— Исрапил, говоришь? — заинтересовался Сергей.
— Да, а что?
— На следствии Аманмурад называл это имя в числе своих закордонных знакомцев. По всему видать, из тех птичек, что на контрреволюцию поют, террористов к нам засылают, басмачей организуют. Неспроста он тебе привет передал.
— Не знаю, что у него было на уме, — пожал плечами Берды, — но если, говоришь, он друг Аманмурада, то такая же сволочь, как и тот.
— Да нет, этот, пожалуй, покрупнее будет, повыше рангом. Аманмурад — сошка мелкая, простой исполнитель: что ему приказали, то он и делает. Может, мы и поторопились с его арестом, могли бы через него покрупнее рыбину подсечь.
— Надо было подождать, пока он ещё человек пять на тот свет отправит да две-три школы сожжёт? — не выдержал взятого тона Берды.
— Закури, — сказал Сергей, — успокойся. Давай и я тебе компанию составлю, воспользуюсь случаем. Дома меня Нинка гоняет с табаком — все, говорит, подушки махоркой своей завонял, трубокур. Пользуйся, Берды, свободой, пока ещё не женат, потом жалеть будешь, что не покурил вволю.
Они свернули толстые самокрутки. Берды чиркнул своей зажигалкой, дал прикурить Сергею, прикурил сам, пожаловался:
— Кремешек на исходе, а запасного нет.
— Надо было в своё время Аманмураду заказ дать — он бы тебе привёз из Мешхеда.
— Лучше от уголька прикуривать буду, чем Аманмурадовыми подарками пользоваться!.. Много он на следствии говорит?
— Порядком несёт его, да всё это ещё проверки требует — где правда, а где ложь.
— С какой стати ему врать?
— От усердия. Боится, что мы его в расход пустим, вот и старается показать себя полезным человеком, который много знает, подлая душонка. На братца своего такое валит, что у следователя на голове фуражка поднимается.
— А мы все не верим, да? — съязвил Берды. — Гуляй, Бекмурад-бай, на воле, пользуйся нашей добротой, вреди нам, сколько твоя душа пожелает!
— Думать надо, — Сергей постучал себя по лбу согнутым пальцем, — думать, а не гудеть пустым котлом. Придёт время — возьмём и Бекмурад-бая. Кое-что, и без проверки видно, наклепал на него Аманмурад, собственные грехи на брата валит. А тому и своих достаточно будет, когда время ответа придёт. Вот ты споришь, почему мы оставляем на свободе Бекмурада и ему подобных. Да, это баи, мироеды, эксплуататоры, да, это наши потенциальные враги. Но дело не столько в них, сколько в народе, а народ, сам знаешь, тёмный, многие ещё не разобрались толком, кто у них враг, а кто — друг. Черкез по этому поводу, кажется, даже цитату какую-то приводил — мол, не знаете, что добро для вас окажется злом, а зло — добром. Репрессия, Берды, это мера вынужденная, крайняя и сильнодействующая мера, применять её надо осторожно, по рецепту врача. Нужно распространять в народе знания, разъяснять, что такое Советская власть, привлекать к себе сомневающихся и колеблющихся. Вот тогда и лишатся силы Бекмурад-бай и вся их шатия. Естественно, если они станут на путь откровенного вредительства, мы их обезвредим несмотря ни на что, а пока они сидят мирно — ну и пусть сидят себе до поры. Неужели не понятно тебе?
— Объяснил — понятно стало, — сказал Берды, — а только ни черта они не мирные, они, как скорпион под подушкой, сидят. И людей, зачем их агитировать за Советскую власть? Меле, например, Аннагельды-уста, чабанов Эсена и Байрама, которые с Мурадом-ага ходили, — зачем их убеждать? Они сами за Советскую власть любому горло перервут.
Сергей искренне рассмеялся, хлопнул Берды по плечу:
— Ну и саксаулина ты, хлопец, — ни с какой стороны к тебе не подступишься, не согнёшь. Конечно, люди— разные и не всех нужно убеждать. Чабаны Эсен и Байрам оказались сообразительными ребятами, а до других доходит не сразу. Тот же чабан Сары, он тоже с Мурадом-ага ходил, да клюнул на приманку Аманмурада.
— Ничего, Сары уже понял всё до конца, теперь с нами будет.
— Вот и хорошо. Надо, чтобы все поняли.
— Торлы не поймёт, как его ни убеждай.
— Опять ты за своё! — развёл руками Сергей. — Что ты к этому бедняге Торлы прицепился? Ну, был грех за парнем, ну, попутал его нечистый с этой контрабандой, но ведь корнями же, потрохами — это наш человек! Он и тебя от дурной смерти избавил, и Аманмурада помог арестовать, и человека нашёл, который терьяк в дом к тебе подкинул.
— Верно говоришь?
— Зачем бы я стал тебя обманывать!
Берды подумал и упрямо сказал:
— За то, что спас, и за терьяк — особенно, я ему, конечно, благодарен. Однако не могу согласиться, что если ты сделал три плохих поступка, а потом один хороший, то всё плохое тебе прощается. Давай тогда всех валом прощать, и Аманмурада — тоже.
— Дубина ты! — ласково сказал Сергей, встал со стула, подошёл к Берды, обнял его сзади за плечи, легонько помял. — Упорный ты, чёртушка! Ну кто же говорит о каком-то всепрощении? Просто надо немножко разбираться, кого можно простить, а кого — нельзя, кто — свой нутром, хоть и задевает ногой за ногу, а кто — свой снаружи, а внутри гад. Кстати, забыл сказать тебе, что вчера Топбыев арестован. Не слышал?
— Нет, не слышал, — сказал Берды. — А кто этот Топбыев?
— Вот тебе и на! «Друг» твой, завотделом у нас работал, на бюро против тебя выступал, помнишь? Вскрылось, что он вредительством занимается. Пробрался, гад, в ряды партии, а сам, знаешь, кто? Родственник близкий того Топбы-бая, мервского заправилы, у которого Эзиз-хан останавливался, когда несчастного Агу Ханджаева замучили!
Берды промолчал, ему вспомнилось прошлое, о котором говорил Сергей. Он не присутствовал при казни Аги Ханджаева, он тогда ожидал своей собственной участи, такой же страшной, как и участь Аги, ожидал и не чаял, что выведет его из темницы в жизнь, в широкое поле свободы маленькая женская рука Огульнязик, милой, «глупой» Огульнязик…
— Я знал, что это враг, — нарушил он наконец молчание. — Я чувствовал, что за этой гладкой мордой байская душа скрывается!
— Да, — согласился Сергей, — мне тоже показалось странным его выступление на бюро. Человек, который искренне взволнован судьбой товарища по партии, не станет говорить так зло и, главное, не станет козырять бабьими сплетнями, выворачивая их наизнанку. Можно было принять это как выражение крайней нетерпимости, но оказалось, что всё значительно проще и значительно хуже.
— Слушай, Сергей, — сказал Берды, — а тот заведующий больницей… с ним всё нормально?
— А что должно быть ненормально? — полюбопытствовал Сергей. — Или ты считаешь, что врагом должен оказаться всякий, кто имел неосторожность усомниться в твоей честности?
— Да нет, это я просто так, — сказал Берды. — Неприятно, конечно, слушать понапраслину о себе, но я за это против него зла не держу. Просто скользкий он какой-то человек, скрытный, потому и спросил о нём, когда к слову пришлось.
— Нет, парень, ты не так прост! — воскликнул Сергей. — У тебя на редкость острое классовое чутьё!
— Опять в «яблочко» попал? — улыбнулся Берды.
— Не знаю пока, не могу сказать, куда ты попал, но во всяком случае — не в «молоко». Заведующего мы временно не трогаем, однако располагаем сведениями о его связях с контрабандистами. Есть данные, что он ездил врачевать Аманмурада, когда тот лежал раненый после перестрелки с вами. Думаю, что Аманмурад подтвердит это на следствии, и тогда мы проследим, куда и к кому тянется цепочка.
— Вот это всё результаты вашей мягкой политики к баям, — сказал Берды строго.
Сергей шутливо фыркнул:
— Злой ты, однако, человек, парень!
— Не могу я быть добрым ко всей этой пакости! Понимаешь, не могу! Одного бая мы не трогаем: гуляй на свободе; другому кланяемся: приходи, бай, сотрудничать с Советской властью, верши дела от её имени… Хоть на куски ты меня режь, не соглашусь я с этим! Понимаешь? Не согласен!!
— Не кричи, — спокойно сказал Сергей. — Для меня ясно, что ты выразил своё принципиальное несогласие с линией партии.
Берды опешил.
— Ты… п-понимаешь, ч-что говоришь!.. — с трудом выдавил он из себя и вскочил на ноги. — Т-ты пон-н-и-маешь…
— Охолонь трошки, — попросил Сергей, — а то у меня в ушах от твоего крика звон идёт, как от часов Клычли. Остынь. То, что мы привлекаем к сотрудничеству с нами некоторых родо-племенных вождей, диктуется особыми условиями работы в Туркмении и опирается, в частности, на указание партии Ленина, которая рекомендует для пользы Советской власти привлекать к работе лучших представителей свергнутого класса. Мы это делали и будем делать до тех пор, пока сочтём нужным. И очень жаль, что ты так настойчиво не желаешь принять необходимость… Не пей воду, сейчас попросим девушку чайку нам заварить.
Однако Берды выпил всё же два стакана воды, отдулся, сел и вопросительно уставился на Сергея.
— Дошло, приятель? — засмеялся Сергей.
— Надо было сразу говорить, что это линия партии и товарища Ленина! — сказал Берды с упрёком. — По мне, бай так он и есть бай, от него и от его прихлебателей, как от свиньи, никакого проку, только вонь одна. Но если так надо, я не спорю.
