— Слышу, слышу, но в душе я никогда не считал себя героем. Я вызвался побежать за помощью, потому что боялся оставаться на том месте, с вами. А на помощь Нею я бросился, потому что представил, что будут говорить, если он погибнет, а я ему не помогу спастись. — Ли прислонился головой к деревянным вельсам. — Тогда мной руководила не храбрость, а трусость. А когда мне в руки попал Теммер, она исчезла. Почти совсем.
— Как это — почти совсем?
— Не помнишь предсказания? — Ли похлопал по ножнам и Теммеру. — В последней своей битве я погибну.
— Ну да, но ведь твоя последняя битва будет, когда ты состаришься и праправнуки будут драться за право посидеть у тебя на коленях, чтобы послушать твои рассказы.
Ли засмеялся каким-то неестественным смехом:
— Да, Хокинс, неплохо бы, но все будет не так. Видишь ли, друг, этот клинок ударил мне в голову. Он пожирает меня. В Атвале я всех спас, это верно, но теперь из-за него на меня смотрят как на чудо. В Атвале я зарезал десять бормокинов, а теперь вот думаю — разве настоящий герой не должен зарезать как минимум дюжину? Смогу ли я затмить отца или героев Великого Бунта? Этот меч толкает меня вперед, придает мне бесстрашие. И вынуждает быть безрассудным.
Я обернулся к нему:
— Ну так выбрось его.
— Не могу.
— Можешь.
— Нет! — Он сощурился и стал гладить эфес меча. — Без него я стану ничем.
— Ну уж моим-то другом ты всегда останешься.
— Ну, спасибо, это уже кое-что, — по лицу его я увидел, что напряжение в нем ослабло. — Но на кон поставлено нечто более ощутимое, Хокинс. Если я сейчас выброшу этот меч, его тут же подберет кто-то другой. А вдруг союзник? Тогда он погибнет.
— Можешь отдать его Скрейнвуду, он вряд ли будет вынимать его из ножен.
— Смотри, какой ты коварный и злобный, — Ли снова рассмеялся, на этот раз более естественно. — А если его подберет кто-то из людей Кайтрин, например другой сулланкири, всем нам конец.
— Ли, должен существовать какой-то способ вытащить тебя из этой ловушки. Ты же не знал, что делаешь, когда брал этот меч.
— Может, и знал, — вздохнул он. — Сам сообрази: единственная ценная вещь оставлена в городе, который драконы расплавили, в городе, через который даже проходить — смертельный риск. Я сразу сообразил, что это штука непростая и могучая и, вероятно, опасная, если судить по тому, что ее сторожили. Но если драконы боялись, что она окажется в чьих-то руках, значит, эта штука как раз для меня, согласен?
— Этот твой поступок — вроде того, как, помнишь, ты тогда рискнул пригласить на танец Нольду, да? Все стараешься прыгнуть выше головы.
— Вот именно. — На миг его глаза блеснули. — Однако Нольда — это уже дело прошлое. Как по-твоему, Райгопа оценит мои подвиги?
В его голосе прозвучала такая надежда, что я не мог не солгать:
— Только такой герой, как ты, и может рассчитывать завоевать такую принцессу.
Ли хлопнул меня по правому плечу и закрыл глаза:
— Будем надеяться, что она разделяет твое мнение. И если так, Хокинс, то я тебе обещаю вот что. Клянусь, что во всех рассказах о герое Ли Норрингтоне будет упоминаться и Таррант Хокинс, лучший друг, какой только может быть у человека.
Через час после восхода солнца мы соединились с остальной флотилией. Это действительно был восход, потому что шторм переместился к югу и мы смогли увидеть солнце. Часть кораблей увезла беженцев на юг, остальные пришли на встречу с нами. Сигнальщик передал на «Непобедимый» подробности нашей победы, и лорд Норрингтон прислал нам свои поздравления.
Да, слышать это было приятно, но у каждого из нас сердце упало, когда на горизонте показалось черное пятно в том месте, где находился Крозт. Я раньше не видел Крозта, но даже по почерневшим руинам можно было понять, что город был великолепным. В архитектуре его преобладали высокие башни, теперь рухнувшие или извергающие дым и огонь. Оставались еще кое-какие арочные переходы, соединявшие эти башни, большинство же арок простиралось навстречу друг другу над пропастями, которых им было не преодолеть. Белые стены местами обрушились, а в доках горели склады.
Даже несмотря на яркий свет полуденного солнца, в городе царил полумрак и казалось, что от него веяло холодом. Мы не стали высаживаться на берег, обогнули гавань широкой дугой, несмотря на то, что город явно опустел. На берегу я видел только ворон и бродячих собак, выискивающих падаль. Судя по размеру стай, заполонивших город, смерть от голода животным не грозила.
Мы доплыли до Сварского залива и направились на юго-запад к столице Окраннела. С наступлением сумерек мы случайно натолкнулись на обгоревшие обломки корпусов кораблей — должно быть, тут состоялся страшный морской бой. Было видно, как между обломками плавали трупы бормокинов и людей. Мелкие рыбешки их поклевывали, а крупные рыбины типа акул самозабвенно пировали. Труп всплывал на миг и тут же уходил под воду. Вода закипала в том месте, где он нырнул, и труп тут же снова оказывался на поверхности, но уже без руки или ноги, а то и без головы. Или был вырван кусок из живота; и за трупом по воде тянулись кишки, похожие на нити для зашивания раны.
За обломки цеплялись два оставшихся в живых человека. Оба были в самом жалком состоянии. Губы растрескались, кожа покрыта пузырями, оба почти ослепли. Им дали пить, и они смогли рассказать, как флот Окраннела вышел из Сварской и сумел в бою одержать победу над кораблями противника, пришедшими сюда после разграбления города Крозта. Хотя армия авролонов успешно осаждала город с суши, гавань оставалась в руках жителей Окраннела. Оба спасенных рассказали, что южные и западные ворота города еще не разгромлены, но они не были уверены, что положение не изменится к моменту нашего прибытия туда.
В ту ночь мы видели на юго-западе отдаленное зарево. Мы знали, что горит по крайней мере часть города, и к полуночи встретили конвой кораблей, вышедших из-за стен. Мы пригласили перейти на наши корабли нескольких лоцманов порта, чтобы обеспечить себе безопасное вхождение в гавань Сварской. Эти мужчины и женщины охотно согласились вернуться с нами, что свидетельствовало о благородстве жителей Окраннела.
Желание лоцманов вернуться в немалой степени объяснялось тем, что во главе обороны стоял принц Кирилл, представитель очень отважного рода. С началом эвакуации он отправил из города всю свою семью, кроме новорожденной дочери Алексии. Как рассказывали, принц Кирилл сказал своему другу, гиркиму Прейнозери: «Я не допущу, чтобы моя дочь погибла в этом городе».
Гирким, как говорили, ответил: «Обещаю, что она не погибнет. Но все же это твоя дочь. Пусть останется здесь и полюбит этот город, как ты. И пусть плачет о нем, как и ты. Когда-нибудь она сюда вернется и снова освободит его».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
