Шрифт:
Интервал:
Закладка:
22 декабря 1961 года изменил Родине Анатолий Голицин, явившийся с предложением о сотрудничестве к резиденту ЦРУ в Хельсинки. Голицин был сотрудником разведывательного управления КГБ, проводившего большую часть разведывательных операций против западного мира, и в течение двух лет работал в секции информационной службы КГБ по НАТО. Готовясь к уходу на Запад, Голицин наизусть запоминал информационные сообщения, собирал мельчайшие данные об агентах, которые могли бы способствовать разоблачению советских шпионов на Западе. Он сообщил британским службам данные, которые помогли им заполнить пробелы в информации о Киме Филби.
Но это событие само по себе, возможно, и не было бы еще решающим, если бы Флора Соломон, друг семьи Филби, которая познакомила Кима с Айлин и была свидетелем на их свадьбе, не решила обнародовать важную информацию. Мотивы действий Соломон не ясны. По ее словам, в начале 60-х годов, работая на Израиль, она читала сообщения Филби в «Обсервере» и была возмущена их антиизраильской направленностью. Но это неправда, что в статьях Филби были какие-то антиизраильские моменты. Справедливо то, что Филби благосклонно отзывался о Насере, который из-за суэцких событий имел плохую прессу в Великобритании, и он считал, что палестинцам есть о чем горевать. Но ведь Филби был свободным журналистом, а не комментатором, и если какие-то его статьи были направлены против Израиля, «Обсервер» мог бы их не публиковать.
Тем не менее Флора Соломон решила, что она должна «дать Филби отпор». В 1962 году, находясь в институте Вайцмана в Рехоботе, она решила действовать. Находившемуся в Рехоботе лорду Ротшильду Флора заявила: «Как газета «Обсервер» может использовать человека, подобного Киму? Разве они не знают, что он коммунист. Вы должны что-то предпринять». Ротшильд подробно расспросил Соломон и сказал, что подумает, что можно было бы сделать. Когда Соломон возвратилась в Лондон, Ротшильд поинтересовался, не согласится ли она встретиться у него на квартире с сотрудником МИ-5. Сотруднику контрразведки она повторила то, что ранее рассказывала лорду Ротшильду: «В 1937 году перед отъездом в Испанию к ней пришел Филби и заявил: «Я делаю важную работу во имя мира. Вы должны присоединиться к ней, Флора». Как-то незадолго до мюнхенских событий 1937 года Филби отозвал ее в сторону и сказал: «Я хочу сообщить вам, что нахожусь в большой опасности». Соломон заявила сотруднику МИ-5, что из этих замечаний она сделала вывод, что Филби все еще не порвал с коммунизмом, учением, которым он увлекался в Кембридже.
Соломон продолжала: «Ко мне обратились с просьбой встретиться с сотрудником израильской секретной службы Моссад. Они, очевидно, полагают, что у меня есть еще какая-то информация, что я, возможно, расскажу израильтянам больше, чем МИ-5. Мне сказали, что Моссад и МИ-5 работают в тесном контакте. Сказать мне больше нечего, и я глубоко возмущена по поводу заявлений, ставящих под сомнение мою лояльность к Великобритании. Однако я согласилась встретиться с сотрудником Моссад».
Самое загадочное в этой истории состоит в том, почему Соломон решила действовать против Филби именно таким образом. Сначала она заявила, что ее шаг был вызван антиизраильскими статьями Филби в газете «Обсервер», а в беседе с Ротшильдом причиной была названа приверженность Филби коммунизму. Поскольку об этом Соломон было известно по меньшей мере с 1938 года, почему до 1962 года она молчала? Может быть, с политической точки зрения это было удобно сделать именно в 1962 году?
Я пытался внести ясность в этот вопрос в Москве и спросил Филби его мнение о Соломон и мотивах ее доноса на него. Способность Филби прощать вызывает удивление. Филби ответил следующее:
«Флора — это старый друг нашей семьи. Я знаю ее с детства. Обычно мы бывали у нее с отцом. Я встречался с ней несколько раз во время гражданской войны в Испании. Иногда я ловил на себе странный взгляд Флоры, как будто говоривший, что она точно знает, чем я занимаюсь. У нее была трудная жизнь. В последние годы она изменилась, стала ярым сторонником Израиля».
Я пытался выяснить возникшие у Филби мысли, когда он узнал, что она предала его МИ-5 и Моссад, однако он, казалось, был больше склонен поговорить о роли Виктора Ротшильда. Филби сказал: «Хочу рассказать небольшую историю о Ротшильде. Ваше дело, как ее использовать. Однажды во время беседы в 1946 году Виктор неожиданно спросил: «Как долго ты был в коммунистической партии, Ким?» Я ответил: «Я, Виктор?» Ротшильд сказал: «Это просто маленькая шутка. Я так шучу со всеми».
СИС и МИ-5 подготовили заключение прокурора по делу Филби, и Николас Эллиотт вызвался поехать в Бейрут предъявить его Филби и, пообещав освобождение от наказания, добиться от него полного признания. Как заявил Ле Карре, полное признание со стороны Филби было бы самым ценным товаром на разведывательном рынке. Эллиотт прибыл в Бейрут 10 января 1963 года, поселился на частной квартире и, позвонив Филби, пригласил его к себе. Филби явился к нему с повязкой на голове. По его словам, в свой день рождения он много выпил, упал, ударившись головой о радиатор в ванной комнате своей квартиры.
Эллиотт с ходу пошел в атаку. Он изложил основные моменты дела, сказал о новых уликах, которые дали Голицин и Соломон. Затем Эллиотт заявил: «Я знаю тебя в течение многих лет. Теперь я должен получить правду, даже если придется выбивать ее из тебя. Было время, когда я гордился тобой. Боже мой, как же сейчас я презираю тебя. Я надеюсь, что у тебя осталась хоть какая-то порядочность, чтобы понять это». Филби был поражен. Придя в себя, он заявил, что действительно в течение многих лет работал на русских. Но он не готов сказать что-либо еще. Эллиотт предложил Филби освободить его от наказания в обмен на полное признание и согласие возвратиться в Лондон для проведения необходимых опросов. Филби выяснил условия освобождения от наказания, в принципе принял их, но попросил дать время, чтобы обдумать все дело. Он отклонил настойчивое требование Эллиотта изложить все на бумаге, но согласился возобновить дискуссию.
На следующий день Филби принес две страницы написанного на машинке текста, в которых он пытался снять подозрения с Энтони Бланта в том, что он якобы работает с Филби, а также написал фамилии других работавших на русских агентов (все оказалось выдумкой). (Несомненно, Филби до второй встречи с Эллиоттом обсудил все вопросы со своим советским коллегой.) Затем началось противоборство между Эллиоттом и Филби. Эллиотт всячески пытался убедить Филби во всем признаться, а Филби тянул время. Эллиотт даже согласился пообедать вместе с супругами Филби, с тем чтобы убедить Элеонору в том, что все в порядке. В конце концов, Эллиотт должен был признать, что встреча с Филби нужных результатов не дала: ему не удалось получить от Филби полного признания, которое выдержало бы проверку в суде. Кроме того, Филби наотрез отказался возвратиться с Эллиоттом в Лондон. Через неделю после приезда в Бейрут Эллиотт отбыл в Лондон практически с пустыми руками.
Я спросил Филби в Москве, почему так все получилось. Его ответ: «Мне кажется несколько странной идея с организацией встречи со мной в Бейруте. В ноябре 1962 года, как раз за пару месяцев до приезда Эллиотта в Ливан, я написал Астору в газету «Обсервер» письмо с просьбой предоставить мне на несколько дней отпуск, поскольку нужно было решить некоторые семейные дела в Великобритании. Я спросил, могу ли я сделать это в июле следующего года. В своем ответе Астор указал, что он согласен с моей просьбой. Другими словами, в июле 1963 года я планировал быть в Лондоне, в пределах юрисдикции британского суда и в полном распоряжении британских спецслужб, если они действительно хотели арестовать меня. Тем не менее руководство СИС приняло решение в январе направить Эллиотта на очную ставку со мной в Бейрут, где у него вообще не было никакой юридической поддержки. Как все это можно понимать?»
На момент я задумался. «Можно предполагать, что Астор не информировал СИС о вашем приезде в Лондон в июле 1963 года, поскольку он отрицает свою осведомленность о вашем прикрытии», — ответил я. (Позднее Астор сказал мне, что не припоминает получение от Филби такого письма.) «Я зачислил его на работу и сам платил ему зарплату, — сказал мне Астор. — Но после этого отношений с Филби не поддерживал. Вполне вероятно, что он написал письмо редактору газеты по иностранному отделу. Но мне он не писал. Я не помню об этом».
«Конечно, такой вариант возможен, — заметил Филби. — Но Астору не нужно было никому ни о чем сообщать. У многих людей ко мне в то время были подозрения, поэтому МИ-5, несомненно, контролировала мою переписку (вскрывая ее в Лондоне). Они прочитали мое письмо Астору. СИС знала, что через несколько месяцев я прибуду в Лондон, и тем не менее решила послать ко мне в Бейрут Эллиотта. Эллиотт предложил мне сделку — освобождение от наказания в обмен на информацию, но это никакая не сделка. Я должен был рассказать все, что я знаю о КГБ, и назвать его людей в Бейруте. Эллиотт упомянул ряд фамилий, и некоторые из них вызвали у меня тревогу. Мне стало ясно, что освобождение от наказания не будет снято, если я не стану давать информацию о людях. Поэтому для меня предложенная сделка была неприемлемой».
- Гроза - Павел Мельников-Печерский - Публицистика
- По Ишиму и Тоболу - Николай Каронин-Петропавловский - Публицистика
- Победа. Роль тайной стратегии администрации США в распаде Советского Союза и социалистического лагеря - Петер Швейцер - Публицистика
- Тайны ушедшего века. Власть. Распри. Подоплека - Николай Зенькович - Публицистика