Тряхнув головой и отогнав столь необычные образы, Ссешес притушил иллюминацию зала. Тепло, струящееся от стен, и так позволяло спокойно ориентироваться, заливая окружающее непередаваемым серебристым светом, подсвечивая радиально расходящиеся углубления на стенах зала. Зачатки будущих коридоров и комнат, уже имеющих крепкие, проплавленные стены, но не освобожденных от наполняющего их грунта. Затраты на строительство и так превзошли все ожидания и стоили трех расплавившихся до потери кристаллической структуры накопителей. Именно поэтому метод формирования пустот с помощью надувки силового поля был применен только к центральному коридору и главном зале. Все остальные помещения еще предстояло очистить. О чем трау не преминул объявить слишком уж расслабившемуся Сергеичу:
— Ну что ж, основное мы посмотрели, температура внутри терпимая, поэтому с сегодняшнего дня начнем освобождать от пустой породы остальные коридоры и помещения. Только вентиляцию сейчас запущу — и можно будет работать. А то некоторые немного расслабились в последнее время.
Так и застывший с приподнятой головой старшина, продолжающий пялиться на скрывшееся в полумраке великолепие, сдавленно прошептал:
— Так это что, не все еще?
Удивления в ответе Ссешеса было больше, чем хорошо скрытого сарказма, но, скажем честно, ненамного:
— Сергеич, ты чисто гоблин какой-то. Есть пещера, в ней всем скопом и будем жить? Нет уж! В плане на завтра… — Тут трау поправил сам себя: — Уже, впрочем, на сегодня — очистка вентиляционных шахт, бокового выхода и соединительного коридора, ведущего к старому подземелью.
После этих слов, нащупав взглядом какую-то точку в полумраке потолка, трау взмахнул рукой, и где-то в темноте, между колонн, раздались звук удара и звон разбившегося стекла. Не успели еще осколки достигнуть пола, как из освободившегося от закрывавшей его крышки вентиляционного канала медленно и как-то осторожно принялся выдавливаться под собственным весом столб насыщенного влагой грунта, разваливаясь в воздухе и с хлюпаньем разбиваясь о до этого момента чистый пол.
Непередаваемое зловоние разогретой болотной жижи, составляющей изрядный процент содержимого вентиляционной шахты, особенно его нижние слои, удушливой волной окутало две застывшие от неожиданной химической атаки фигуры.
Впрочем, долго ставить рекорды по длительности задержки дыхания ни Ссешесу, ни старшине не пришлось. Буквально через несколько секунд сильный поток воздуха, показавшийся холодным после «печки», которая до этого тут «топилась», ворвался в зал из прохода, по которому сюда добрались дроу и старшина. Караулящий на поверхности Гена незадолго до этого ощутил сперва легкое, «приятственное» дуновение теплого воздуха, пахнувшего из находящегося за спиной коридора, уходящего в глубь земли. Потом воздух резко поменял направление движения, и в сторону наполненного тьмой прохода потянуло хорошим сквозняком. «Козырное место караульного» сразу же потеряло большую часть привлекательности. Козырек козырьком, но дождь еще когда будет, а сквозняк — вот он. Не успел Геннадий и пару минут посокрушаться над такой несправедливостью, как выбрались на поверхность о чем-то по-тихому бурчащие Ссешес и старшина и медленно двинулись в сторону бревнышка у кухонного навеса.
— К утру остынет. Ишь как протягивает.
В ответ дроу промолчал и устремил взгляд к тонкому серпику исчезающей луны, выглянувшей из вуали перистых облаков. Прошло несколько секунд. Задумчивый Ссешес произнес:
— А мальчонка… Придется усыновить…
Глава 22
РАЗНЫЕ ИНТЕРЕСНОСТИ
Вы видели? Та-ак! Вы видели? Все видели! И вы тоже все видели! И вы все видели, вы все свидетели!
Паниковский. К/ф «Золотой теленок»
Немного документов…
Давайте на время отвлечемся от безусловно интересных событий, творящихся в немецком тылу. Ведь кроме безобразий, организованных при участии уже знакомого нам красноглазого и ушастого создания, здесь происходили и другие интересные вещи. А именно последствия этих самых безобразий. Уж поверьте, последствия у них были, и причем довольно серьезные.
Начнем, пожалуй, с отрывка одного интересного документа, составленного начальником тылового района группы армий «Центр» генералом фон Шенкендорфом:
«…Обращаю ваше внимание на крайне неудовлетворительную работу транспортной службы. В связи с чем на семнадцатое августа запасы топлива на войсковых складах снабжения составляют двухдневную норму. Подвоз и пополнение войсковых складов затруднены из-за неудовлетворительного состояния железных и автодорог на оккупированной территории…»
Документ, как образец эпистолярного жанра, представляет собой незначительную ценность, но вот с точки зрения анализа оперативной обстановки на территории Западной Белоруссии он бесценен. Именно с помощью него можно объяснить, что начавшееся двенадцатого августа наступление второй полевой армии в гомельском направлении проходило без должного напора. Поэтому взятие Гомеля, запланированное на девятнадцатое число, произошло на целых три дня позже. Общее замедление продвижения войск, вызванное временными перебоями в снабжении, позже скомпенсированное изменением логистической структуры тылового района группы армий «Центр», многочисленные попытки советских войск прорвать оборону противника и выйти на оперативный простор привели к тому, что немецкое командование начало выражать обеспокоенность судьбой плана «Барбаросса».
Именно в это время начальник германского Генерального штаба Франц Гальдер записал в свой дневник:
«Общая обстановка все очевиднее и яснее показывает, что колосс Россия, который сознательно готовился к войне, несмотря на все затруднения, свойственные странам с тоталитарным режимом, был нами недооценен…»
17.08.1941 г. Вечер. Село Шерешево
Два седых как лунь деда, сидящих на завалинке и греющих свои ломкие от старости кости, — обычная в общем-то картина в русской глубинке. Небольшие различия, конечно, присутствуют, но без них никак — люди-то живые, не картинки лубочные.
— Нет, Макар, правда твоя! Что немец пришел, это ничего хорошего не сулит. Хучь я краснопузых и не особо люблю, но был бы помоложе — в леса б ушел не задумываясь.
Попыхивающий козьей ножкой с крепчайшим самосадом дед, поудобнее расположив культю правой ноги, с задумчивым видом продолжил:
— Да и ведут оне себя как нелюди какие-то. Давеча внучку Агафьи снасильничали, по дворам прошлись, ироды. Так что Шустов сын зря германцу первей всех сапоги лобызать кинулся.
Чуть скособочась и сплюнув в дорожную пыль, дед насмешливо проблеял:
— Ста-а-ароста! Да я б ему и быкам хвосты крутить не доверил.
— Эх, Петрович, и не говори. Да щенок этот никого не слухаеть. Меня вчерась, не глядя на седины, материл, прибил бы щегла. А ему хоть ссы в глаза. Хорошо хоть, моя Марфа до этого не дожила.
Устремивший изборожденное морщинами лицо в строну закатного солнца бывший фельдфебель лейб-гвардии гренадерского его величества анператора всероссийского Николая свет Ляксандрыча полка, а теперь просто любимец соседской детворы дед Макар устало прикрыл матово блеснувшие глаза.
— Чую, Макар, добром все это не кончится. Так что надо подумать, куда своих в случае чего ховать. Лето-то сухое в ентом годе выдалось. Так что по болотам даленько уйти можно. Век не найдут.
— Дурак ты, што ль, Петрович? Считай, зима на носу, а ты своих с места срывать решаисси. Да и куды итить-то? А хозяйство все? Голодранцами в болоте сидеть?
— Нишкни! Лучше в болоте, чем как Митроха с Ориной да с внучатами, закончить. Твои ведь тоже помогали пепелище то разбирать. Хочь сказать, что их лихоманка прибрала? Так я тебе скажу, дураку этакому, какая это лихоманка! — Поперхнувшийся от охватившей его злости Петрович отвел в сторону правую руку с самокруткой и глухо закашлялся в левый кулак. — И носит та лихоманка подбитые крупными гвоздями ботинки, да с подковами железными. Тебе, слепошарому, может, конечно, и все равно. А я в егерях не просто так грязь месил. Были там немцы, хоть и повытоптано все, но пару следов нашел. На вон пощупай, знакома хреновина?
Вытерев левую руку со следами крови о находящийся подле кусок тряпки, судя по пятнам уже не раз использовавшейся по назначению, Петрович в полголоса пробурчал:
— Да и чахотка эта клятая тож от германца подарок! — После чего, пошерудив в кармане, все же вложил в мозолистую руку Макара смятый маленький кусочек свинца: — Знакома фигулина?
Чувствительные пальцы внимательно ощупали внешне совсем непривлекательный объект, еще недавно имевший совсем другую форму и радовавший масленым медным блеском оболочки. Буквально через пару секунд рука деда дрогнула, на изборожденном морщинами лице появилась гримаса узнавания, больше похожая на маску. Ладонь с покоящейся на ней искореженной пулей, да-да, именно пулей, до боли, до хруста старческих суставов сжалась. И в такт прокатившимся по лицу Макара мыслям, заставившим заледенеть устремленные к катящемуся по небосклону солнцу глаза, прозвучал звенящий стальными нотами ненависти голос собеседника:
