По сравнению с тем, что творилось всего в нескольких сотнях миль к западу отсюда, строительство Маастрихтского собора, даже несмотря на то что оно заняло несколько сотен лет, было просто райским блаженством.
Я начал разговаривать сам с собой: «Все дело в языке. Здесь люди понимают, что говорят другие». Какой-то сидящий по-соседству старик восточной наружности покосился на меня и кивнул. Я спросил, понимает ли он по-английски. Он покачал головой и указал на свое ухо. Что бы это ни означало — что он глух или не знает языка, — разницы не было. Я продолжал: «Они так слаженно работают потому, что у них общая цель. Они все хотят, чтобы собор был построен. Поэтому каждый старается как может. А в долбаном Целль-ам-Зее… « — Я бросил взгляд на соседа, чтобы посмотреть, слушает ли он. Но старик сидел с закрытыми глазами. Мне это показалось очень удачной мыслью, и я тоже закрыл глаза.
Как по-вашему, кто дожидался меня в долбаном Целль-ам-Зее? Ну конечно же, никто иной как Клэр. Трудно было выбрать более удачное время. Господи, благослови женщин! Прядильщицы бесчисленных паутин, лучшие в мире друзья, единственные кролики, которых можно вытащить из шляпы прямо у всех на глазах, единственные материализовавшиеся мечты, которые нам когда-либо в жизни доводится обрести.
Так же как и в первые дни моего пребывания в городке с Палмом, мы с Клэр много гуляли, ели и разговаривали. В отличие от меня, она была просто преисполнена энергии и уверенности. В магазине дела шли как нельзя лучше, ее новая рука, которую она теперь демонстрировала без всякого стеснения, была просто чудом, как по виду, так и по возможностям. Мне ее энтузиазм не передался, зато, что куда более важно, на меня благотворнейшим образом подействовало само ее присутствие. После трех проведенных в ее обществе дней я вдруг осознал, насколько работа выбила меня из колеи и вогнала в тоску: я совершенно забыл, что в жизни существуют и приятные мелочи, которые могут вернуть бодрое расположение духа, снять напряжение, хоть немного скрасить жизнь. С Клэр я снова начал улыбаться. Она же то и дело подсмеивалась надо мной. Она задавала неожиданные, очень глубокие вопросы, заставлявшие меня задумываться и испытывать радостное волнение, когда я находил ответ. Моим коллегам она тоже пришлась по душе, и они постоянно искали ее внимания. Им нравилось время от времени поболтать с ней и хотя бы недолго побыть в ее обществе.
Однажды вечером мы прогуливались по берегу озера, погода была ветреная и прохладная. Как ни странно, но именно мысль о том, что мы вскоре сможем забраться в теплую уютную постель, удерживала нас под открытым небом. Мы просто оттягивали этот момент, предвкушая предстоящее блаженство. Я рассказал ей о своем визите в венский музей.
Она немного помолчала, потом спросила:
— А Брейгеля ты видел? Нет? Странно, я думала ты обязательно его посмотришь. Особенно его «Вавилонскую башню». Она очень похожа на ту картину, о которой ты рассказал. Целый мир кружится вокруг башни, каждый человек на своем месте и старается сделать свое дело как можно лучше. Лежа в больнице, я прочитала весь Ветхий Завет, а то всегда хотелось, но как-то руки не доходили. Знаешь историю Вавилонской башни? Особенно меня удивило, что она такая короткая. Всего несколько абзацев.
— Про Вавилонскую башню? Конечно. «И сказали они: построим себе город и башню, высотою до небес; и сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу всей земли».
— Ты знаешь текст наизусть?
— Удивлена? В детстве отец каждый вечер перед сном читал мне Библию. Это были редкие моменты, когда мне удавалось побыть с ним наедине, поэтому я делал вид, что она меня страшно захватывает. Все эти древние слова очень быстро меня усыпляли. Врачи, перед тем как приступить к практике, должны приносить клятву Гиппократа. А архитекторам в качестве своей профессиональной клятвы следовало бы произносить «Построим себе город… «.
Уже почти стемнело, но даже и в сумерках я заметил на ее лице неодобрение.
— В чем дело?
— По-моему, это совсем не смешно. Смысл этой истории в том, что Человек вырос из коротких штанишек и решил этой стройкой бросить вызов Господу. Посмотреть, способен ли он создать что-нибудь столь же величественное, что и Бог. Клятва Гиппократа гласит, что врач должен служить человечеству. А архитекторы, по-моему, вовсе не должны давать обета вызова Богу своим творчеством.
— Верно, но с моей точки зрения, в этой истории интереснее всего другое: Бог остановил людей, попытавшихся наилучшим образом использовать то, чем Он сам их наделил! Он сказал: «Вот один народ… и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать». И Он сошел и рассеял их. Как если бы я подарил тебе «феррари», а когда ты разогналась бы на нем до двухсот миль в час, рассердился и сделал так, чтобы он вообще больше не мог двинуться с места. Это же бессмыслица какая-то! Люди говорили на одном языке и прекрасно понимали друг друга. И наградил их этим даром сам Господь. Иначе бы у них и в мыслях не было затеять строительство чего-либо, подобного Башне. И все шло хорошо. Но через некоторое время — что совершенно естественно — одному из них приходит в голову абсолютно реальная идея воспользоваться этой замечательной способностью и возвести нечто совершенно необычное…
— Просто чтобы показать, какие они замечательные. Гордыня ни к чему хорошему не приводит. Я в отчаянии хлопнул себя по голове.
— Но тогда зачем же Господь дает нам «феррари», если на самом деле не желает, чтобы мы использовали его на полную мощность?
— Может быть, «феррари» просто не предназначены для езды со скоростью в тысячу миль в час. Уайетт Леонард на том обеде рассказал очень интересный случай. Один его знакомый много лет занимался карате и имел черный пояс. Короче говоря, был настоящим мастером. Как-то раз один из учеников спросил его, что делать если на улице к тебе вдруг пристанут несколько крутых парней и начнут задираться. Знаешь, что ответил мастер, Гарри? «Я бы сделал ноги». Разве не замечательно? Получается, вся эта самооборона сводится к одному: достигая определенного уровня, ты твердо знаешь, что можешь одним ударом убить любого, но ты уже настолько уверен в себе и так высоко себя ценишь, что просто не считаешь нужным так поступать. И делаешь ноги.
— Не вижу связи.
— Посмотри на себя. Все знают, что ты самый лучший. Ты удостоен всех премий. Ты спроектировал великие здания.
— А вот Венаск так не считал.
— Венаск был твоим учителем карате. По-моему, он пытался втолковать тебе, что следующей ступенью для тебя должен стать отказ от стремления делать себе имя. Разве не поэтому у тебя случился нервный срыв — поскольку в душе ты сознавал, что это справедливо, но ни— как не мог смириться? Помнишь, ты сам как-то говорил, мол, ты забросил работу, когда перестал видеть в своих зданиях людей? Ты достиг стадии, когда начал работать лишь для себя. Остался только ты сам, твои здания, твое эго. Я прекрасно понимаю, почему ты больше не мог видеть в них людей. Просто каждую комнату в своих зданиях ты заполнил собой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
