Не одни только девушки делали Вьетнам особенным местом, хотя они и выступали в роли важного “аксессуара” определенного образа жизни. Особым колоритом обладала вся тамошняя атмосфера некоторого упадка и вместе с тем роскоши, особенно в первые годы, когда Сайгон еще оставался вполне безопасным городом. Там можно было заказать себе кофе с молоком и рогалики не хуже, чем в Париже, и завтракать, проглядывая “Сайгон пост” в саду отеля “Континенталь” и любуясь павлинами, гулявшими между столиками. Днем можно было поиграть в теннис в “Серкль-Спортиф” – очередном пережитке французского правления. А завершить день можно было, слушая сплетни и попивая французское вино в “Ля Сигаль” в квартале Чолон или, может быть, в дневном и ночном клубе “ Ту До”, который рекламировал своих “обворожительных старлеток” в той самой газете “Сайгон пост”, что читалась по утрам.
Дэвид Халберстам, прославленный репортер “Нью-Йорк таймс”, впервые оказался в Сайгоне в 1962 году, когда война была еще в начальной стадии и все военное присутствие США состояло примерно из десяти тысяч советников, – и ему сразу же бросилось в глаза, что почти каждого американского журналиста сопровождала красавица вьетнамка. Как выяснилось, Халберстам прибыл как раз вовремя и попал на прощальную вечеринку в честь Франсуа Сюлли – французского корреспондента “Ньюсуик”, которому правительство Зьема велело покинуть страну. Красивые вьетнамки, которых Халберстам увидел в тот вечер, совсем не походили на девушек из баров, ведь те едва ли не все приехали из нищих вьетнамских деревень, у них почти не было образования и уж точно не имелось никакого положения в обществе. Спутницы же репортеров, а также дипломатов и других высокопоставленных служащих, работавших во Вьетнаме, были представительницами среднего класса, которых влекло к симпатичным и щеголеватым молодым американцам, и роман с кем-нибудь из них казался блестящим приключением.
В этом смысле Вьетнам служил наглядной иллюстрацией того, как иностранцы в Азии часто становились привилегированной “кастой” просто потому, что они иностранцы. В частности, Сайгон лишь незадолго до того освободился от французского колониального правления, одной из характерных особенностей которого было активное межнациональное общение в высших социальных кругах. Теперь же, когда французы уходили и их место занимали американцы, все связанное с США приобретало особенно волнующий ореол: деньги, косметика из гарнизонных лавок, захватывающий быстрый темп жизни, семейство Кеннеди, власть и эти бесстрашные молодые люди в костюмах “сафари” цвета хаки, днем воевавшие, а вечером ходившие по модным клубам и ресторанам.
“У всех были красивые подружки-вьетнамки”, – писал Уильям Прохноу, который вел хронику жизни и приключений группы американских репортеров, освещавших события во Вьетнаме на начальной стадии войны. Репортер, который впоследствии стал ближайшим другом Халберстама в Сайгоне, Нил Шихан, в ту пору – красивый гарвардский выпускник, работавший на “Юнайтед-пресс Интернешнл”, – как было широко известно, имел привязанность – модную молодую красавицу по прозвищу Голубой Лотос. Это была “ошеломительная Saigonnaise, плотно вписанная каждым изгибом своего тела в дорогое парижское вечернее платье” – так описывал ее Прохноу. Вскоре Голубой Лотос познакомила Халберстама с некоей Рики, замужней школьной учительницей, и Халберстам встречался с ней в течение примерно года, рискуя навлечь на себя гнев ревнивого мужа, к тому же иногда имевшего доступ к оружию. “Фам стесь понравится, Дэвид. Тут так фасхитително!” – сказал Халберстаму на той вечеринке в честь отъезда Сюлли немецкий фотограф Хорст Фаас и кивнул в сторону Голубого Лотоса. Пожалуй, единственным журналистом, кого в тот вечер не сопровождала местная красавица, был главный соперник Шихана по цеху Мэлколм Браун, начальник “Ассошиэйтед-пресс бюро”, да и то лишь потому, что его подруга Ле Льё, которая бросила свою должность замдиректора информационного отдела при правительстве Южного Вьетнама, чтобы быть вместе с ним, временно находилась в отъезде. Браун и Ле Льё поженились и живут в Нью-Йорке, по сей день состоя в браке.
Всех репортеров обскакал один лихой американский солдат, который оказался их лучшим “источником”. Это был подполковник Джон Пол Ванн, легендарный военный советник при 7-й дивизии АРВ, который любил до поздней ночи засиживаться за разговорами в штабе в дельте Меконга, рассказывая Шихану и Халберстаму, что вьетконговцы одолевают коррумпированных южных вьетнамцев, которые часто избегают сражений. Ванн, мужчина не очень крупного телосложения, был при этом неординарной личностью и обладал совершенно фантастическим сексуальным аппетитом. У него остались на родине жена с детьми, а еще было две постоянные подруги в Сайгоне. Каждую он поселил в отдельном доме, и каждая не подозревала о существовании второй. Ванн совершил обряд бракосочетания с обеими, главным образом для того, чтобы их семьи остались довольны. Но двух подруг ему было недостаточно. По словам Шихана, который написал о Ванне книгу, нередко бывало, что тот в течение дня занимался сексом с обеими своими содержанками, а в придачу еще с одной или двумя девицами из баров на улице Ту До.
Разумеется, такая жизнь была немыслима на родине. Побывав в Сайгоне в 2002 году – а к тому времени многие американцы из числа отставных военных снова приехали в эту страну для работы или просто на отдых, – я познакомился с одним из ветеранов, и тот похвалялся, что с ним в одном доме жили две жены, причем они все спали в одной постели. Он с гордостью рассказывал, что, когда пришла пора уезжать домой, накануне победы коммунистов в 1975 году, ему удалось посадить обеих “жен” на военные самолеты, улетавшие из Вьетнама, так что он продолжал жить с обеими и в США. Всех детей, которых они ему родили, он отправил учиться в колледж.
Ванн отличался от большинства – он не только четко анализировал недостатки сайгонского режима, но и понимал, какое впечатление (а оно было далеко не благоприятным) производит на самих вьетнамцев такое “братание”. Он рассказывал Халберстаму, что всякий раз, когда он посещал кого-нибудь из окружных начальников в зоне, патрулировавшейся 7-й дивизией, ему предлагали женщину на ночь. Это был просто обычный знак азиатского гостеприимства. Но, отмечал Ванн, он всегда отклонял такое предложение. “Это роняет наш престиж в их глазах, – пояснял он. – Они вечно пытаются чем-то заманить нас, услужить. И черт возьми, слишком многие американцы в этой стране спят с вьетнамками. Это вредит нашей репутации. Вьетнамцам это не нравится. Это вызывает у них возмущение”. А еще, конечно, это создавало ощущение коррумпированности и ставило американцев в один ряд со многими продажными вьетнамскими офицерами, что было для американцев крайне нежелательно.
Такое мнение Ванна особенно примечательно, учитывая, что сам он переспал с бесчисленным количеством вьетнамок, хотя явно не в тех округах, где работал и где строил какие-либо отношения с местными жителями. Ванн был одним из тех немногих людей, кто понимал, что южновьетнамское правительство с его несметными полчищами коррумпированных чиновников, которые пекутся прежде всего о собственной выгоде, неспособно будет бороться на равных со своим упорным, целеустремленным, нравственно чистым врагом. “Мы проиграем по причине морального разложения Южного Вьетнама, потому что нам противостоит отличная дисциплина Вьетконга”, – писал он в письме другу на родину. Отчасти это моральное разложение носило сексуальный характер. Ванну стало известно, что один американский чиновник позволил вьетнамскому подрядчику украсть стройматериалы из американской оперативной миссии в обмен на женщин, причем в их числе была и жена того подрядчика. Конечно же, не секс стал причиной поражения Южного Вьетнама и США в той войне, но он являлся симптомом общей деморализации общества, за спасение которого боролись американцы. Сложно одержать победу в трудной войне, если одновременно купаешься в эротических удовольствиях.
“Прямо рядом с офисом ЮПИ находился бар “Мелодия”, и он стал постоянным местом встречи для журналистов”, – вспоминал Дэвид Лэм. Он говорил о более позднем этапе войны, когда Шихан и Халберстам уже уехали, а число солдат и репортеров резко увеличилось, поэтому сексуальная активность тоже возросла. “У многих парней из ЮПИ появились постоянные подружки из бара, с которыми они жили. Иногда я звонил туда и никак не мог дозвониться, потому что все они торчали по соседству и развлекались со своими зазнобами… В Америке нигде нельзя было с такой легкостью снять девушку. Это была просто фантастика – попасть в какое-то параллельное пространство, о существовании которого ты раньше и не подозревал”.
“Это был очень печальный опыт, но лично для меня он оказался чудесным, – объяснял Фрэнк Магуайр, отвечая на вопрос, почему такой человек, как он, – в ту пору он был холостяком слегка за тридцать – добровольно отслужил три срока на войне, которая, если вдуматься, была трагедией и для Вьетнама, и для США. – Я иногда ощущал чувство вины оттого, что мне было там так хорошо. Все смеются, когда я говорю, что возвращался туда из-за девушек и еды, но не такая уж это и ложь”.
