встал за ним справа и обратился к нему:
— Саша, а ты куда сколотое стекло деваешь?
— Да вон, в мусорку… — ответил он и показал пальцем на чёрную урну с кульком внутри, стоящую слева от его стола.
— Да ты што! Будь милосерден! Заботься о людях! Возьми пустую пластиковую бутылку, отрежь дно, стекло внутрь, сверху вставить горлышко, всё старательно замотать скотчем, чтобы никто не словил стекло ни при каких условиях.
Слева подошёл Рома:
— Ой да ладно! Кидай всё в мусорку! Не поймают и не накажут.
Снова я:
— Уборщица наша может поймать стекло в руку, таджик какой-нибудь на сортировке мусора. Заботься о людях!
Рома:
— Да НА?! Мы в Москве. Москва ОГРОМНА. Ты никогда их не видел и не увидишь, и не узнаешь того таджика!
Тут Саша развёл руки в стороны (выглядело это как БРЕЙК), посмотрел на нас и сказал:
— Я понял! Я всё понял! Слева на моём плече сидит демон, и он шепчет своё, демоническое, а справа — ангел, и он говорит, что я должен заботиться о других людях. И теперь я должен принять решение!
Я удивился: — Надо ж ты! Я, оказывается, ангел.
08.07.2021Москва, Измайлово
08.07.2021Москва, Измайлово
P.S. Сегодня Путин снял запрет на туризм в Египет, действовавший с 2015 года, когда над Синаем взорвали A321 Когалымавиа. В метро по пути с работы девушки рядом только и обсуждали отели Египта.
Как я лишился девственности
Эротическая история
Длительное время мне удавалось оставаться чистым, милым мальчиком, совершенно незнавшим женщин. Никакого секса на практике.
И вот 17 августа 1996 приехал я к дружескому отряду в их пионерлагерь с многообещающим названием «Мечта», что под Ревдой. Прибыл в статусе "деда". Хожу. Рассматриваю. Готовлюсь к посвящению, провести которое и был приглашён.
Особенность ситуации была в том, что в этом лагере я уже работал ранее. Знал ходы и выходы. Больше того, подобрал ключ и соорудил в заброшенной кинобудке Штаб, который в те годы мне не пригодился. Так он и простоял заброшенный шесть лет. У всех на виду. В полной тайне.
Стемнело. То был жаркий август, и опаловое солнце спряталось за горизонт с поспешностью турникетного засова метро. На то, что Штаб останется нераскрытым я и не надеялся, однако, ключ из дома всё же захватил.
В темноте (клуб находился рядом с водокачкой в стороне от корпусов и караванных троп) прокрался, чтобы проверить. Удивительно, но замок открылся даже без скрипа. Было ощущение, что его смазали только вчера. Вошёл и плотно закрыл за собою дверь, нащупал выключатель справа от входа и включил свет.
Невероятно! Несмотря на то, что здесь никого не было все эти годы, я не сразу узнал "комнатку для встреч", которую мне так и не удалось использовать по назначению.
В своих воспоминаниях она была совсем другой.
В них я ходил и щупал стены, которые, как я считал, были оклеены обоями. На практике же они оказались окрашены розового цвета масляной краской прямо по штукатурке. Да и сам "отсек любви" стал раза в полтора меньше того, что вспоминался мне, и к тому же с довольно низким потолком.
Я подошёл и с размаху сел на односпальную железную кровать с панцирной сеткой, укрытую покрывалом поверх хорошего шерстяного одеяла, которого кастелянша не досчиталась при сдаче белья в конце смены несколько лет назад.
Вместо ожидаемого прогиба и покачивания, мой богатырский зад столкнулся с твёрдым отказом. Оказалось, что я предусмотрительно положил под матрац деревянный щит, которые клали детям с нарушениями позвоночника. Выйдя на улицу я запер дверь и прошёл к водонапорной башне, в основание которой был врезан кран с ледяной водой из артезианской скважины. Я совершенно не помнил об этом кранике, но ноги сами принесли меня к нему. Освежившись и ощутив ломоту в зубах, постоял, послушал цикад, вдохнул грудью свежайший лесной воздух и понял, что время пришло.
* * *
Это была Маша, которой только недавно исполнилось 18. Хрупкая, нежная, верящая всем девушка с широко распахнутыми на мир глазами. Это была её первая Целина.
— Маша! — сказал я в тишине, нарушаемой лишь светом далёкого фонаря. — Хочешь я проверю тебя на знание лагеря, где ты отработала уже два месяца?
— Да, но я здесь уже всё знаю!
— А вот и нет… — ответил я, и мы, не встретив никого на пути, прошли к клубу по узкой дорожке, на которой от старости раскрошился асфальт, укрытые от посторонних взглядов темнотой и плотной оградой из кустов акаций. Дверь распахнулась. Маша боязливо прошла в темноту вслед за мной. Запершись изнутри объяснил, что иначе свет будет виден всем. И включил его. У Маши и так был слегка выпученный взор, из-за чего она напоминала лупоглазую лань, но сейчас она была так удивлена, что я забеспокоился, как бы её глаза совсем не выпали на пол.
— Это ты? Сейчас? Так быстро???
— О нет… Много лет эта комнатка ждала тебя, Маша… — и пустил в ход своё красноречие.
Маша выслушала, помолчала, подошла ко мне и внимательно посмотрела глаза в глаза снизу вверх. Она была ростом метр пятьдесят пять с кроссовками. Маленькая, аккуратная грудь придавала ей сходство с девочкой-подростком, которым она в сущности и была.
Сделав шаг назад, я нащупал позвоночником выключатель.
Щёлк! Комната погрузилась во мрак. Я осторожно притянул её к себе, склонился, нагнул голову и наши губы встретились. Маша не проронила ни звука, а стала жадно целовать, норовя при этом залезть скрученным в трубочку языком мне в рот. Решив, что это намёк, я начал синхронное движение к кровати и в процессе этого не видимого никому балета, выполнил подхват за попу, спрятанную в плотно обтягивающие её джинсики без трусиков под ними. Маша не сопротивлялась. Поняв, что сейчас можно всё, я расстегнул пуговку и просунул руку. Она была уже вся мокрая. Я снял штаны, лёг на спину и называл Машу любимой, долгожданной…
Мы лежали и целовались. Долго и страстно. Маша не курила, отчего её дыхание было естественным и свежим. На ум пришло описание пахнущей нежнейшей рисовой кашей Лизы Калачовой из «12 стульев».
— Маша! Я мечтал о тебе всю жизнь. Ты лучшая из всех женщин на свете!
Произнеся это, я подвинул её руку к тому месту, где у рубашки заканчивались пуговки. Она, охватила его, сжала пальцы в кулачёк и стала с интересом ощупывать, временами сильно сдавливая зачем-то и, надо полагать, краснея при этом в темноту. Через тридцать коротких вдохов
