Майя общалась больше всего. Давно это было. Но трепет ещё жив.
Константин привёз несколько бутылок вина и сыр. Новоявленный франкофон нахваливал их с интонациями знатока, употребляя такие выражения, как «послевкусие», «яркий тон», «урожай того года особенно удачный».
– Как там Париж? – мечтательно спросила Соня.
– Париж как всегда. Все пьют вино и веселятся.
– А «жёлтые жилеты»? – Володя Яснов вёл себя на редкость раскованно. Майю это и удивляло, и забавляло: «Для меня старается. Расшибается в лепёшку, чтоб стать другом моих друзей».
– «Жёлтые жилеты»? – Константин расхохотался. – Я тут на Елисейских Полях зашёл в кафе, и за соседним столом двое в жёлтых жилетах сидят. Уж хотел заселфиться с ними, но оказалось – ха-ха-ха! – это реальные рабочие что-то неподалёку ремонтировали и зашли перекусить.
– А если серьёзно? – Майя попробовала сыр, и он ей ужасно не понравился.
– Да ничего серьёзного. Революция не делается по выходным. Да. Французы – народ шебутной, не спорю. Однако никакой реальной опасности для власти от «жёлтых жилетов» нет. Да, наши СМИ, конечно, рады показать, что проклятый Макрон вот-вот падёт. Но это мифология и кремлёвская пропаганда.
Все сокрушённо вздохнули.
Поклонников кремлёвской пропаганды за столом не нашлось.
Константин ликовал от внимания к себе. Вероятно, во Франции он о таком и мечтать не мог.
– Вообще, когда попадаешь на Запад, понимаешь, какая дома помойка. Вот мы прилетели вчера. Господи! Только вышли, у нас уже начали сигареты стрелять, какие-то мужики грязные лезть с предложениями такси, вызвали «Убер», так он ехал к нам полжизни. Потом ещё искали его чёрт знает сколько. А метро? В Париже от станции до станции меньше километра. Можно в любую точку города на метро добраться. А у нас? Сначала на метро, потом ещё надо в автобус залезть да ещё пешочком прочапать.
– Ну, у нас не так уж всё плохо. Такси-то подешевле. – Виолетта похорошела за то время, пока Майя её не видела. Обрела в повадке что-то редкое, изящное.
На её реплику никто ничего не ответил.
– Расскажи, чем ты занимаешься в Париже? – Соня оглядывала Костю ласково, с гордостью. Так гордятся успешным сыном или мужем.
Неожиданно Константин замешкался. Соня же не отступала:
– Судя по твоим Инстаграму и «Фейсбуку», много гуляешь по городу?
Тут Кристина наконец продемонстрировала, что умеет говорить:
– В Европе неприлично спрашивать о частной жизни. Мы учимся. Когда есть время – гуляем. – Губы её, обессилев, опять сомкнулись.
– Да. Учиться в Сорбонне – счастье. С нашим журфаком не сравнить. – Августина очень медленно и нежно взяла салфетку.
– Почему? – изумился один из однокурсников Кости и Сони.
– Там людей учат для свободы, а здесь исполнять задания партии. Разве это журналистика?
Никто не возразил. Майе не пришёлся по душе этот надутый Костя, но больше всего её задевало, что Соня до сих пор не прочитала её текст. Или прочитала и молчит?
– В России нет журналистики. Каждый журналист зависит от власти, от местной или федеральной. Никакая вы не четвёртая власть тут. Вот во Франции… Если пресса раздует скандал, то человек с политической арены уходит. Вспомните Стросс-Кана или дружка Путина Фийона. – Константин выглядел на редкость самодовольно.
– То есть ты хочешь сказать, что им этих расследований никто не заказывал? – Видно, оппонент Кости явно не разделял оппозиционных убеждений.
– Конечно.
– Если слушать наш телевизор целыми днями, то везде будут мерещиться заказчики, – неожиданно прокомментировал назревающую перепалку Яснов. – Константин прав. Мы давно уже не отдаём себе отчёта, где живём. Здесь нет будущего. Все места заняты детьми чиновников. А потом детьми детей. А мы никто. Мы мусор.
«Надо же, как проявляется человек?» – не переставала поражаться Кривицкая.
Когда Соня отправилась на кухню, Майя увязалась за ней.
– Ну как? Ознакомилась?
– Да. – Соня достала из холодильника две бутылки вина.
– И как? – Майя уже заподозрила неладное.
Соня наконец посмотрела ей прямо в глаза.
– У тебя есть будущее как у журналистки. Но пока это ещё сыро. Я не смогу это напечатать под именем Вероники Трезубцевой. Вообще не могу напечатать. А ты не расстраивайся. Дерзай.
Гордая Майя ничего не сказала в ответ. Только кивнула.
Если бы Артём знал, как Майя была расстроена, когда получила от него второе за день сообщение, то не удивился бы, что она не отреагировала.
Дальнейшее застолье проходило как в тумане. Обида поглотила Майю, но ей никак нельзя дать волю – смешно и глупо выдать, как ей не по себе.
Домой она ушла рано, не разрешив Володе себя провожать. Он, похоже, не особо расстроился. Так активно участвовал в беседе, что, конечно же, не хотел уходить. Общество захватило его, и он всё время что-то вещал.
* * *
– Эх! Пока не очень понимаю, что будет дальше, – сетовал Артём Шалимов. – Я сам себя, похоже, потерял. Мне почти пятьдесят лет, а я никто. Ничего не совершил, всегда опасался за свою благополучную колею, стремился всем понравиться, но серьёзного следа, как теперь вижу, ни в чьей жизни не оставил. Вроде все, кого знаю, ко мне неплохо относятся. Но в этом «неплохо» пустота и тлен. – Артёма потянуло на исповедь.
– Что-то ты недоговариваешь. Но это твоё дело. Ты славный. Я не ошиблась. Давай за любовь!
– А есть она?
– Куда же ей деться.
Потом они погрузились в молчание, один раз скрипнула мебель в коридоре, кто-то о чём-то с кем-то поговорил по телефону во дворе, и незнакомый голос впорхнул в открытую форточку.
Вдруг Света запела: «Ой, то не вечер, то не вечер…» Её голос, не очень высокий, ближе к меццо-сопрано, но при этом камерно-лёгкий, звучал свежо, чисто и красиво. Он заполнял слух Артёма с каждой нотой всё больше, и вот уже в нём ничего не осталось, кроме переливов мелодии.
На словах «а есаул догадлив был, он сумел сон мой разгадать» Света поднялась со своего места, подошла к Артёму, села к нему на колени, продолжая выводить мелодию. Запах, звук, почти невесомое тело. Дикий прилив желания, вожделение! Смять её, удовлетворить до предела.
Светлана допела все куплеты до конца.
Он уже собрался припасть к её губам, но она быстро увернулась.
– Думаешь, я доступна? Вешаюсь тебе на шею?
– Нет.
– Хочется сказки, пусть маленькой. Я заслужила. Каждый заслуживает. Поклянись, что не просто пользуешься мной. И это будет не просто секс. Соврёшь – я пойму.
Артём промолчал – наверное, не слов сейчас ждут от него.
На этот раз она не прятала от него губ.
Желание поднималось в них, как температура у больного, быстро, лихорадочно, до дрожи.
Они не раздевали друг друга,
