Если нам нравится звучание нашего голоса с балкона в сыром осеннем воздухе, можем спеть еще раз — плевать на соседей, нам ничего хорошего не сделали эти соседи.
8 октября
Сегодня мы обходим по периметру весь Квартал и замечаем странную вещь.
В нем все поменялось, все точки переехали.
Место, где приходили лучшие мысли, стало местом любви. Точка неприятностей стала точкой, где случится важное. Горка стала местом добрых чувств, а опасность теперь вообще чувствуется все время.
Заметили?
Это потому, что мы изжили, преодолели «Квартал», он стал теперь местом других чувств и ассоциаций, и все в нем как бы говорит там: ты слишком тут задержался, делать здесь тебе больше нечего, ты получил стартовый толчок, и теперь тебя ждут совершенно другие пространства. И отжимаешься ты тоже гораздо лучше.
Это не значит, что тебе здесь больше не рады. Но теперь тебе надо искать другой «Квартал».
Прощаемся с прежними местами и чувствуем, что ничего не чувствуем. Как это правильно, как хорошо мы собой распорядились. Зато небо — о, с небом все прекрасно. В нем мы угадываем теперь удивительно ясные сигналы, и заметьте, как сегодня светло и ясно, какие большие белые облака плывут над нами.
Но что-то нас томит, что-то нехорошо. Тревожно.
Невозможно понять, в чем дело. Вероятно, так всегда бывает при переходе на новый этап.
Но что-то нам подсказывает: нет, мы не перешли на новый этап. Старый мы утратили, а к новому еще не пришли.
Слишком все легко, вот что. Слишком просто нам это казалось. А надо решительней, надо уничтожить все, что нас еще здесь держит. А пока мы зависли в межеумочном пространстве и не знаем, что такого с нами произошло. Да, мы выпали из множества ложных зависимостей и отягощающих связей, и в нашем родном квартале, где мы живем, нам уже не место. Но сами-то мы прежние, и что-то очень важное с нами еще не случилось — надо бы понять что.
Но я еще не могу. Я просто чувствую, что на этом берегу делать уже нечего, а на другом меня еще не примут. И я не знаю, что надо сделать.
У меня был такой сон: я сижу в сквере на скамейке, здесь, в «Квартале». Мне вообще часто снится «Квартал». Я умер, и вот решается моя судьба. У меня есть последний час, на который меня отпустили, чтобы я здесь что-то исправил. Снег идет, но медленный, он поблескивает в луче фонаря. Куда мне пойти? Я бегу в дом, где жила возлюбленная. Я виноват перед ней, это надо как-то исправить. Подъезжает троллейбус, я вспрыгиваю туда, меня все видят, и все на меня смотрят без особенной надежды, как бы говоря: попробуй, конечно, но ничего не получится. И действительно, я бегу к ее подъезду, а дверь заперта. (При этом я помню, что сейчас этот дом снесен, его нет, но ведь и я в некотором смысле снесен.)
Хорошо, я бегу к друзьям, но они заняты собой, у них свой, посторонний разговор, в котором я ничего изменить не могу. Дома еще какой-то посторонний мужчина, друг с женой спорят о нем, а он молчит. Жена подчеркивает, что это друг дома, и настаивает, чтобы он жил с ними. Муж пытается ей объяснить, что это нельзя, но рациональных аргументов нет. Их действительно нет, если вдуматься, во сне я это хорошо понимаю. Я ухожу. Куда теперь?
Теперь мне надо к женщине, которую я не любил, но она любила и всегда выручала меня. Я должен, вероятно, как-то исправить это, искупить вину перед ней, но я прибегаю, а там другой человек, она теперь лечит и спасает его. Если хочу, я могу остаться тут, на кушетке. Вдруг мне с ужасной ясностью приходит в голову мысль: мир всегда смотрел мимо меня. И на меня поэтому всегда так сильно действовали женщины не то чтобы роковые, но странные, с блуждающими, плавающими глазами. Глядящие как бы мимо меня на что-то главное.
Меня не устраивает это главное, вот в чем дело.
И я остаюсь в сквере, и снег начинает идти все гуще. Не буду я исправлять свою участь, меня устраивает моя участь. Я все равно не понравлюсь тому, что тут главное, — даже добрым женщинам, которые жалели меня.
И вдруг, по тихой улыбке сквера и снега, я понимаю, что сделал именно то самое, что и не надо ничего исправлять, а надо…
С этим чувством возвращаемся домой, пьем крепкий чай, лучше с травами.
9 октября
Сегодня мы разбираемся со своим внутренним миром, точнее, с теми его аспектами, которые мы еще не успели настроить на счастье и гармонию. Как при дефрагментации диска обязательно остаются красные квадратики, то есть куски неубираемых программ и прочие неисправимые ошибки, — так и при настройке нашего организма на деньги и блаженство обязательно остаются неудаленные воспоминания, опасные комплексы и мучительные опасения. С ними мы сегодня разберемся, а проще говоря, мы их ломаем.
Но ведь концентрация прожитой жизни — она здесь, в нашем доме. Воплощения всех комплексов и обид — тоже здесь. Все досталось нам ценой унижения, обмана, отказа от собственного «Я». Ломаем все это. Не всё подряд, а по сложной схеме, приводящей нас к окончательному раскрепощению и высшему совершенству.
Только без злости. Все это следует проделывать с холодной головой и полным осознанием происходящего. Это труднее, но так надо. Крушить в ярости легко, бесстрастно уничтожать — совсем другое дело. Мы не должны вымещать на вещах свою злобу, наша задача — сделать так, чтобы ничего этого просто больше не было.
Осмотрите комнату. Первое, на чем задержится ваш взгляд — что это? О чем вы подумали? Я, например, вижу диванную подушку. Я тогда страшно поругался с одной подругой, неважно, из-за чего, важно, что она была неправа. А когда она бывала неправа, то могла наговорить ужасных вещей — чтобы градус гнева как-то скрыл эту неправоту. Я хлопнул дверью, и ушел, и занимался весь день своими делами, а на обратном пути купил себе эту подушку, довольно милую, но не подходящую ни к чему в доме. Зачем я это сделал? Наверное, потому что мне было стыдно, что я это все терплю. Мне не хватало решимости, но я убеждал себя, что мне хватает рассудительности — это был, конечно, самообман, и в глубине души я все прекрасно понимал. И вот я совершил решительный поступок: купил себе эту ненужную вещь, непонятно зачем, я же никогда не любил лежать на диване, зато она любила, и я почему-то подумал, что, если у меня будет подушка… Короче, я принес ее домой, а подруга после этого довольно скоро исчезла из моей жизни, и слава Богу, наверное, но я-то для этого не сделал решительно ничего, нельзя же, в самом деле, считать подушку. Итак, подушка — это моя трусость, моя привычка заменять решение проблемы чем угодно. Я беру ножницы и терзаю ее — набивка уже вся скомкалась и выглядит отвратительно: так выглядит трусость, если долго лежит внутри.
Следующий на очереди — книжный шкаф. Я его заказал через Интернет, и он приехал разобранным — десяток картонных коробок, коробочек, пакетиков со странными деталями внутри. И я не смог его собрать. Там были какие-то дощечки, болтики, гайки, какие-то гвоздики, странные железные штуки и плохо пропечатанная инструкция с такими рекомендациями, что «Квартал» отдыхает: приложите горизонталь Д между вертикалями А и К и удерживайте на весу, затем установите направляющие Ж под обозначенным углом и закрепите креплениями В. Стоит ли говорить, что невозможно было понять, где А, где В и где обозначенный угол? Я провозился с ним всю ночь и на следующий день, злой и невыспавшийся, обидел хорошего человека. Мне было стыдно, но я позвонил знакомому и попросил помощи. Вы, наверное, подумали, что шкаф — это стыд? Нет, до стыда мы дойдем позже. Знакомый приехал с ящиком инструментов и таким спесивым выражением лица, что я чуть не захлопнул перед ним дверь, только вот шкаф-то все равно был нужен. Но и у него ничего не получилось: он смог найти угол и даже приложить направляющие Ж, но горизонталь Д никак не совпадала с вертикалью А, а вертикаль К вообще ни к чему не подходила. Он уехал, а я испытал такое низенькое злорадство, такое удовлетворение! Приятное чувство, но разъедающее изнутри — неужели я такое ничтожество, неужели мне всегда необходимо посадить кого-то в лужу, чтобы почувствовать себя человеком? Я вызвал сборщика из магазина. Пока он ловко собирал шкаф, я все смотрел на него и понимал, насколько он хуже меня, что он не знает того, что знаю я, что его никогда не полюбят женщины, которые любят меня, а тех, кто любит его, я бы к себе не подпустил на выстрел, и все, на что он способен — собрать сраный шкаф, который уже сделали до него настоящие умельцы. Итак, шкаф — мое высокомерие, которое не раз отравляло жизнь мне и окружающим. Я выкидываю из него все книги. Прямо на пол, чтобы они рвались в падении, роняли страницы — книги тоже моя боль: те, которые написаны хорошо, вызывают во мне зависть, а которые плохо — гнев. Сейчас я буду пинать их ногами, топтать, отбрасывать, чтобы не мешали. Я никогда не понимал этого «Книга твой друг, береги книгу»: книга — это просто бумага, и что там беречь? Когда проход расчищен, я беру молоток и монтировку и крушу шкаф. Надеюсь, что вы делаете то же самое.
