— Стюарт! Открой эту чертову дверь, или я не ручаюсь за последствия! — заревел он, насев на дверь всей своей мощью. — Р-раз! Дв-ва!
Послышался звук чего-то отодвигаемого от двери, и она распахнулась как раз вовремя. Девять солдат второго отделения набились в небольшое помещение туалета. Все до единого смотрели на него так, словно он сошел с ума.
— Что случилось, ганни? — спросил Стюарт, отходя от писсуара и освобождая место следующему. — Эта дверь жутко тугая для «Макдоналдса», правда?
— О’кей, где она? — спросил Паппас, смотря ему прямо в глаза. В туалете стоял обычный для такого места запах, разве что было почище, и мочой и прочим пахло слабее. Но за всей этой смесью все же различался слабый аромат дешевых духов.
— Где кто, сержант?
— Другая половина пары. Та, которую ты не напустил на Ампеле. — При его упоминании на лице плечистого ведущего взвода появилась глубокая досада. Сержант опять доказал, что был на две головы выше.
— Понятия не имею, о чем вы говорите, сержант, — сказал Стюарт, воплощенная невинность.
— В этом туалете нет женщин, — продолжил он, поведя рукой в сторону напрягшегося отделения, — и вы вошли в единственную дверь. — Он пожал плечами и покачал головой, как бы удивляясь необычному помрачению рассудка сержанта.
— Ампеле, оставайся здесь. Стюарт, — сказал Паппас и огромной ладонью сжал плечо худощавого рядового первого класса, — нам снова нужно потолковать. — Он выволок его из туалета, затем на улицу, в осенний туман.
— Если бы я сказал тебе один раз, — произнес Паппас мягким тоном, припечатав рядового к наружной стене забегаловки с гамбургерами, — я дважды предупреждал тебя, — продолжал он и уперся жестким краем своей форменной шляпы в переносицу рядового, а палец вбуровил ему в грудину, — не задирать меня. Я думаю, что у тебя есть все данные стать офицером, но ты скорее всего закончишь в Ливенуорте. Дуреха сидит на третьей изоляционной панели под потолком, слева от писсуаров, и уж точно напугана до смерти. Там пахнет духами, а куски изоляции ты пытался спрятать за спинами отделения. А теперь отведи свое отделение назад за столы, сними ее оттуда и пошли скоренько восвояси, и доложи мне, как закончишь. Тебе ясно?
— Ясно, ганни. — Налет самодовольства взбесил Паппаса, и тут вдруг решение осенило его, как гром с ясного неба. Он злорадно осклабился. При виде его улыбки в глазах рядового появилась настороженность.
— С этого момента я в отпуске, — сказал Паппас и внутренне улыбнулся внезапной озадаченности Стюарта. — Если что-то пойдет не так, — продолжив он, — ответственность ляжет на тебя. — Твердый палец снова уперся в грудь. — Я полностью умываю руки, усек? Когда ты лажанешься, — палец в ребра, — я сдираю лычку. У тебя первый класс, так что их две. Когда ни облажаются, ты, — снова палец, — теряешь лычку. Ты отвечаешь за все с момента, как дойдем до отеля. Я сделаю объявление при посадке в автобус. Это поможет тебе держаться подальше от неприятностей. Ясно?
— Ясно, ганни, — кивнул Стюарт с посеревшим лицом.
— Мы с Ампеле собираемся расслабиться до конца поездки, потому что вся ответственность на тебе. Если случится какая-то неприятность, там, появление в общественном месте в пьяном виде, непристойное поведение, разгневанные отцы, ограбленные лавочники, кто-нибудь сблюет на глазах у всех, это будет твоя, — палец в грудь, — задница. Вся ночь и весь день завтра. Я собираюсь спать как младенец. Тебе все абсолютно, отчетливо, кристально ясно?
— Да, ганни…
— Хорошо. — Сержант широко улыбнулся, ослепительно белые зубы на широком коричневом лице. — Приятного тебе дня.
Остаток поездки был сплошным удовольствием.
26
Провинция Андата, Дисс IV.
18 мая 2002 г., 20:59 по Гринвичу.
Лейтенант О’Нил отсоединил коробчатый магазин от своей гравивинтовки М-200 и невидящим взором уставился на тысячи дробинок в форме капли внутри. Затем он вставил магазин обратно и проделал ту же операцию с гравипистолетом.
— Пожалуйста, перестань это делать, — попросил лейтенант Эмонс.
Оба они ждали у окна северо-западного угла Квалтрена. Угол был даже больше, чем указывал офицер огневой поддержки, и их поле зрения простиралось на 1, 145 мили до следующего перекрестка. Там его блокировал мегаскреб Налтрев. Налтрев и его мегаскреб-близнец Налтрен укрывали разведвзвод батальона, и верхняя часть системы наблюдения О’Нила дублировала картину, которую видел командир взвода разведчиков.
— Где твои люди, Том? — спросил Майк.
— Внизу на этажах.
— Они знают, что делать? — О’Нил продолжал следить за изображением, поступающим от командира разведчиков. Это было непросто из-за мерцания экрана Индивидуального Силового Поля — ИСП подстраивалось в направлении предполагаемой атаки — и потому, что лейтенант Смит имел скверную привычку время от времени вскидывать голову, словно лошадь, отгоняющая мух. В результате изображение прыгало вправо вверх.
Сомневаюсь, что он даже замечает это, думал Майк, отсоединяя и снова вставляя магазин, но мне хотелось бы, чтобы он перестал.
— Майк, прекрати, пожалуйста! И что ты хочешь знать? Нет, они сидят и ковыряют в носу.
— Что прекратить? — спросил Майк, все внимание сфокусировано, словно луч лазера, на изображении внутри шлема. — Отправь-ка их устанавливать заряды направленного действия в Аносимо и Сисалав вдоль Линии Сал, а затем минировать зарядами Си-9 места, которые я перешлю им на ПИРы.
— Bay, Майк. Ты отличный парень, и старше меня на целое звание, но черта с два я брошу свою карьеру псу под хвост ради тебя. Если я это сделаю, подполковник сдерет мою офицерскую нашивку. — Лейтенант попытался отрицательно помотать головой, но перестал из-за сопротивления биогеля внутри шлема.
Желеобразный материал полностью заполнял внутреннее пространство шлема и остального скафандра. На него приходилась треть полной стоимости бронескафандра, и он являлся единственной из главных идей комплекта, в основе которой не лежала концепция О’Нила.
Надевание шлема боевого скафандра вызывало ощущение, словно засовываешь голову в ведро с джемом. Но материал полностью предохранял от большинства ударных перегрузок и нес ряд других важных функций. Своими нервными окончаниями он считывал движения владельца и заставлял скафандр двигаться в соответствии с ними. Он преобразовывал телесные выделения в питьевую воду, съедобную пищу и воздух, пригодный для дыхания. И обладал достаточными медицинскими возможностями, чтобы сохранять свою «протоплазменную разумную составляющую» в живых, пока она не получала прямого повреждения сердца, головного мозга или верхней части спинного мозга.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
