И вот надо же, спонадобился он княжеского вида девицам. «Эге, — подумали крестьяне, — не вышло бы нам какой-нибудь неприятности за наше скверное поведение, потому что ведь называл себя тот витязь Владигором, изгнанным из собственной столицы». Стояли и молчали, покуда согнутый, как кочерга, старик не проскрипел, к Кудруне обращаясь:
— Госпожа, верно, проезжал недавно некий витязь через деревню нашу. Сильно к тому же он нам помог, порубив десятерых разбойников, которые женщин наших похитить хотели. Владигором-князем называл он себя, но, когда снял свою личину да открыл лицо нам свое, немало удивились мы, до того страшным оказалось оно, мочи не было на него смотреть. Не поверили мы, что Владигор он, синегорский князь, вот и прогнали, хоть и обещал он всей округе нашей быть надежнейшим защитником. Прости уж нас, умом обиженных. Токмо своим глазам и доверяем…
Кудруна вспыхнула: как могли прогнать эти люди человека, которого она любила за сердце его, за ум, за смелость? Не разглядели в нем все эти качества? Лишь уродливую внешность увидели!
Сказала с презрением:
— Истинно, слабы вы умом, крестьяне! Князя своего прогнали вы, ну так не сетуйте, ежели, как саранча, враги Синегорья на земли ваши налетят!
Молвила и хотела пришпорить коня, однако передумала и, натянув поводья, спросила:
— А в сторону какую поехал он?
Старец махнул рукой:
— Туда поехал. Вернее, пешим побрел — закололи разбойники под ним коня.
Хотел он еще что-то сказать Кудруне, но стук копыт слова его заглушил, и проводили крестьяне смущенными взглядами двух поскакавших прочь наездниц.
Где бы ни проезжала Кудруна со своей служанкой, нигде даже не слышали о витязе в личине, но однажды легло у них на пути пепелище. Вся деревня, домов десять, сгорела то ль по воле Перуна, молнией спалившего ее, то ль в результате каверзы людской, то ль по чьей-то неосторожности. Трубы в небо глядели черными глазницами дымоходов, повсюду обвалившиеся, обугленные бревна, стропила…
Спешившись, к крайнему дому подошла, по трескучим головешкам ступая, и дрогнуло от природы неробкое сердце ее: скрюченные, черные, как смоль, лежали здесь вповалку четыре трупа, среди которых даже маленький был мальчик. Отвращение преодолевая, присмотрелась к телам Кудруна, хоть девушка-служанка, от брезгливости изнемогая, тянула ее за рукав, умоляя скорее ехать дальше. Заметила Кудруна, что, прежде чем огонь коснулся тел, были изрублены мечом крестьяне эти, едва ли не располовинил каждого чей-то острый, жестокий, удальской клинок. Вдруг привлекло ее взгляд что-то ниткой пестрою расшитое. Наклонилась и вытащила из-под бревна часть обгоревшей личины, в которой сразу признала личину Владигора.
— Был здесь Владигор, был здесь мой муж! — воскликнула Кудруна и зарыдала.
Служанка взглянула на личину:
— Точно, его! Неужели… — и рот поспешно прикрыла ладонью, не желая причинить страдание госпоже предположением о гибели супруга ее.
Кудруна снова склонилась над телами, боясь признать в каком-нибудь из трупов тело Владигора, но никто из мертвых не походил ни ростом, ни сложением на ее супруга, и с облегчением вздохнула она, догадавшись, что меч, порубивший всех этих четырех, был Владигоровым.
«Только за что же он всех их посек? — думала Кудруна с тяжелым сердцем. — Даже женщин и ребенка не пощадил. Неужели стал он извергом, изуродован будучи чарами волшебника?»
После ходила она от дома к дому и везде натыкалась на обуглившиеся в огне тела, лежавшие под обгоревшими кровлями, стропилами и бревнами, и неотступно преследовала ее мысль: «Не Владигора ли это дело? Не он ли здесь бесчинствовал? Я-то думала, что Владигор — добрый и великодушный, а он, вероятнее всего, совсем не такой! Не может человек с безобразным лицом быть незлобивым и честным».
Дальше поехала Кудруна. День ехала, а ночью спала в лесу. Холодно уж было. Листва в лесах давно уж облетела, и стояли голыми и печальными деревья, ожидая, что скоро украсятся они другим нарядом, белым и пушистым. Только тем и спаслись в ту ночь Кудруна с прислужницей, что непрестанно подбрасывали сучья в большой, жарко пылающий костер.
На следующий день, выехав из леса, городище увидели они. Въехали в ворота и на площади толпу застали. Причитали, выли женщины, мужчины, на копья опираясь, ждали чьего-то знака — все напряжено было в лицах их и позах.
— Что у вас случилось? — спросила Кудруна, не покидая седла.
С искаженным от страдания лицом, шатаясь, подошел к ней чернобородый осанистый мужик:
— Госпожа, нет мочи говорить! Никак не изловим мы волка, кусающего до смерти детей наших.
Был тут недавно один пришелец, чужак, вызвался было волка того убить, а вместо этого нашего жителя убил, Криву-бочара. Пришелец тот таким уродливым был, что просто страх. И вот сказал он, что на лесной тропе волка застрелил, а после, когда в городище на спине его принес, оказалось — Крива! Прогнали мы того урода, и поселился он, говорят, в лесной избушке, где Крива раньше жил. Уходя от нас, оборотнем Криву назвал и советовал кол осиновый в грудь мертвецу вогнать. Не послушались мы его и Криву похоронили как всех прочих, по обычаю. Но волк сегодня снова к нам пришел и… — не смог сдержаться чернобородый, сморщился, слезы заструились по щекам, — и сына моего, Климушку, задушил, прямо в избе и задушил!
Захлебнулся мужик рыданиями, на корточки присел, голову обхватил руками, а толпа, от всего сердца сочувствуя горю отца и понимая, что с каждым может случиться беда такая, заволновалась:
— Сейчас идем! Поднимем урода на копья!
— Мечами его на мелкие куски изрубим!
— Тело его поганое предадим огню, а прах по ветру пустим! Идем, идем рубить урода!
Кудруна поняла, что речь идет о Владигоре и жители городища решительно настроены сотворить задуманное. Гарцуя между ними на скакуне своем, по-княжески властно закричала, поднимая руку:
— Властительницу Синегорья Кудруну видите вы, супругу Владигора! Уймитесь! Не ведаете вы, что тот урод — это князь синегорский, Владигор, и если уж советовал он вам кол осиновый в грудь оборотню вогнать, так послушать вы его должны бы были! Не урода Владигора вы должны поднимать на копья, а идти сейчас к могиле Кривы вашего да и посмотреть, как он там лежит! Если спокойно тело, недвижно, то думать нужно, как волка изловить! А поднимать на копья князя, крошить его мечами — это преступление, за которое дружина, мною из Ладора вызванная, все городище ваше предаст огню, а вас, бесстыдников да ослушников, сказнит без всякой милости!
Впервые в жизни Кудруна говорила с народом так властно, так жестоко, такими карами грозила. Но не видела девушка иного способа усмирить разъяренную толпу, собравшуюся убить ее любимого супруга. И строгость ее слов многих отрезвила. Волк, детей кусавший, не казался горожанам столь страшным, как дружина, присланная из Ладора, чтобы всех их казнить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
