Алёна стремительно вылетела из квартиры. Я был уверен, она с силой хлопнет дверью. Но нет. Остановилась, аккуратно прикрыла дверь и, вновь ввергнув себя в на секунду успокоенный вихрь, стрелой понеслась дальше, вниз по лестнице с третьего этажа и дальше через двор. Я никогда больше не видел ее в этих вязаных штанах.
Я постучался к маме в спальню. Она писала, что-то в общей тетради.
– Что с ней?
– Ничего особенного. Она просто девочка. Девочкой быть сложно.
Через двадцать минут – необходимые чтобы быстрым шагом дойти до дома, две минуты на переодевание и таким же манером вернуться – Алёна открыла дверь и необычно для себя бесшумно и демонстративно неторопливо села рядом со мной за кухонный стол и, не дав времени получить приглашение к завтраку, провозгласила:
– Я не голодная.
Почувствовав неловкость, я с поспешностью, но все же с секундным опозданием ответил:
– Напрасно отказываешься – никто не может приготовить форшмак так же вкусно, как мама.
– Я знаю, моя мама определенно не сможет, она постоянно только убирает.
– А кто у вас готовит? Папа? – я старался поддержать беседу во избежание неуютной паузы.
Мама поспешно вступила в разговор, не давая Алёне ответить.
– Попозже я буду готовить, поможешь мне? С этими двумя помощниками работа каким-то загадочным образом утраивается. Не знаю, как они это делают – но определенно тут замешаны сверхъестественные силы.
Я вспыхнул. Это было несправедливо. Илай и я – мы оба помогали ей во всем и очень даже умело. Тут же осекся, увидев мамину улыбку: «Так надо, потом объясню». Вглядываюсь в Алёну, пытаясь понять, какого рода объяснения могут понадобиться моему безобидному вопросу. У Алёны на глазах наворачиваются слезы. У меня в голове проносятся мысли, расталкивая и обгоняя одна другую. Алёна считанные разы приглашала меня к себе, я очень редко видел ее маму и практически никогда папу. Не уверен, насколько удачна была моя следующая попытка контролировать ущерб, но выбора у меня не было.
– Очень удачно, теперь и у тебя будет помощница. Ты же всегда об этом мечтала, – сказал я, переводя центр внимания от секрета одной к тайным желаниям другой.
Маневр был по-мальчишески неуклюж, но, похоже, сработал. Алёна, увидев удовольствие на моем лице и одобрение на мамином, успокоилась. Я повернулся к маме и увидел «спасибо, ничего лучшего я и не ожидала»
Мне не надо было изображать удовольствие – почему-то я чувствовал себя необычно счастливым, хотя чуть виноватым за ощущение радости, в то время как, очевидно, у Алёны какие-то осложнения между родителями.
После того, как расколота была на два больших и груду мелких осколков хрустальная ваза год назад в мои тринадцать, и до того, как собрать обломки, я провел некоторое время, пытаясь, используя нестандартное мышление, придумать способ соединить осколки в их изначальное цельное состояние. Технология создана не была, но предвкушение чуда так и осталось во мне в ожидании более благоприятного случая.
В то воскресное утро волшебство свершилось – мириады больших и маленьких осколков магически соединились в чудесную хрустальную вазу. Моя борьба за независимость, Алёнина борьба за внимание, наши семилетние усилия стать чем-то важным друг для друга. Как она сумела найти людей, среди которых чувствовала себя любимой и нужной? И этими людьми были мы с мамой. Радость видеть ее золотую косу ожидаемо неожиданно появившуюся в дверном проеме, верить, что даже когда «я не к тебе», она все равно ко мне. Непонятная приятная тоска по ней, когда ее увозили на несколько дней, и я мог спокойно без помех читать или ремонтировать старенький фотоаппарат с гармошкой, подаренный старушкой-соседкой, и вздрагивать каждый раз, когда дверь открывалась и не она появлялась в проеме. Частью чуда было еще и то, как ваза уцелела при всех моих мальчишеских неугомонных стараниях разбить ее. Кто-то аккуратно сохранял ее для меня, и теперь пришло время забрать ее себе и уже никогда не выпустить из рук и никогда не дать разбиться.
Представляется, как она опять поддевает меня бедром, а я в отместку за такое поведение притягиваю ее к себе, с силой обнимаю и удерживаю, не давая не только вырваться, но даже шевельнуться. И чем сильнее она выворачивается, тем сильнее прижимаю к себе. Наконец она сдается – наши губы случайно прикасаются и впиваются друг в друга в бессилии оторваться.
Страшно. Она обидится и я навсегда потеряю ее. Это то же самое, что по собственной воле (или глупости) обменять хрустальную вазу детства на один из ее осколков.
Одновременно мои жизненные познания были обильно иллюстрированы примерами того, как люди целовались, обнимались, делали другие странным образом приятные и одновременно недозволенные вещи. Почему не можем мы!? Тем более, Алёна столько раз не только сама касалась меня, но и настаивала, чтобы я коснулся ее. И все же, вопреки стараниям, логика была бессильна переубедить страх, оправдание которого сводилось к интуитивному «девочкам разрешено то, что мальчикам не дозволено».
Я смотрю на голубоглазую женщину и болотно-сероглазую девочку рядом со мной и три чудесные независимые тайны объединяются в один монолитный тройственный союз. Догадываюсь, аккуратно удерживать вазу может быть недостаточно. За нее нужно бороться. Чудо не случается само по себе. С ним приходят закавыки, и за чудо всегда надо платить.
…я только не знал, в какую цену обойдется нам это чудо.
***
В скором времени тройственный союз распался. Алёна переехала в Германию.
Внезапно я остался один. Сколько помню себя, Алёна, видимая или незаметная, вплетена во всё, из чего соткана моя повседневность и праздность.
В период Лары, продолжившийся немногим более года, Алёна присвоила себе роль моего персонального тренера в области покорения женского сердца. Полностью игнорируя при этом решительные отрицания существования какой-либо тайной страсти с моей стороны.
– Даже Илай тебе не поверит, – реагировала она на мои отрицания.
Непонятным стилем мышления она использовала Илая как усиленную форму любого качества или черты характера, часто взаимоисключающих. «Даже Илай не сможет додуматься до такого» – изобретательность, «Даже Илай сможет выкрутиться в такой ситуации» – случай-то простой, а Илай простак-простаком. Я догадался, что это сугубо женский образ мышления и перестал выискивать (а после незначительной тренировки даже замечать) противоречия, но никогда не упускал случая прислушаться к ее разумным женским рекомендациям.
– Завтра мы должны вызвать в Ларе ревность, – радостно и загадочно провозгласила Алёна, зайдя к нам домой по дороге со школы. – Как только она увидит, что теряет тебя, в ней тут же проснется интерес. Запомни, женщины – собаки на сене. Их интересуют исключительно
