— Ваш приятель?
— Впервые вижу.
Она-он понимающе кивнула и присела за стол, спиной к юноше, словно показывая, что не намерена беседовать с кем-то, не водящим знакомства со мной. Итак, услужливость не помогла. Что парень попробует следующим?
— Вчера в этом гостевом доме один человек получил тяжёлые увечья.
— Неужели? — переспросила Марис, не поворачивая головы.
— Да, что-то в этом роде случилось, — улыбнулся я.
— Жаль, что сие зрелище оказалось мне недоступно по причине насильственного беспамятства.
Юноша нахмурился:
— Насильственного?
— Когда мужчина врывается в комнату женщины, преследуя вполне определённые цели, он обычно заботится о том, чтобы жертва не оказала сопротивления и не позвала на помощь, — пояснил я.
По глазам незнакомца было ясно видно, что он тоже не прочь ворваться в ту же комнату, причём с теми же целями. И хотя после вчерашнего представления это не должно было меня удивить, кое-какое различие всё же присутствовало и не давало сбросить себя со счётов. Юноша смотрел на Марис с интересом. Да, похожим на вожделение, но искренним, а не наносным, как у купцов в трапезном зале прошлым вечером.
Хм. Хм. Хм. Любопытно. Значит, странность происходящего как раз в этом и состоит? Есть женщина — есть вожделение, причём только в те моменты, когда она находится рядом. Нет женщины — нет ничего, даже в мыслях. Похоже на то, что купцы словно околдованы. Но чем? Или кем? Приворотное зелье ни для кого не секрет, правда, поверить в то, что его было наварено столько, чтобы опоить каждого, горожанина… Бред. Нет, зелье действовало бы иначе. В частности, волна вожделения непременно привела бы к буре.
— Тот человек хотел… совершить насилие над вами? — На слове «насилие» юноша чуть не задохнулся от возмущения.
Марис всё-таки повернула голову и, невинно улыбнувшись, подтвердила:
— Да.
Похоже, прибоженного происходящее только забавляло. А вот меня скорее пугало. Что, если парень решит воплотить в жизнь свои желания? Ведь на пути у него стою только я.
— Но тогда вам необходима защита!
— У меня есть защитник.
Ну зачем она всё усугубляет? Нет, пора уходить. Срочно пора уходить.
— И моя честь теперь принадлежит ему.
Не то чтобы я сильно испугался. В конце концов, жук на моей груди тоже давал мне определённые полномочия, и, скорее всего, до виселицы дело не дошло бы. Но выдворение оказалось бы даже худшим вариантом, особенно сейчас, а в том, что влюблённый юнец сможет при необходимости использовать свою власть для удовлетворения личных потребностей, сомнений не возникало.
Позёвывающий Натти, встретив меня у лестницы, спросил:
— Опять чего приключилось? Где лицо потерял?
— Помнишь, ты спросил вчера, баба или мужик эта тварь?
— Ну да.
— Так вот, баба! Самая настоящая!
Рыжий недоумённо вытаращился на меня, но я вместо подробностей отчаянно махнул рукой. И как оказалось, этого жеста было вполне достаточно, чтобы помощник понял всю глубину моего неудовольствия происходящим, предложив собственный способ разрешения неприятных обстоятельств:
— Ну так и пойдём от неё подальше!
— А как же завтрак?
— Ты-то поесть успел? Ну и славно. А я ещё до рассвета вставал перекусить, так что пока сыт.
На пороге я всё же оглянулся. Парочка располагалась на тех же местах, и, судя по улыбке, блуждающей на губах Марис, юноша не оставлял попыток предложить свои услуги. Какого рода? Можно только догадываться.
Раннее утро в Гренте напомнило мне столицу. А впрочем, наверное, все города похожи друг на друга, если сложены из камня и запружены спешащим по своим надобностям народом. Конечно, пышность нарядов не та, да и лица вовсе не настолько самодовольные, как у коренных веентцев, но вполне можно представить, что я вдруг оказался в одном из окраинных кварталов. Представить и…
Пожалеть, что это неправда?
Я невольно остановился прямо посреди улицы, заставляя прохожих обходить меня с обеих сторон.
Ещё совсем недавно сердце переполняли злость и обида на судьбу, подставившую подножку, а теперь страсти улеглись. Успокоились. Потому что я получил приказ и начал его выполнять. И это мне нравится. Это делает меня почти довольным. Значит, зря мечталось о том, чтобы самому отдавать приказы? Значит, нужно было довольствоваться тем, что имелось, и не помышлять об ином? Значит, я настолько глуп и убог, что для счастья мне требуется одна лишь чужая воля?
— Позволите ли обратиться к вам с нижайшей просьбой, эрте?
Я вздрогнул, пробуя прогнать наваждение, накрывшее меня с головой. Получилось плохо. Впрочем, незнакомец, заговоривший со мной, выглядел ещё хуже, чем мои мысли. Бледный, с покрытым испариной лбом, с запавшими глазами и трясущимися уголками губ, этот мужчина сейчас сошёл бы за моего отца, тогда как на самом деле был старше от силы лет на десять. А ещё он был очень похож на просителей из глухих провинций, время от времени осаждавших столичный Наблюдательный дом мольбами о помощи. Последний раз на моей памяти речь шла о какой-то лихорадке, косившей жителей то ли Саврисса, то ли Ладоры, и мне, пока добрался до места службы, пришлось не раз и не два произнести… Ну да, то же самое:
— Я не лекарь.
Я калекарь. Определить, что с тобой не всё хорошо, дядя, я могу. Но вылечить? Уж извини.
— И всё же вы можете мне помочь лучше, чем лекарь.
Всё, прочь воспоминания! Я уже не в Веенте, уже не сопроводитель, мои действия уже не обеспечены прощением, вымоленным загодя сразу на всё Сопроводительное крыло. И думать надо за себя. Самому.
Итак, боляще-просящий. Одет добротно, стало быть, деньги за душой водятся. Одет легко, стало быть, местный житель, ненадолго покинувший дом. А местный — это опасно. Никакого вреда нельзя причинить. С другой стороны, отказ от разговора тоже ведь может быть сочтён за вред.
— Что вам нужно от меня?
Он поманил за собой в переулок, безлюдный и тихий. Возможной засады не наблюдалось, а сам проситель не походил на наёмного убийцу, поэтому я пошёл следом, на всякий случай сделав Натти знак быть начеку.
— Моё имя вам ни о чём не скажет, эрте, да и надёжнее будет не произносить никаких имён, услуга ведь пустячная…
Что-то слишком много в Гренте всего пустячного. А заставить заниматься пустяками все почему-то норовят совершенно постороннего человека.
— Что вам нужно?
Он посмотрел на меня снизу вверх, поскольку его рост не позволял направить взгляд иначе, и поэтому показалось, что незнакомец выглядит ещё жальче.
— Сделайте для меня то же, что сделали вчера.
Я перебрал в памяти события прошедшего дня и не нашёл среди них ничего достойного повторения.
— Говорите прямо, или я ухожу.
— Помогите мне избавиться от влечения к женщинам! — выпалил мужчина.
Натти хохотнул, да и я сам улыбнулся бы, если бы в обращённом на меня взгляде не видел столько отчаяния.
— И как же я могу вам помочь?
— Не притворяйтесь, что не понимаете! Вы же смогли! Вчера.
Я глубоко вдохнул, потом выдохнул. Значит, свидетели всё же имелись? Плохо. Но это ещё не повод признать вину.
— Вчера один настойчивый насильник получил по заслугам. Не более того.
Мужчина нетерпеливо качнул головой:
— Мне нет никакого дела до его причин. У меня есть своя.
— И насколько же веская?
Он замялся, но всё-таки решил признаться, видимо сообразив, что иначе не добьётся поставленной цели:
— Видите ли, я по роду своих занятий… Нас называют нырками, если вы понимаете, что это значит.
О да, понимаю, причём превосходно!
Рыночный нырок, вот кто подошёл бы мне больше всех прочих осведомителей. Он занимается игрой с товарами и монетами, скупая по одной цене и продавая по другой, и он чуть ли не лучше купцов знает размеры спроса и предложения. Но я даже не помышлял о том, чтобы обратиться к такому человеку, потому что за свои услуги нырки берут очень дорого. А тут вдруг такое везение… Судьба снова решила испросить прощения за свои шалости? Даже не верится.
