(8) Не сходились, однако, в главном: сенат и консулы возлагали все надежды на военную силу, простой же народ предпочитал что угодно, только не войну. (9) Консулами уже были Спурий Навтий и Секст Фурий. Когда они делали смотр легионам и расставляли сторожевые отряды по стенам и всюду, где требовалась охрана, то большая толпа народа, требуя мира, даже напугала их мятежными выкриками, а потом принудила созвать сенат и внести предложение отправить к Гнею Марцию послов. (10) Видя, что простой народ пал духом, сенаторы согласились, и к Марцию послали с предложением мира. (11) Послы принесли суровый ответ: если вольскам будет возвращена их земля, то можно говорить о мире; если же римляне рассчитывают спокойно пользоваться плодами завоеванного, то он, Марций, не забудет ни обид от сограждан, ни добра от чужих и постарается показать, что изгнание ожесточило его, а не сломило. (12) Послов отправили вторично, но они не были допущены в лагерь. Жрецы тоже, как рассказывают, во всем облачении приходили во вражеский лагерь с мольбами, но не более, чем послам, удалось им смягчить сердце Марция.
40. (1) Тогда римские матери семейств толпой сходятся к Ветурии, матери Кориолана, и к Волумнии, его супруге. Общее ли решение побудило их к этому или просто женский испуг, выяснить я не смог. (2) Во всяком случае, добились они, чтобы и Ветурия, преклонных уже лет, и Волумния с двумя Марциевыми сыновьями на руках отправились во вражеский лагерь и чтобы город, который мужчины не могли оборонить оружием, отстояли бы женщины мольбами и слезами.
(3) Когда они подошли к лагерю и Кориолану донесли, что явилась большая толпа женщин, то он, кого не тронуло ни величие народа, воплощенное в послах, ни олицетворенная богобоязненность, представленная жрецами его взору и сердцу, тем более враждебно настроился поначалу против плачущих женщин. (4) Но вот кто-то из его приближенных заметил Ветурию между невесткой и внуками, самую скорбную из всех. «Если меня не обманывают глаза,– сказал он,– здесь твои мать, жена и дети». (5) Как безумный вскочил Кориолан с места и когда готов уже был заключить мать в объятия, то женщина, сменив мольбы на гнев, заговорила: «Прежде чем приму я твои объятия, дай мне узнать, к врагу или к сыну пришла я, пленница или мать я в твоем стане? (6) К тому ли вела меня долгая жизнь и несчастная старость, чтоб видеть тебя сперва изгнанником, потом врагом? (7) И ты посмел разорять ту землю, которая дала тебе жизнь и вскормила тебя? Неужели в тебе, хотя бы и шел ты сюда разгневанный и пришел с угрозами, не утих гнев, когда вступил ты в эти пределы? И в виду Рима не пришло тебе в голову: „За этими стенами мой дом и пенаты, моя мать, жена и дети?” (8) Стало быть, не роди я тебя на свет – враг не стоял бы сейчас под Римом, и не будь у меня сына – свободной умерла бы я в свободном отечестве! Все уже испытала я, ни для тебя не будет уже большего позора, ни для меня – большего несчастья, да и это несчастье мне недолго уже терпеть; (9) но подумай о них, о тех, которых, если двинешься ты дальше, ждет или ранняя смерть, или долгое рабство». Объятия жены и детей, стон женщин, толпою оплакивавших свою судьбу и судьбу отчизны, сломили могучего мужа. (10) Обнявши своих, он их отпускает и отводит войско от города прочь.
Уведя легионы из римской земли, вызвал он против себя тяжкую ненависть и погиб, (11) – какою смертью, о том рассказывают по-разному. Впрочем, у Фабия, древнейшего из писателей, сказано, будто дожил он до глубокой старости – во всяком случае, будто на склоне лет он не раз говаривал, что старику изгнание еще горше. Не оставили без внимания женскую доблесть римские мужи – так чужда была им зависть к чужой славе: (12) в память о случившемся был воздвигнут и освящен храм Женской Фортуны88.
Вольски вновь напали на римскую землю, на этот раз в союзе с эквами, но эквы никак не желали признать вождем Аттия Туллия. (13) Из этого спора – вольски ли или эквы дадут полководца объединенному войску – возник сначала раздор, потом – жестокая битва. И здесь в сражении столь же упорном, сколь и кровопролитном счастье римского народа истребило оба вражеских войска.
(14) Консулами стали Тит Сициний и Гай Аквилий [487 г.]. Сицинию были поручены вольски, Аквилию – герники, которые тоже взялись за оружие. Герники в этот год были побеждены окончательно, а война с вольсками не принесла ни успеха ни поражения.
41. (1). Затем консулами стали Спурий Кассий и Прокул Вергиний [486 г.]. С герниками был заключен договор; у них отобрали две трети земли89. Консул Кассий намеревался половину этой земли отдать латинам и половину плебеям. (2) К этому дару прибавлял он часть общественных земель, которыми завладели, на что он и пенял, частные лица. Многие сенаторы были напуганы – они и сами были такими владельцами и ощущали опасность, грозившую их имуществу. Тревожило их и положение дел в государстве: своими щедротами-де консул обеспечивает себе влияние, опасное для свободы. (3) Вот когда был впервые предложен земельный закон – с той самой поры и до самых недавних времен такие предложения всегда вызывали величайшие потрясения.
(4) Второй консул был против этих щедрот, причем его поддержали не только сенаторы, но и часть плебеев, которые с самого начала гнушались принять дар, общий для граждан и союзников, (5) а потом на сходках стали прислушиваться к консулу Вергинию, предрекавшему, что дар его товарища пагубен, что земля эта принесет рабство тому, кому достанется, что пролагается путь к царской власти. (6) Почему, в самом деле, приняты в долю союзники и латины? Зачем было отдавать обратно треть земли герникам, недавним врагам, если не затем, чтобы эти племена вместо Кориолана признали вождем Кассия? (7) И уже народ стал склоняться к Вергинию, противнику земельного закона; и уже оба консула пустились наперерыв угождать простому народу. Вергиний говорил, что не будет противиться разделу земель, лишь бы наделы не предоставлялись никому, кроме римских граждан; (8) Кассий же, который земельными щедротами угождал союзникам и тем самым стал менее дорог гражданам, попытался вернуть их расположение, приказав возвратить народу деньги, вырученные от продажи сицилийского зерна. (9) Но и этим плебеи пренебрегли как мздой, предлагаемой за царскую власть; подозрение это засело так глубоко, что все дары Кассия отвергались плебеями, как будто у них и так всего в изобилии90.
(10) Известно, что Кассий, как только оставил должность, был осужден и казнен. Некоторые пишут, что это сделал своею властью91 его отец: после домашнего разбирательства он его высек и умертвил, а имущество92 сына посвятил Церере93; на эти-де средства была сделана статуя с надписью «Дар из Кассиева дома». (11) Но у других писателей сказано, и это правдоподобнее, что квесторы Цезон Фабий и Луций Валерий привлекли его к суду за преступление против отечества94, народ приговорил его к смерти, а дом его был по решению народа разрушен: теперь там пустое место перед храмом богини Земли95. (12) Так или иначе, домашним ли или народным судом, осужден он был в консульство Сервия Корнелия и Квинта Фабия [485 г.].
42. (1) Недолог был гнев народа на Кассия. Соблазн земельного закона и сам по себе, когда его поборник был уже устранен, овладевал душами, желание это подогревалось еще скупостью сенаторов, которые после победы в том году над вольсками и эквами обошли воинов добычею: (2) все отнятое у врагов консул Фабий продал, а деньги отдал в казну. Из-за этого консула само имя Фабиев стало ненавистно плебеям; и все же патриции добились, чтобы вместе с Луцием Эмилием консулом стал Цезон Фабий [484 г.]. (3) Это ожесточило плебеев, и их мятеж приблизил внешнюю войну. Войною и были приостановлены гражданские разногласия. Патриции и плебеи, объединенные общим порывом, в удачном сражении под началом Эмилия разбили вольсков и эквов.
(4) И больше врагов было уничтожено в бегстве, чем в битве, так ожесточенно преследовала бегущих конница. (5) В том же году в квинтильские иды был освящен храм Кастора. Этот обет дал во время латинской войны диктатор Постумий; освящал храм уже его сын, избранный для этого в дуумвиры96.
(6) И в этом году заманчивость земельного закона смущала простой народ. Народные трибуны старались возвеличить свою угодную народу власть угодным народу законом; а сенаторы, полагая, что и без того достаточно буйствует толпа, страшились щедрот и соблазнов, влекущих народ к безрассудству. (7) Самыми рьяными вождями сенаторского противодействия были консулы. Их сторона взяла верх в государстве, предоставив консульство на следующий год [483 г.] Марку Фабию, брату Цезона, и еще более ненавистному плебеям Луцию Валерию, который был обвинителем Спурия Кассия. (8) Борьба с трибунами продолжалась и в этом году, но закон не прошел, и его сторонники, несмотря на возбужденное ими волнение, остались ни с чем. Зато великой стала слава Фабиев, которые на протяжении трех консульств подряд испытывали себя в противоборстве с народными трибунами; потому-то консульская должность еще какое-то время оставалсь в их доме, словно в надежных руках.
