Зловещий смысл этого послания заставил Карла побледнеть.
– По-моему, тебе лучше уехать куда-нибудь за город, пока ты еще можешь путешествовать, – сказал он.
– Но я бы хотела, чтобы ребенок родился в Уайтхолле, – возразила я.
– Нет, – мягко, но настойчиво отвечал Карл. – Тебе придется уехать отсюда. И чем скорее, тем лучше.
Пока мы разговаривали, королю передали еще одно послание.
– От кого это? – спросил король.
– Какой-то закутанный в плащ человек протянул эту записку одному из стражников у ворот Уайтхолла.
Я заглянула Карлу через плечо и прочла:
«Изгони папу и дьявола из Сент-Джеймса, этого логова королевы-француженки!»
Мы с Карлом молча посмотрели друг на друга, наконец я спросила:
– Что это значит?
– Это написали наши враги, – ответил король.
– Но они угрожают моей матери! – возмутилась я.
– Кто-то настраивает наш народ против нас, – объяснил Карл.
– Я должна немедленно отправиться в Сент-Джеймс! – вскричала я. – Моей матери грозит опасность!
– Мы поедем туда вместе! – решил Карл.
До Сент-Джеймса мы добрались беспрепятственно; по-моему, каждый из нас в душе опасался встречи с толпой разъяренной черни.
Моя мать с искаженным от гнева лицом металась по своей комнате.
– Да как они смеют?! – кричала она. – У меня кусок не идет в горло с тех пор, как я получила эти отвратительные письма! Подумать только: меня называют идолопоклонницей! Карл, почему вы позволяете своим подданным вытворять такое?! Виновников надо вздернуть прямо посреди Лондона!
Я пыталась урезонить мать, напоминая ей о том, что она говорит с королем, но Мария никак не желала униматься.
Карл улыбнулся и спокойно ответил:
– Иногда, мадам, ни король… ни даже королева… не властны над своим народом. И потом: виновных надо для начала отыскать и лишь после этого вешать.
Королева-мать молча отвернулась. Мне показалось, что ей захотелось оказаться как можно дальше от негостеприимной и неуютной Англии, и я даже обрадовалась – хотя и ненадолго – тому, что появились эти подметные письма.
Я любила свою мать, но нам всем было бы лучше, если бы она уехала. Я желала ей только добра и пыталась помочь в трудную минуту, но с ее появлением в Англии стало еще беспокойнее, чем прежде. Я знала, что она вмешивается в религиозное воспитание своих внуков, пытаясь сделать из них католиков, и мне было страшно от одной лишь мысли о том, что это может каким-нибудь образом стать известным народу.
Все дети казались встревоженными. Карл же вообще был мрачнее тучи. Леди Роксбург сказала нам, что маленькому Карлу по ночам снятся кошмары и что, по ее мнению, он что-то задумал.
Мы с Карлом решили выяснить, что именно заботит нашего старшего сына, хотя я полагала, что мальчик не может понимать грозящей нам всем опасности.
Король призвал сына к себе, и принц Уэльский встал перед ним, угрюмый и настороженный.
– Что случилось, дитя мое? – спросил король. – Ты же знаешь, что со мною и матерью ты можешь быть совершенно откровенным. Так говори же! Не бойся.
– Я не боюсь, – отвечал маленький Карл. – И сейчас я все скажу вам. Сколько королевств оставил после себя мой дед? Четыре, верно? В стране теперь неладно, люди бунтуют. Я знаю об этом. Я слушаю все то, что говорится при мне. Меня считают несмышленышем и потому говорят друг с другом откровенно и даже не понижают голоса. Я очень волнуюсь. Вы, отец, получили в наследство целых четыре королевства, а я, ваш сын и наследник, могу не получить ни одного.
Тут я перебила его и закричала:
– Что за гадкие вещи говоришь ты своему отцу!
Сын искоса взглянул на меня из-под черной челки и произнес:
– Матушка, вы просили меня говорить правду, ничего не утаивая, и я говорю ее. Если вы не хотите слушать меня, то не надо было начинать эту беседу.
Король ласково погладил мальчика по голове и сказал:
– Ты хорошо поступил, сын мой, когда откровенно признался во всем, что гнетет тебя. Да, на нашей родине сейчас неспокойно. Это правда. У меня есть враги, которые подбивают народ на бунт. Но не тревожься. Я стану сражаться за королевство, и со временем оно будет твоим.
Я была так ошеломлена услышанным, что не смогла произнести ни слова. Когда мой сын говорил о своих наследственных владениях, я сразу представляла себе короля мертвым, и меня начинали душить рыдания.
Карл все понял и сказал мальчику:
– Я провожу твою мать в опочивальню. Ей нездоровится.
– Она ждет ребенка, – промолвил маленький Карл. – Я надеюсь, что родится девочка. Мне больше нравятся сестры.
– Отправляйся в детскую, – велел король. – Я еще раз повторяю, что знаю, как защитить свое королевство и передать его тебе в целости и сохранности.
– Благодарю вас, сэр, – вежливо ответил Карл.
Когда мы остались одни, муж мой сказал:
– Славный мальчик! Я горжусь им.
– Но мне совсем не понравились его слова, – печально проговорила я.
– Милая моя женушка, не надо строго судить нашего первенца. Он думает о своем наследстве – и правильно делает, – заявил Карл, привлекая меня к себе и нежно обнимая. – Я надеюсь, что ему не придется сражаться за свое королевство, но если обстоятельства сложатся неблагоприятно, то он сумеет постоять за себя. Но поговорим теперь о вас, моя дорогая. Вы слишком разволновались, и потому я очень прошу вас побыстрее покинуть Лондон. Вам необходим полный покой.
– Хорошо, – сказала я. – Я уже даже решила, куда именно я отправлюсь.
– И куда же? – осведомился мой супруг.
– В Утленд. Мне там очень нравится… и река рядом, – ответила я.
– Вот и прекрасно, – кивнул Карл. – Значит, в Утленд…
В Утленде мне всегда было очень хорошо и покойно, возможно, потому, что, хотя он и располагался довольно далеко от Лондона, дорога туда не утомляла. И еще там протекала очаровательная речка. Карл подарил мне это поместье, и я никогда не забывала, что это – моя собственность. Было так замечательно въезжать туда через красивые арочные ворота, построенные Иниго Джонсом. Он же до мельчайших подробностей продумал и убранство моих обитых шелком покоев.
В Утленде было два квадратных двора и огромный сад, по которому любила прогуливаться прежняя владелица имения Анна Датская, мать Карла. Нравились мне и угловые башенки с узкими бойницами. Короче говоря, это было восхитительное и очень живописное место.
В последние месяцы своей беременности я была удивительно спокойна и безмятежна. Думала я тогда не столько о будущем ребенке, сколько о своем любимом муже. Ему приходилось очень тяжело, я понимала это, хотя и не знала всего до конца, ибо Карл предпочитал не рассказывать мне ничего такого, что могло бы расстроить меня. Он, как всегда, был нежным и заботливым мужем. (Теперь-то я, к сожалению, совершенно уверилась в том, что он был прав, держа меня в неведении, – ведь я не могла давать ему никаких толковых советов.)
