежала из двери во внутренние покои, чтобы упасть в мои объятия.
— Ты скучала по мне? — Глупый вопрос.
— Мне показалось, будто прошло несколько дней!
— Скорее уж полгода.
Я вздохнул, думая о том, что произошло на совете в заколоченной досками комнате.
— Без сомнения, ты уже выпил вина больше чем достаточно, но, может, хочешь еще?
Я посмотрел на нее с удивлением:
— Знаешь, я только сейчас об этом подумал — мы совсем не пили вина.
Ее живые голубые глаза наполнились смехом.
— Совет был так увлекателен?
— Скорее скучен.
— Бедняга! Агамемнон тебя накормил?
— Нет. Будь хорошей девочкой и найди мне чего-нибудь поесть.
Щебеча, как птичка, она занялась моей трапезой, а я сидел и смотрел на нее, думая о том, какая прелестная у нее улыбка, какая грациозная походка, какая лебединая шея. Война постоянно грозит смертью, но она, казалось, даже не думала о возможной гибели; я никогда не говорил с ней о битве.
— Ты видел Патрокла там, на солнце?
— Да.
— Но предпочел меня.
В ее голосе прозвучало удовлетворение, означавшее, что их соперничество не было односторонним. Она подала мне горячий хлеб и блюдо с оливковым маслом.
— Вот, только что из печи.
— Ты сама испекла?
— Ахилл, ты прекрасно знаешь, я не умею печь.
— Верно. У тебя нет женских талантов.
— Скажи мне это сегодня ночью, когда мы задернем над дверью занавес и я буду на твоем ложе, — невозмутимо заявила она.
— Так и быть, у тебя есть один женский талант.
Стоило мне это сказать, как она уселась ко мне на колени, взяла мою свободную руку и просунула ее под широкую эксомиду, прикрывающую левую грудь.
— Ахилл, я так тебя люблю.
— И я тебя. — Я запустил пальцы ей в волосы и поднял ее лицо так, что ей пришлось посмотреть мне в глаза. — Брисеида, ты можешь мне кое-что пообещать?
