— Они?
— Хозяева, на которых он работал. Такие дела всегда обтяпывались в рамках «семей». Нам было сказано, что еще никогда и никому такое предательство не сходило с рук. За это расплачивались жизнью. Но затем нам сказали, что мы еще слишком молоды, а молодым свойственно ошибаться. Правда, только один раз. И предложили работать на организацию, что означало либо ты соглашаешься, либо тебя убивают. Так мы и оказались у них в долгу. Мой друг согласился работать, а я отказался.
— Я не понимаю… — начала было Тейлор.
— Они сохранили мне жизнь, Тейлор. Вот что это было за одолжение. Они дали понять — яснее некуда, — что, когда им потребуется, мне все же придется расплатиться за это одолжение.
Он наконец оставил в покое карандаш, который на протяжении всего разговора нервно вертел в руках. Тейлор ждала затаив дыхание.
— Несколько лет мне пришлось прожить в смертельном страхе, — продолжил Энтони. — Но я делал свои фильмы, был поглощен работой и жил в совсем другом мире. Прошло еще какое-то время, и я об этом начисто позабыл. Когда же возникли проблемы с финансированием последнего моего фильма, откуда ни возьмись появился вдруг мой старый приятель. Или, вернее, на горизонте показался кое-кто из его людей. По-видимому, он теперь довольно высоко поднялся в той организации. В общем, мне передали, что он хочет финансировать мой фильм. Очевидно, для него это был способ «закопать» большие деньги. Я не задавал лишних вопросов, хотя мне следовало бы это сделать. Я просто порадовался тому, что проблема финансирования фильма наконец решилась.
— О Господи! — взмолилась Тейлор и, отвернувшись, подошла к окну, чувствуя, что силы покидают ее. — Значит, теперь ФБР имеет показания, в которых фигурирует твое имя?
— Похоже на то.
— А тебя не привлекут к ответственности?
— Все зависит от того, как повернется дело, возбужденное против моего друга. И от того, что он скажет, давая показания.
Тейлор резко повернулась к нему. В его голосе чувствовалась такая боль и такая обреченность, что ей хотелось обнять его и утешить, как ребенка. Но сначала надо было выяснить еще кое-какие вопросы.
— Скажи мне, как они вышли на тебя? — спросила она. Ее желание немедленно защитить его сдерживал холодок страха, пробежавший по спине. То, о чем рассказывал Энтони, возводило между ними высокую преграду.
— Это было нетрудно сделать, — сказал он. — Может быть, в его показаниях имелись какие-то слабые места. Возможно, показания расходились с информацией, известной полиции штата. А может быть, он просто проявил излишнюю самонадеянность.
— Чем это грозит тебе?
— Пока не знаю. Думаю, что на какое-то время я окажусь в куче дерьма, — вздохнул Энтони. Он расправил плечи, и губы его скривились в усмешке. — Работа над фильмом, наверное, все же продолжится, но моей репутации будет нанесен ощутимый ущерб. По крайней мере на какое-то время. А что будет после этого, сказать трудно.
— Ущерб твоей репутации — это самая малая из всех бед. Неужели только это тебя беспокоит?
— Пока мне больше ничего не приходит в голову. Ты застала меня врасплох. До сих пор я даже и не подозревал, что каким-то образом связан с расследованием. Все время ведутся крупные расследования, но большая их часть кончается ничем — просто прекращается, словно вода уходит в песок.
— Но на этот раз расследование затрагивает тебя, не так ли? — спросила Тейлор. В голосе ее звучала боль.
— Не знаю я, черт возьми! — ответил Энтони. — Я никогда еще не соприкасался так близко с расследованием. Не знаю даже, какие мне могут быть предъявлены обвинения. Наверное, мне следует поговорить со своими адвокатами.
— И что ты собираешься им рассказать? Все?
— Нет. Я скажу, что пытался собрать деньги на производство фильма и, насколько мне известно, деньги эти были из законных источников, — устало произнес он. — Только ты одна знаешь правду… если не считать моего друга. Кроме тебя, я никогда и никому об этом не рассказывал. — Он бросил на нее умоляющий взгляд. — Ты сможешь меня простить?
Тейлор провела рукой по лицу.
— Дело не во мне, Энтони. И речь идет не о прощении. Конечно, я тебя прощаю, но этого мало, — сказала она. — Эту информацию я получила от Гаррисона Стоуна. Вот почему я знаю об этом.
— Какое отношение ко всему этому имеет Гаррисон Стоун? — нахмурился Энтони.
— Я работаю в целевой группе при Президенте, которую Стоун возглавляет. Ты это знаешь. И все мы обязаны иметь незапятнанную репутацию.
— Но ты не являешься членом комитета, — возразил он.
— Официально не являюсь. Но я — член персонала, так что должна быть чиста, как стеклышко. У Гаррисона есть служба информации, которая отслеживает все, что с нами происходит. Он даже справлялся в бюллетене ЮПИ[2], когда наши с тобой имена упомянули в прессе.
— Кто, ты говоришь, упомянул о нас? ЮПИ?
— Нет. О нас упоминала в светской хронике газета «Верайети», — с готовностью ответила Тейлор. — Там наши имена и связали.
— Считают, что у нас с тобой роман века, а? — усмехнулся Энтони, но в глазах его не было прежних веселых искорок. — Всякий раз, как только «Верайети» напишет, что у меня в разгаре роман века, это либо не имеет под собой абсолютно никаких оснований, либо сам «роман» длится не более недели. Публикация в «Верайети» является зловещим предвестником очередного краха в моей личной жизни.
В кабинете снова установилась мертвая тишина. Оба молчали. Каждый был погружен в свои нерадостные мысли. Наконец Энтони шагнул к Тейлор. Она знала, что будет дальше, поэтому поспешила предупредить его:
— Я не могу с тобой встречаться. Я не имею права быть связанной со скандалами такого рода. Ты должен это понять.
— Что? — переспросил он, останавливаясь в полутора шагах и ошеломленно глядя на нее. Затем глаза его сузились в странном прищуре. Он словно не верил тому, что говорит Тейлор, хотя и знал, что она серьезна, как никогда. Между тем, что ему хотелось услышать, и тем, что он слышал, зияла гигантская пропасть. — Но я люблю тебя, — пробормотал он.
— Я тоже люблю тебя. По крайней мере мне так кажется, — тихо сказала Тейлор. — Кроме тебя, я ни к кому не испытывала такого чувства, но…
— Но что? — спросил он резким голосом, с трудом пытаясь сдержаться. — Ты не можешь больше встречаться со мной? На мой взгляд, это едва ли можно назвать любовью.
— Все это для меня так ново, — начала было она.
— Что же плохого в новизне? Или ты боишься, что все это скоро кончится?
— О Боже! — всхлипнула она, вся дрожа. — Не закончится моя работа. У меня есть обязанности, обязательства… Моя работа не должна прекратиться. Если меня выведут из состава комитета Стоуна, это ударит по моему рекламному агентству и будет означать не только утрату связей с общественностью, но и отразится на всей работе агентства, причем самым разрушительным образом.
