А откуда солдатам и стрельцам эта мысль пришла? Или справедливо бытующее доныне мнение, что у нас войска умнее командиров? Вряд ли. Были бы умнее, не спали бы после обеда без охраны.
Все проще — в армии были люди, которые знали, что именно так однажды уже брали Азов. По крайней мере, пытались взять… Это донские казаки, чьих предков, насыпая вал, пытались выбить из Азова турки в 1641 году. Они и предложили, обнаружив в данном случае с прошлой осадой 1641 года много ассоциаций. И армия большая под Азов подошла, и минную войну ведет неумело…
Вот их роль во взятии Азова в 1696 году. Показали, научили, как это делается. Возможно, себе на голову…
Командование согласилось, и в ночь на 23 июня первые 15 тысяч человек принялись насыпать вал. Следующим вечером вышли на земляные работы другие 15 тысяч. Идея насыпать вал стала настолько популярной, что стрельцы, служившие некогда под началом Лефорта, стали обвинять своего командира, будто еще при первой осаде «они, радея ему, великому государю и всему христианству, Азов говорили взять привалом, и то он оставил». Вот такое посягательство на приоритет, на авторские права…
Нураддин, встревоженный такой кипучей деятельностью, 24 июня с Кубеком-мурзой и Муртазой-пашой, с наличными крымцами и ногайцами, напал на русский лагерь. «… жестокие от них напуски были силами, что никогда такова бою с татарами не бывало, и Божьим милосердием наши крепко и бодро стояли, многих от полков их татар побили и знатных мурз в полон взяли 4 человека и знатных татар много». Татары, «быв яко волки, на утек пошли, а наши войски довольно их в след гнали».
Московские дворяне, решив, что история повторяется, помчались вслед, рассыпаясь по полю, потеряв строй и распаляясь преследованием. Татары их заманили и повернули навстречу. 9 стольников и иных комнатных людей легли на месте, столько же в плен попало, да более 20 русских витязей получили тяжелые ранения. В «Вивлиофике» перечислены 17 «от нашего полку добрых и удалых голов», что «от меча их падоша», среди них князь Ухтомский, Палицын, Кузьмин-Караваев, Лодыженский, Кохановский, Тихменев, Щербачев, Давыдов и другие родоначальники русских воинских славных родов. Без вести пропали трое: Лихарев. Хрущев и Воейков. Среди раненых князь Гагарин, тот же Тихменев, Ознобишин…
Татар гнали 10 верст и так оплошали…
Чтоб такие набеги пресечь, надо бы на их татарские и ногайские стойбища калмыцкую орду напустить. И Аюка тайша со своими людьми вроде бы уже под Азов выступил, готовый служить, но затерялся где-то бескрайней степи.
Зато 25-го июня прибыли под Азов из Бранденбурга, из прусской земли два инженера — Георг Эрнст Резе и Хольстман, да с ними четыре «огнестрельных художника»: Кобер, Гаке, Кизеветер и Шустер. Гордон обрадовался, стал им расписывать строящийся вал, что превысит он крепостные стены и будут в нем выходы для вылазок и раскаты для батарей, что с высоты этого вала можно будет через наружные укрепления стрелять по каменному замку.
Немцы помалкивали. В инженерном деле, как показалось, они ничего не смыслили, а может, постеснялись русским об их варварстве и допотопных приемах осады напоминать. Артиллеристы же оказались прекрасные, стреляли методично и точно. Относились к этому делу как к искусству.
После их стрельбы отмечено в журнале 27 июня: «В тот день в Азове был великий пожар».
Турки на море заволновались и попытались 28-го подойти ближе и пехоту на берег высадить. Петр в письме описал это так: «канун Петрова дня был от них подъезд в 24 судах, и как близко подъехали, и наши якори вынимать стали, чтоб на них ударить, и они, то видя, тотчас парусы подняв, побежали». Как писал А. С. Пушкин, каймакан с флотом стал «праздным зрителем осады».
В день тезоименитства царя Шейн написал туркам послание и приказал, привязав к стреле, забросить его в крепость. Предлагал он сдать крепость с орудиями и снарядами, а гарнизону удалиться со всем имуществом, куда турки сами пожелают. Турки и отвечать не стали, лишь из пушек ударили со всей яростью. А вскоре Нураддин опять устроил «жестокое нападение» на русский лагерь.
Но здесь татары просчитались. 30 июня как раз подошли под Азов 500 саратовских и яицких казаков и прямо с дороги ввязались в свалки. 1 и 2 июля вспыхнули скоротечные конные бои, и тут у татар погиб храбрейший наездник Дулак-мурза. «Между прочими, — писал Ригельман, — убил яицкой козак из пищали знатнейшего и лучшего из мурз в самую голову и, сняв с него изрядной панцырь, оправной сандак и саблю, принес вместе с головою в лагерь».
3 июля вышли из степи, бежав от татар, три человека — солдат, стрелец и человек боярина Сонцева — и рассказали про татар, «как приехали они, проклятые, с бою, великими голосы кричали, и от того воплю стада их конские многие разбежались, для того премнога привезли побитых и раненых».
Приезжали потом от татар послы голову Дулак-мурзы выкупить, но русские, озлобленные татарскими налетами, отказали.
Всего крымцы и закубанцы нападали 6 раз. Их отгоняли за речку Кагальник. У русских в этих боях одних дворян погибло, получило ранения и пропало без вести 96 человек.
У татар и ногайцев после тех стычек сомнения появились. Кубек, местный владетель, с калмыками из русского лагеря переговаривался, узнавал: чей будет Азов?
И из Азова два турка вышли. Рассказали они, что войск в городе осталось 2 тысячи, раненых человек сто, многие хотят сдаться, «а все держит немчин да охреяны наши». Под «немчином», видимо, подразумевали пресловутого Янсена, которого даже Гордон называл «немецким моряком». Похоже, что турецкое командование на последней стадии осады опиралось на русских изменников, для которых сдача крепости означала выдачу и жестокую смерть.
Главная работа русских теперь сосредоточилась на устроении вала. Каждую ночь выходили по 15 тысяч человек и насыпали, а днем по июньской и июльской жаре отсыпались.
3 июля в письме к Ромодановскому Петр сообщал: «А о здешнем возвещаю, что вал валят близко и 3 мина зачали. Приезжие бранденбурцы с нашими непрестанно тру ж даются в бросании бомбов».
Официальная сводка из армии, отправленная в Москву 4 июля, описывает бедствия турок: «И из земли и из норы никто из них не выходит на волю, сидят враги нужно. Слышим по ночам, как волки взвывают, и слышно от них, что их малое число… А в городе раненые и больные многие лежат, и от гранатов горят, и от того в городе у них великий смрад, а в поле зело много травы зеленой, и цвет есть червонной». Последняя фраза так и просится, чтоб ее отправили в письме осажденному азовскому гарнизону…
Но трава вызывает тревогу у автора «сводки»: «По тому полю утаясь, что ползущие змеи под большою травою приползают мужики злодеи, собрався тайно стороною…».
«Мужиками злодеями» в русском лагере никогда не называли ни татар, ни турок. Видимо, против русских войск собрались здесь, под стенами Азова, не только «враги внешние», но и изменники, беглые раскольники, «ахрияне»…
Турки тоже сопротивлялись, как могли. 5 июля смертельно ранили полковника Александра Левистона, прямо в рот ему пулей попали.
Меж тем насыпь становилась все выше, ров наполнялся грудами земли, русский вал неумолимо сближался с турецким. «И валы сообщили толь близко, — писал Петр в письме, — еже возможно было с неприятели, кроме оружия, едиными руками терзатися, уже и земля за их вал метанием сыпалась».
11 июля, когда насыпь достигла крепостного рва, и за ней на раскате готовились устанавливать 25 орудий для стрельбы прямо по каменному замку, прибыли под Азов цесарские минеры, инженеры и артиллеристы. Ехали они, не торопясь, и объяснили, что об осаде ничего не знали, а в союзной Вене о ней и вовсе ничего не известно, не ждали там, что царь Петр так быстро новую армию соберет и Азов осадит.
Австрийцы грандиозности работ дивились, но большой пользы от них не предвидели. Надеялись на подкопы, на минную войну, на правильное расположение батарей, на то, в чем были признанными мастерами.
Действительно, полковник Казимир де Граге, главный из австрийцев, пушки так расставил и направил, что сразу же разрушил палисады в угловом больверке, которые Гордон до этого безуспешно разбить пытался. Теперь же, после такой стрельбы, заняли русские на ночь оставленный турками угловой бастион.
И татары и турки сразу же ответили. Как сообщает журнал о событиях 13 июля, «день был красный, а в вечеру был туман. В тот день татары конница ударили на казачьи таборы, чтоб им проехать в Азов, и казаки, не допустя их до обоза, прогнали назад. И ночь была с туманом тихая».
Прорваться в город пытались не только татары. Флот турецкий тоже, пользуясь туманом, приближался к побережью, но все же не рискнули турки в бой ввязываться, отступили.
Австрийцы, опираясь на авторитет всей Европы, рекомендовали возобновить подкопы, но инженеры, судя по дневниковым записям Гордона от 14 июля, никак не могли договориться, как их устроить. Петр в письмах от 15-го о подкопах ничего не пишет: «Здесь, слава Богу, все здорово, и валом во многих местах ров засыпали».
