и, считая, что не следует выказывать свое недовольство, пробормотал что-то вроде объяснения — сейчас было не время для откровенного разговора.
— Право же, сестренка, — сказал я, — мы слишком устали и слишком голодны, чтобы веселиться. Подумай только, какой долгий путь мы совершили под жгучим солнцем! У нас не было и маковой росинки во рту с тех пор, как мы выехали из форта. А позавтракали мы не бог весть как роскошно — кукурузные лепешки, кусок свинины да жидкий кофе. О Виргиния, как мне хочется полакомиться цыплятами и пирожными, которые готовит наша старая кухарка, тетушка Шеба! Прошу тебя, позволь нам пообедать, и затем ты увидишь, что мы станем совсем другими. Мы оба будем веселыми, как два зайчика.
Удовлетворенная этим объяснением или сделав вид, что она удовлетворена, Виргиния обещала покормить нас и, весело смеясь, пошла переодеваться к обеду. А мы с Галлахером тоже пошли к себе.
За обедом и после него я приложил все усилия, чтобы казаться веселым и довольным. Я видел, что Галлахер тоже пытается развеселиться. Быть может, нам удалось обмануть мать, но Виргиния не поддалась обману. Я заметил, что она в чем-то подозревает и меня и Галлахера. Она решила, что мы от нее что-то скрываем, и, желая досадить нам, в свою очередь стала разговаривать с нами обиженным тоном.
Глава LIII
Настроение сестры
Так продолжалось весь этот и следующий день, и все трое — Галлахер, сестра и я — обращались друг с другом сдержанно-вежливо. Я ни о чем не рассказал Галлахеру и предоставил ему самому строить всевозможные догадки. Он был истинным джентльменом и даже не намекнул, что разделяет мои опасения. Я думал излить перед ним душу и просить его дружеского совета, но только тогда, когда Виргиния сама мне во всем признается.
Я ждал удобного случая, чтоб потребовать у сестры объяснений. Несколько раз мне удавалось остаться с ней наедине, но я все как-то не решался вызвать ее на откровенность. Однако я сознавал, что как брат и единственный мужчина в доме я обязан хранить честь семьи.
Пока же я уклонялся от выполнения этого, в сущности, отцовского долга отчасти из чувства деликатности, отчасти потому, что боялся узнать правду. Я отлично понимал, что между сестрой и индейским вождем установились особые отношения, что, по всей вероятности, они продолжались, что у них бывали тайные встречи — и не один раз. Но до чего все это могло дойти? Насколько моя бедная сестра уже могла скомпрометировать себя? Вот на эти проклятые вопросы я и боялся получить ответ.
Я надеялся, что сестра скажет мне всю правду, если я буду умолять ее признаться. При ее гордом характере принуждением от нее ничего нельзя было добиться. Если оказать на нее давление, то она могла заупрямиться и стать непреклонной. Вообще Виргиния мало что унаследовала от отца, она все заимствовала у матери. Между ними существовало и внешнее и внутреннее сходство. Виргиния была одной из тех женщин, которые, не испытав никогда в жизни строгой дисциплины, вырастают в уверенности, что выше их нет никого на свете. Поэтому она и чувствовала себя совершенно независимой, как это присуще большинству американок. В других же странах независимость является достоянием только женщин из привилегированных классов. Ни родители, ни опекуны, ни наставники — так как последним ни в коем случае не разрешалось прибегать к строгим мерам — не имели влияния на сестру, и она с малых лет вела себя как королева на троне.
Она была независима еще и в другом отношении. У нее имелось собственное состояние, которое ей завещал отец, и это обстоятельство еще больше усиливало непреклонность ее характера.
Мой отец в свое время последовал велению сердца и разделил свое состояние между детьми поровну. Поэтому моя сестра была так же богата, как и я. Конечно, отец позаботился и о матери, но основная часть отцовского наследства — плантация — принадлежала сестре и мне. Моя сестра была богатой наследницей и обязана была подчиняться матери или мне только в той мере, в какой ей это подсказывало родственное чувство.
Я остановился так подробно на этом вопросе, чтобы объяснить, какой сложной и деликатной задачей было потребовать от сестры отчета в ее действиях. Как это ни странно, но мне совершенно не приходило в голову, что и мое положение не совсем обычно.
Я был обручен с сестрой Оцеолы и искренне желал, чтобы она стала моей женой. В союзе с индианкой я не видел для себя ничего унизительного, зная, что общество не будет отрицательно относиться к этому браку. Такие случаи уже бывали. Например, Рольф женился на девушке более темнокожей и менее красивой и культурной, чем Маюми. Позднее сотни других мужчин последовали его примеру и сохранили и прежнее положение в обществе и были по-прежнему уважаемы. Почему бы и мне не поступить так? По правде говоря, этот вопрос даже и не приходил мне тогда в голову. Я считал, что мои намерения в отношении индианки были в совершенном соответствии с правилами хорошего тона.
Совсем другое дело, если бы в жилах моей избранницы текла хоть небольшая примесь африканской крови. Тогда я действительно мог бы опасаться осуждения общества, ибо в Америке человек подвергается унижению не столько за цвет кожи, сколько за расу. Белый джентльмен может жениться на индианке, и она без особых возражений получает доступ в общество; а если она при этом еще и хороша собой, то может даже рассчитывать на успех.
Все это я знал и тем не менее сам был рабом чудовищного и дикого предрассудка: если смешение рас происходило другим путем, то есть если белая женщина выходила замуж за индейца, то тогда это считалось неравенством и позором. Друзья ее рассматривали такой брак как несчастье, как падение. А если эта леди вдобавок принадлежала к высокопоставленным кругам — ну, тогда уж, леди… пеняйте на себя!
Несмотря на расхождение своих взглядов с господствовавшими воззрениями на различие рас и цвета кожи, я сам не был свободен от влияния этого предрассудка.
Если моя сестра любит индейца, значит, она потерянная, падшая женщина! Независимо от того, какое положение занимает этот индеец среди своего народа, независимо от его храбрости, от его достоинств. Даже если бы это был сам Оцеола!
Глава LIV
Откровенный разговор
Неизвестность мучила меня, и я решил поговорить с сестрой, как только застану ее
