Сано покидал гостиницу разочарованным. То, что у Харумэ действительно был любовник, не слишком приблизило его к раскрытию преступления. Оставались и другие проблемы. Правильно ли он поступил, разрешив Хирате продолжать расследование? Может, стоило перепроверить результаты его работы на месте убийства Шойэя и покушения на Харумэ? Но это разрушило бы их взаимное доверие, и, возможно, привело бы Хирату к ритуальному самоубийству. А что касается Рэйко...
Любовь к жене рождала тревогу, которая выбивала почву у него из-под ног. Чем закончился ее визит к господину Мияги? Достигнутое ими хрупкое равновесие полностью зависело от его решения, и все-таки он жалел, что послал жену на такое опасное задание. Если даймё убийца, то на его счету уже есть одна молодая женщина. Рэйко, как и госпожа Харумэ, красива и привлекательна... соблазнительная добыча.
Но она обещала быть осторожной, успокаивал себя Сано. Даймё не осмелится напасть на жену сёсакана-самы сёгуна. Да и лейтенант Кусида выглядит более вероятным подозреваемым. Только это и удерживало Сано, чтобы не броситься на помощь своей любимой. Он напоминал себе о данном обещании и усилием воли заставил себя вернуться к непосредственным обязанностям.
Он по-прежнему думал, что ключ к тайне находится здесь, в месте, хранившем секреты Харумэ. Оглядевшись по сторонам, он заметил вывеску, висевшую на воротах с другой стороны улицы. На ней было написано: «Храм Хакка». Сано вспомнил об отпечатанной молитве, которую нашел в комнате Харумэ. Должно быть, она принесла ее туда после встречи с господином Мияги в гостинице. Едва сдерживая нетерпение, Сано вошел на территорию храма.
Бедный молельный павильон стоял в молчаливом одиночестве — перед ним не было места для развлечений, способных привлечь посетителей. Все монахи, видимо, просили в городе милостыню. Однако Сано ощущал присутствие госпожи Харумэ, словно некий призрак тащил его за рукав. Он услышал голоса, доносившиеся из-за павильона, и пошел на них. Голоса привели его на маленькое кладбище. Голые ветви ив склонялись над могилами, каменные столбики утопали в мертвой траве. Четверо мужчин стояли у большой могильной плиты, разглядывая что-то, разложенное на ее плоской поверхности. Двое были в грязных лохмотьях. На их чумазых лицах лежала печать нищеты. Двое других выглядели чистыми и сытыми.
— Пять моммэ за все, — услышал Сано, приближаясь.
— Но они свежие, господин, — возразил один из оборванцев. — Мы достали их только вчера.
— И они от молодой женщины, — добавил другой. — Как раз для ваших дел, господа.
Заговорил второй клиент:
— Даю вам шесть моммэ.
Они заспорили. Подойдя ближе, Сано разглядел предмет торга — десять человеческих ногтей, уложенных в ряд возле пучка черных волос. Сано вспомнил о ногтях и волосах, обнаруженных в комнате Харумэ, и порадовался, что еще один фрагмент головоломки встал на место.
Продавцами были занимавшиеся трупами эта, которые обирали мертвецов. Покупателями — служащие борделей, скупавшие страшные сувениры для проституток, чтобы те могли дарить их клиентам в качестве доказательства своей любви, не уродуя себе рук и не портя причесок. Госпожа Харумэ, видимо, забрела в храм после гостиницы. Она нашла эта и прикупила их товар, чтобы дарить мужчинам, как, должно быть, делала ее мать, уличная проститутка. Первоначальное предположение Сано подтвердилось. Но как все это связано с убийством Харумэ, если вообще как-то связано?
Серебряные монеты перешли из рук в руки, покупатели удалились. Эта, заметив Сано, пали ниц на землю.
— Пожалуйста, господин, мы не делали ничего плохого!
Сано был понятен их страх: любой самурай при желании мог убить отверженного, не опасаясь наказания.
— Не бойтесь. Я просто хочу задать вам несколько вопросов. Поднимитесь.
Эта послушно встали, прижавшись друг к другу и почтительно потупив глаза. Один был старым, другой молодым, с похожими скуластыми лицами.
— Да, господин, — хором отозвались они.
— Молодая красивая дама в дорогой одежде когда-нибудь покупала у вас ногти и волосы?
— Да, господин, — подтвердил молодой.
— Когда это было? — спросил Сано.
— Это было весной, — сказал молодой, несмотря на отчаянные жесты старшего, призывавшегося его замолчать. Большие круглые глаза придавали ему вид наивного глупца.
— Она была одна или с мужчиной?
Старший эта отвесил молодому подзатыльник.
— Отец, за что? — воскликнул тот и обиженно замолчал.
— Расскажите все, что знаете о даме, — приказал Сано.
Что-то в его голосе и манере держаться, видимо, ободрило молодого эта, и тот, бросив на отца дерзкий взгляд, сказал:
— Наш главный в тот день был с нами и проводил проверку.
В жестко контролируемом обществе Японии каждый слой имел свою организацию. Самураи стояли на иерархических ступенях ниже правителей; торговцы и ремесленники имели свои гильдии; монахи — храмовые общины. Крестьянские семьи управляли друг другом. У каждого был свой лидер, и даже эта не выходили из общей схемы. Их вожак имел наследственное имя и положение, которые передавались от отца к сыну. Его привилегией были два меча и церемониальная одежда, в которой он представал перед судьями Эдо. Кроме того, он был обязан наблюдать за своими людьми. Зная об этом, Сано понял, каким образом главарь отверженных замешан в тайну.
— Пока мы торговались с дамой, — продолжал молодой эта, — она все время смотрела на нашего главного. А он на нее. Они не произнесли ни слова, но мы были уверены, что между ними что-то происходит, правда, отец? — Старик съежился, закрыл лицо руками, явно сожалея о том, что сын предал их начальника. — Когда дама купила волосы и ногти, главный приказал нам убираться. А она осталась.
Но нам стало любопытно, и мы остановились за стеной, чтобы послушать. Мы не слышали, о чем они говорили, но беседа была долгой. Потом она пошла в гостиницу через улицу, а он ждал у задних ворот, пока она его не впустила.
Значит, чутье его не обмануло. Призрак госпожи Харумэ указал ему тайного любовника: не высокого чиновника, которому нужно охранять свою репутацию, а мужчину, чье положение отверженного свидетельствовало о низменном вкусе Харумэ, унаследованном от матери.
Данзаэмон, главарь эта. Два его меча сбили с толку хозяина гостиницы, который решил, что он самурай.
— Досточтимый господин, я умоляю вас не наказывать нашего главаря за связь с дамой из замка, — взмолился старый эта. — Он знает, что поступил неправильно. Все пытались предостеречь его от опасности. Если сёгун узнает, солдаты убьют его! Но он ничего не мог с собой поделать.
— Они продолжали встречаться. И вот теперь она мертва, — вздохнул молодой. — Какая красивая история, — с завистью сказал он. — Прямо как пьеса кабуки, которую я однажды слушал, подметая улицу в театральном районе.
Сано понимал, что красивая запретная любовь, опасная для главаря отверженных, несла не меньшую угрозу Харумэ. Измена вызвала бы гнев сёгуна и повлекла за собой смерть наложницы. Но роман с эта? Частью наказания стали бы жестокие пытки в тюрьме Эдо, разъяренная толпа забросала бы их камнями и оскорбляла Харумэ и ее любовника до места казни, их тела выставили бы на краю дороги на поругание и в назидание другим. Теперь Сано стало понятно истинное значение секретных пассажей из дневника Харумэ: «Когда лежим вместе в тени между двумя сущностями», «Твое положение и известность опасны для нас», «Мы никогда не сможем пройти вместе при свете дня...».
Госпожа Харумэ и Данзаэмон, видимо, были сильно влюблены друг в друга, если так страшно рисковали. Значит, любовь прошла? И главарь отверженных ее убийца? Неужели он близок к разгадке?
— Где найти Данзаэмона? — спросил он эта.
35
Разноцветная карта Японии покрывала всю стену в кабинете канцлера Янагисавы во дворце. В ярко-синем океане плавали большие массивы Хоккайдо, Хонсю, Сикоку и Кюсю, а также меньшие по размеру острова. Города были помечены черными иероглифами, золотые линии обозначали границы провинций, подписанные красным, белыми линиями были нанесены дороги, коричневые пики изображали горы, голубыми лоскутами и змейками были нарисованы озера и реки, зеленый цвет окрашивал сельские угодья. Янагисава стоял перед этим произведением искусства, держа в руках лакированную коробочку с булавками, круглые головки которых были сделаны из яшмы, слоновой кости, кораллов, оникса и золота. Ожидая посыльного с известием, что Сано предъявил госпоже Кэйсо-ин обвинение в убийстве, он планировал свое славное будущее.
Он, конечно, не ожидал, что Кэйсо-ин обвинят и казнят — сёгун ни за что не убьет свою мать и не допустит такого скандала, — но их отношения уже никогда не будут прежними. Мнительный Цунаёси Токугава не сможет освободиться от подозрений. Зная, что потеряет Кэйсо-ин с появлением наследника, сёгун будет мучиться сомнениями, способна ли она на убийство его наложницы и ребенка. Янагисава без усилий уговорит его выслать Кэйсо-ин в... Канцлер ухмыльнулся, воткнув булавку с коралловой головкой в отдаленный остров Хатидзё. После того как мать сёгуна исчезнет с его пути, он приступит к следующей части своего плана. Он воткнул булавки в города, где располагались главные буддистские храмы.
