Глава 25
Первый признак жизни на самом деле таковым не является: это брошенные автомобили и мотоциклы, ржавеющие и гниющие по обочинам извилистой дороги. В глаза бросается отсутствие трупов, ставших наиболее распространенным видом мусора на городских улицах, где скелеты и недоеденные тела встречаются даже чаще, чем упаковка от фастфуда и пустые пивные банки. Но не здесь.
Ирина прикрывает глаза ладонью и улыбается, сообщая новость:
— Агрия. Вот мы и пришли.
Все во мне обрывается, я испытываю облегчение и валюсь на БМВ, кузов которого изъеден ржавчиной, как подростковыми угрями. Мы пришли. Мы и вправду пришли. Каким-то чудом мы здесь.
— Здесь твой отчий дом, малышка.
Мои губы касаются мягких волос дочери, и она в ответ тихо чмокает. А затем на меня накатывает страх, несется на своих деревянных колесах повозка, которой управляет ужасный возница; в его воздетой руке тяжелый кнут, готовый обрушиться на нас.
— Я не могу.
— Ты должна.
— А что, если они все мертвы?
— Значит, они мертвы, и ты ничего не теряешь.
— Только надежду.
— Надежда — это то, что у тебя в руках.
Но справедливость ее слов не способна предотвратить надвигающуюся бурю. Я вонзаю зубы в губу, сильно сдавливая мягкую плоть, пока физическая боль не ослабляет душевную до тупого нытья. Я киваю. Такова жизнь. Ник был прекрасной, восхитительной фантазией, но теперь он мертв, и я, вероятно, тоже скоро умру. Я смотрю на свою девочку, и в это мгновение в голову приходит мысль: если бы не она, я бы примирилась с тем, что это мой последний день, последняя капля в моей чаше. Я бы хотела быть дома. Я бы хотела оказаться здесь до того, как началось все это. Меня душат рыдания, ведь я страстно желаю безвозвратно ушедшего, мертвого, и с тем же успехом можно было бы хотеть полететь на Марс.
Тренькающие колокольчики выводят меня из забытья. Я смотрю на Ирину: не признак ли это того, что я сошла с ума и теперь обречена провести остаток своих дней, как тот ужасный горбун на колокольне, не существующей на земле.
— Козы, — говорит она. — Может, овцы.
Козы. Они льются потоком между автомобилей и мотоциклов откуда-то из-за поворота дороги, толпятся вокруг нас, исследуя наше имущество своими желтыми глазами. Затем, так же быстро, они убегают дальше по растрескавшейся дороге в поисках пастбища. Глухой звон их колокольчиков постепенно стихает.
Каждый мой шаг все более меня истощает. Вижу, что с Ириной происходит то же самое. В ней, словно в зеркале, я вижу себя, слабеющую, увядающую, выжимающую последние соки.
— Я смогу. Я должна, — говорю я ей. — Садитесь. Если будет кого прислать на помощь, я пришлю.
— Нет, вместе.
Я беру ее руку в свою, и мы идем. Чужеземцы пришли в город.
За поворотом открывается поселок, напоминающий предыдущий, и тот, что был перед ним, и все до него. В этом селении нет ничего особенного. Бары и кафе тянутся по бокам улиц. Леска до сих пор висит снаружи, чтобы рыбаки могли вывешивать свой дневной улов. Прибой в заливе лижет берег, как измученная жаждой кошка. Два кресла стоят у воды, между ними — низкий столик, на нем два бокала с коричневой жидкостью, увенчанной пеной. Два человека стоят посреди дороги, они настроены на общение. Мужчина и женщина, одетые в бриджи и майки-безрукавки.
Фотоснимок отпускников. Конец света где-то не здесь.
Мы с Ириной, ковыляя, входим в эту картинку. Мы, две измученные женщины и наш ослик, портим своим присутствием идиллическую сценку. На животе Ирины темнеет пятно карминного цвета. Ей нужна помощь, и чем быстрее, тем лучше.
Я стою посреди улицы.
— Здравствуйте!
Они оборачиваются. Повторяют эхом:
— Здравствуйте.
Американцы.
Женщина сложена как хорошее кресло: мягкая, крепкая, загорелая — ее кожа под воздействием солнца обрела темно-коричневый оттенок. Ее спутник высокий и худой, такие глаза, как у него, я уже видела на лице другого мужчины.
— Вы — родители Ника, — говорю я и начинаю плакать.
Они удивленно смотрят на меня, затем друг на друга, потом снова на меня.
— Мир сошел с ума, — говорит мужчина. — Мы перестали задавать вопросы уже давно, просто примирившись с его странностью ровно настолько, чтобы выжить. Но сейчас мне придется спросить: откуда, черт возьми, вы знаете нашего сына?
Женщина хлопает его ладонью по лицу, нежно, шутливо наказывая за недостаточно хорошие манеры. Между ними в один миг происходит безмолвный разговор, как бывает только в парах, научившихся за долгие годы совместной жизни понимать друг друга без слов.
— Ты разве не знаешь? — говорит она. — Это Зои Ника. Кто же еще?
Она смотрит на меня в ожидании подтверждения.
— Это ведь вы, не правда ли?
Все слова, заготовленные мною заранее, рассыпались, снова смешавшись с бесформенной массой невысказанных мыслей. Я киваю — это все, на что я сейчас способна.
Она подходит ко мне, дотрагивается до лица мозолистой, растрескавшейся ладонью, но это прикосновение нежное, прикосновение матери.
— Я скучаю по маме, — говорю я.
— Это навсегда.
Женщина опускает взгляд.
— Кто это? — спрашивает она, вновь поднимая глаза.
— Дочь Ника.
— Боже мой! Вот это новость!
Она заключает нас в свои уютные объятия. К нам присоединяется ее муж.
— Это невероятно, — говорит он. — Как это возможно? Как вы нас нашли?
У него из глаз катятся слезы, и я понимаю, что он успел поверить, прежде чем его губы произнесли эти слова.
Я смотрю на Ирину. Ее шрамы мокры от слез.
— Ты принесла надежду, — говорит она.
Но это не так. Новость, принесенная мною, противоречива. Я знаю, как все будет. Я — вестник, несущий и добрую, и дурную весть одновременно: это ваша внучка, но ваш сын мертв. И тогда в их сердцах вспыхнет борьба: любить ли им меня за ту надежду, которую я протягиваю в сожженной солнцем ладони, или ненавидеть за подлог, совершаемый неумелым мошенником? Возьмите этого ребенка, так как ваш собственный мертв.
— Ник.
Я тяжело глотаю, это имя отзывается болью.
Чудеса — это такие крохотные вещицы, ничего не значащие для всех, кроме того, кто в них нуждается. Для такого человека есть только одна надежда на чудо. Одно счастливое событие может изменить ход всей дальнейшей жизни. В самые тяжелые минуты они, чудеса, не являются.
Жду…
Жду…
Не обращая внимания на молитвы и взывания, чудеса любят неожиданность. Они выбирают тех, кто идет вперед, и тоже делают шаг навстречу.
Отец Ника двигается медленно, словно валун, откатывающийся в сторону. И вот оно, мое чудо. Мой принц является мне не на белом коне, не в сияющих доспехах, подчеркивающих величие свершенных им деяний. Все это ему не нужно. Вместо этого он подходит в шортах и бейсболке, низко надвинутой на глаза, с голым торсом и босиком, с рыболовной удочкой в руках, а не с мечом. Просто Ник.
— Зои! — кричит он.
И мы снова становимся единым целым. Я, Ник и наша дочь.
Это мое чудо. Оно мало что значит для всех остальных, кроме меня.
Ирина покидает нас этим же вечером, уходя вместе с солнцем. Мужчины хоронят ее, а я тихо всхлипываю, плача о женщине, которая спасла наши жизни.
Мы с Ником называем нашу дочь Ириной — в ее честь. Покой. Пока земля принимает ее тело в свои владения, я молюсь, чтобы женщина из Дельф обрела покой, так же как я обрела истоки своего. Я ей благодарна навечно.
И когда в эти жаркие летние ночи я кладу голову на грудь Ника, я стараюсь не замечать биения его сердца.
Примечания
1
Фонтан Треви — самый большой фонтан в Риме.
2
«Уста истины» — античная мраморная маска церкви Санта-Мария-ин-Космедин в Риме.
3
Бриндизи — город-порт в Италии.
4
Фьюмичино — город-спутник Рима, где расположен крупный международный аэропорт.
5
Фут — мера длины, равная 30,48 см.
6
Дюйм — мера длины, равная 2,54 см.
7
Зорба — герой романа «Грек Зорба» Никоса Казандзакиса, по которому в 1964 году был снят одноименный фильм.
8
Английская пословица (Curiosity killed the cat) — приблизительно то же, что «Любопытной Варваре на базаре нос оторвали».
9
Антациды — лекарства от повышенной кислотности желудочного сока.
10
Санта-Мария-дель-Фьоре — кафедральный собор во Флоренции.
11
Триумфальная арка Тита — архитектурный памятник античных времен в Риме.
