— Другими словами, — сказала Дженни по телефону Нине тем же вечером, — он хочет, чтобы книга была полна моих жалоб на свою жизнь.
— Ты сумеешь?
— Конечно сумею. Вопрос в том, хочу ли я это делать, — уточнила Дженни. — Да и кому это интересно? Я обычная девушка, которая выросла в маленьком городке, помогая своей семье с бизнесом. Ничего особенного. Я считала, что людям это и нравится в моих работах. Они могут пересказать историю, сделать ее своей собственной. Почему я должна писать о своей матери и признаваться, что никогда не знала отца? Почему, ради всего святого, я должна рассказывать о Джоуи?
— Людям нравятся такие вещи. Когда самый обычный человек сталкивается с чем-то необычным.
Дженни попыталась представить, как она записывает некоторые вещи.
— С тех пор как я была маленькой девочкой, я хотела, чтобы обо мне услышали. Я хотела, чтобы люди знали мою историю, хотя в ней и нет ничего особенного. Люди рассказывают о своей жизни и хотят, чтобы эти истории были счастливыми. Когда же дело касается несчастливых историй… — Дженни посмотрела в окно на дома, которые стояли бок к боку непроницаемой блокадой. — Тогда смысл книги изменится.
— А разве это плохо? — спросила Нина.
— Я не уверена. У меня есть великолепная коллекция рецептов и историй о пекарне. Я думала, книга будет об этом. А теперь мне нужно изменить ее на рассказ о девочке, которая обозлилась на свою мать за то, что та ее бросила, на рассказ о несчастной любви. А еще мне нужно будет написать в конце что-то вроде откровения. — Дженни тряхнула головой. — А я понятия не имею, как закончить эту книгу.
— Возможно, на том моменте, когда ты встретила Филиппа Беллами или когда пекла пирог на пятидесятилетие свадьбы людей, которые являлись твоими бабушкой и дедушкой, а ты об этом даже и не подозревала. Выбирай сама, — предложила Нина. — Ты сильно хочешь написать эту книгу?
Хочу — не то слово. Дженни вздохнула, поднялась и стала беспокойно расхаживать по комнате.
— Я хочу это сделать.
— Тогда тебе, наверное, стоит поискать эту концовку. Дженни улыбнулась и вылила в цветок стакан воды.
— Это не так просто.
— Знаешь, что я думаю? Я думаю, что твоя концовка — это Рурк Макнайт.
Дженни отодвинула трубку и нахмурилась.
— Опять ты за свое?
— Ты с Рурком. Возможно, концовка такова.
— Нет никаких нас с Рурком. Господи, Нина!
— А знаешь, что еще? — настаивала Нина. — У тебя несчастный голос. Не думаю, что поездка в Нью-Йорк оказалась удачной идеей для тебя.
— Я всегда этого хотела, всегда. И кому, как не тебе, это знать!
— Думаю, тебе нравилась не реальность, а сама идея, — сказала Нина. — Маленькая уютная квартирка, оживленные толпы, шумиха. Но реальность такова, что твоя жизнь находится в Авалоне. Здесь живут люди, которым ты небезразлична.
— Я встречусь со своей новой семьей, — заметила Дженни. — С сестрами своего отца, бабушкой и дедушкой по его линии, с кузенами, о которых я узнала лишь полгода назад.
— Хорошо, познакомься с ними, но я все равно считаю, что твой дом — это наш город.
Дженни моргнула. Неужели она и вправду была этой девушкой? Владелицей пекарни, которой суждено жить в маленьком городке, но мечтать о другой жизни, как Джордж Бэйли[12] в женском обличье? Дженни ходила взад-вперед перед окном. Люди на улице торопились по делам, потоки машин сжимались и растягивались, подобно огромному аккордеону. В дверном проеме напротив через дорогу, опершись о косяк, стояла женщина в сером пальто. Она о чем-то размышляла и была грустна, словно ее кто-то сильно обидел.
— Мне здесь нравится, — настаивала Дженни, хотя увиденное в окно заставило ее задуматься, не обманывает ли она себя.
— Возвращайся домой. Ты ведь хочешь.
— У меня нет дома, забыла? Я отказываюсь жить у Рурка. И я очень тебя люблю, но я ни за что не перееду к вам с Соннет.
— Ты можешь найти съемное жилье. Это не проблема. — Нина душой и сердцем принадлежала Авалону. Она любила город настолько, что работала мэром по четырнадцать часов в день, и просто не могла понять, почему кто-то хочет жить в другом месте.
— Я подумаю об этом, — ответила Дженни главным образом потому, что от этого разговора у нее разболелась голова. Головная боль была вызвана неразберихой в мыслях. Честно говоря, Дженни не знала, чего хочет… что чувствует… уже не знала.
— Мне нужно кое-что сделать помимо встречи с семьей отца.
— Что именно?
Дженни глубоко вздохнула.
— Мне нужно сходить к Джоуи.
— О, Джен. — Голос Нины дрогнул. — Не делай этого.
— Со мной все будет в порядке, — ответила Дженни. — Просто… мне необходимо это сделать.
Было очень холодно, и Дженни взяла такси. Вместо снега на обочинах дорог там и сям виднелись серые зернистые кучи. Над Манхэттенским мостом нависало тяжелое бесцветное небо. Такси проехало к Бруклину и направилось по Флэтбуш-авеню. Дженни бывала здесь однажды, но ее воспоминания затемняло ощущение боли в тот день. После встречи с Мартином Гриром Дженни много думала об историях, скрывавшихся внутри нее, и начинала понимать, что она прячется от прошлого вместо того, чтобы встретиться с ним лицом к лицу.
Такси миновало арку чугунных ворот и покатилось вдоль серой мощеной дороги. Дженни мысленно считала ряды могил, потом заговорила:
— Думаю, это здесь. — Ее голос был тихим и слабым. — Вы можете подождать?
Водитель кивнул, и Дженни выбралась на улицу. Кроме нее, здесь никого не было. Земля под ногами пропиталась холодом, трава пожухла и потеряла цвет. Дженни шла, считая могилы, потом остановилась и повернулась, радуясь, что сейчас здесь никого нет. Желудок нервно затрепетал.
— Привет, Джоуи, — произнесла Дженни. — Это я. Она глубоко вздохнула и стала говорить:
— Я планирую кое-что сделать и хочу рассказать тебе об этом. Помнишь, как я всегда мечтала написать книгу? А ты дразнил меня за то, что я все записываю, помнишь? Я все еще это делаю, и, похоже, у меня появился шанс. Хотя это и трудно. Некоторые вещи, о которых я собираюсь написать, вернут меня к… тяжелым воспоминаниям. Не знаю, может, я мазохистка, но я хочу написать об этих воспоминаниях. Возможно, нужно было давно это сделать. Думаю, ты знаешь почему. Вот таков мой план.
Из-за холодного ветра глаза Дженни стали слезиться. Она еще постояла, размышляя, вспоминая. Могильная плита располагалась рядом с уже тронутым временем памятником на могиле матери Джоуи. Его же плита до сих пор выглядела новой. Закругленная вверху, блестящая, выгравированные буквы с завитками по краям:
