Эвелин выбежала, хлопнув дверью. Пусть себе поищет свою бритву! Пусть прогуляется за ней в пустыню! Ей хотелось расплакаться от гнева. И самое ужасное состояло в том, что она все равно любит этого кошмарного педанта.
Баннистер поднялся к себе в комнату. Все было пропитано душным запахом прогретой жгучим солнцем глины. На циновке весело резвились какие-то мелкие твари, а неисчислимые мухи гудели и жужжали, не переставая. Хозяин гостиницы, накурившись гашиша, хрипло напевал какую-то нескончаемую то ли песню, то ли молитву.
Бедная девушка… Проделать такой путь и даже не отдохнуть. Он, мужчина, и то безумно устал. Профессор решил сделать что-нибудь приятное для Эвелин. Пусть порадуется!
Он не станет бриться!
Пусть, вернувшись, она увидит, что не пошел с ней он вовсе не ради того, чтобы побриться. Да, да! Как это ни противно, но он, чтобы доказать свою искренность, останется небритым. Хотя, насколько он знает эту девушку, заслужить ее одобрение можно, по всей вероятности, только отрастив бороду до пояса.
Баннистер решил, что ляжет спать. Разумно, хотя бы потому, что человек никогда не знает весть о каком крайне срочном и долгом путешествии может он услышать, проснувшись. Конечно, на первый взгляд их поездка пришла к концу, но каждый ученый знает, что надежные выводы можно делать, только основываясь на опыте.
Опыт же показывает, что предаваться приятным иллюзиям как правило вещь опасная.
Поэтому профессор не стал бриться, а, повалившись на циновку, крепко уснул.
Лежавшие в светлой, просторной палате выздоравливающие солдаты переговаривались, играли в карты, курили. Лишь один из них стоял в стороне, спиной к остальным, и смотрел в окно.
В дверь постучали, и вошла Эвелин.
— Мне нужен господин Мюнстер, — проговорила она чистым, звонким голосом.
Солдат медленно обернулся и посмотрел на вошедшую. На его болезненном, худом лице лежала печать отрешенности и полного безразличия. Остальные легионеры удивленно разглядывали стоявшую на пороге красивую девушку. Глаза же Мюнстера смотрели на нее с таким же спокойствием и равнодушием, с каким минуту назад он разглядывал скамейку во дворе. Однако равнодушие это не было тупым безразличием идиота, а говорило лишь о том, что для этого человека все давно уже потеряло какое бы то ни было значение. Погруженный мыслями в прошлое, он, видимо, не принимал к сведению происходящие вокруг события, почти автоматически выполняя то, что от него требовалось. И сейчас он чуть медлительно и негромко, но вполне внятно, ответил:
— Мюнстер это я. Что вам угодно?
— Я леди… то есть мисс… Может быть, вы выйдете со мною?
— Пожалуйста…
Ровным, размеренным шагом легионер вышел вслед за девушкой.
Эвелин казалось, что какая-то невидимая рука сжала ей сердце, перехватила дыхание. Ей было так жаль Брандеса, что она почти забыла о собственных невзгодах. Пока сознание этого человека лишь оцепенело, но не помутилось, хотя по сравнению с этим похожим на летаргический сон состоянием безумие было бы избавлением. Что сказать ему и как он воспримет ее слова?
Во дворе они были одни.
— Я знаю, кто вы, сэр. Ваше настоящее имя — Брандес, вы были капитаном.
— Вот как? — проговорил Брандес без всякого интереса, кажется, только из простой вежливости. Эвелин чуть не расплакалась.
— Мне известна ваша трагедия. Известна лучше, чем вам самому.
— Вот как? — Прозвучало это так, словно кто-то второй раз ударил по той же клавише рояля.
— Прежде всего, вы должны узнать, что ваш брат был ни в чем не виновен.
Что это? Брандес вздрогнул и строго нахмурил брови…
— Извините, но кто вы?
— Человек, которому известна правда об этом деле и который пришел, чтобы возвратить вам честь. Ваш брат так же невинен, как и вы сами. Преступником был Уилмингтон, ваш шурин.
Эвелин рассказала обо всем. Начиная от мисс Ардферн, завлекшей в свои сети младшего брата капитана, и кончая тем прощальным письмом, которым так ловко воспользовался Уилмингтон. Брандес присел, поглаживая рукой бок так, будто там вновь открылась рана.
— Да, — проговорил он задумчиво, — скорее всего, именно так все и было… Не знаю, откуда у вас все эти данные, но верю вам. Мне, однако, никто все равно не поверит… да это и не играет уже никакой роли…
— Скажите, а если бы удалось вернуть конверт с исчезнувшими документами, вернуть целым, с нетронутыми печатями — это реабилитировало бы вас?
— Послушайте, о чем вы говорите? Эти документы давно уже у тех, кто больше заплатил за них.
— Но ответьте все-таки: что, если бы вся эта история была подтверждена свидетелем, а конверт был возвращен с нетронутыми печатями?
— Ну, тогда… тогда… — В глазах Брандеса появился проблеск оживления, лицо чуть порозовело. — Тогда не только была бы доказана моя невиновность, но вы оказали бы такую услугу родине…
— Пожалуйста.
…Эвелин подала конверт. Брандес долго смотрел на него с каким-то странным блеском в глазах… А потом блестящие капли ожили, отделились от глаз и скатились по мундиру.
— Кто вы?… — хрипло спросил он, не выпуская конверт из дрожащих рук.
— Меня зовут Эвелин Вестон. Та самая, за которую назначена награда в сто тысяч франков.
Она протянула ему газету, все время лежавшую у нее в сумочке рядом с конвертом.
Просмотрев газету, Брандес надолго задумался.
— Не знаю, почему вы решили спасти мою честь. То, что вы для меня сделали…
— Вы тоже можете сделать кое-что для меня. Я разыскиваю коробочку, крышка которой украшена небольшой статуэткой Будды. Вы купили ее пятнадцать лет назад у фирмы «Лонгсон и Норт».
— Будда… да… Конечно, помню!.. Я подарил его своему старшему брату на рождество. Ну как же! Эмалированная коробочка, украшенная фигуркой Будды! Он любитель подобных безделушек…
— А кто ваш старший брат?
— Лорд Баннистер… Эй!., капрал… воды! Она упала в обморок!.. Скорее!
Уже смеркалось, когда Эвелин и Брандес вошли в гостиницу. Одурманенный гашишем хозяин сидел у входа, продолжая тянуть свою бесконечную монотонную песню. Узнав от него, что лорд еще не выходил из своего номера, они поднялись наверх. Перед порогом Эвелин остановила Брандеса.
— Лучше, если я сначала немного подготовлю его.
Она постучала и, не получив ответа, приоткрыла дверь и заглянула в комнату. Лорд лежал одетый на циновке и глубоко спал, не обращая никакого внимания на резвящихся вокруг жучков. Выглядел он достаточно измученным.
Эвелин тронула его за плечо, но профессор не проснулся.
Она встряхнула покрепче. Лорд, вздрогнув, открыл глаза, почти мгновенно оценил ситуацию и, уже ничему не удивляясь, грустно поднялся с циновки.
— Уезжаем? — спросил он и шагнул к окну. — Лестница есть?
— Никуда мы не уезжаем!
— Надо прятаться? — чуть более уныло, но явно не собираясь противоречить, поинтересовался лорд.
— Милорд, — с необычной растроганностью, которую Баннистер объяснил густой щетиной на своем подбородке, проговорила Эвелин. — Вам предстоит радостная встреча…
— Так я и знал! Холлер уже здесь! — ужаснулся профессор.
— Здесь человек, которого вы давно не видели… — Лорд чуть нахмурился и вопросительно взглянул на Эвелин. — Человек, который очень дорог вам. Тот самый, кстати, человек, ради спасения чести которого мы, преодолев столько препятствий, прибыли сюда…
Эвелин отворила дверь, и Брандес шагнул в комнату.
В подобных случаях люди только в старых пьесах остол-беневают, отчаянно пытаясь разрешить загадку: спят они или бодрствуют, сон это или явь? Ничего подобного здесь не было. Не было и воплей «Брат! Неужели это ты?», поскольку о степени своего родства они были осведомлены с самого раннего детства. Они просто молча обнялись, а потом долго сжимали друг другу руки. На какие-то слова они еще не были способны.
До разговоров очередь дошла позже, намного позже.
В качестве старшего профессор унаследовал от дяди титул и связанное с ним имя лорда Баннистера. Это имя по английским законам отличало его теперь как носителя титула от всех остальных членов семьи. Поэтому Эвелин и в голову не приходило, что она путешествует вместе с братом разыскиваемого ею капитана. А сдержанность лорда в свою очередь не давала ему откровенно поговорить с девушкой. Правда, в Марокко, получив конверт, лорд Баннистер чуть было не пошел на этот разговор, но в последний момент передумал, решив «не лезть, куда его не просят».
— Как ты намерен поступить? — спросил он у младшего брата. — Мне кажется, не следует больше ни минуты терпеть эти обвинения в измене и бесчестии.
— Как легионер я обязан доложить обо всем своему командованию. Ну, а поскольку в сохранении тайны этих документов заинтересованы и Англия и Франция, думаю, что дело будет закрыто быстро и без лишних формальностей.
