— Знаете ли вы, какова величайшая угроза нашей победе в Последней Войне Абаддона? — спросил он собравшихся воителей.
— Мы сами, — пошутили несколько из них в унисон. Пророк подождал, пока смех утихнет.
— В кои-то веки — нет. Империум получит могучего союзника. Того, кого мы не можем оставить за своей спиной. Тот кусок древнего мусора, что вечно кружит вокруг Ока. То прибежище ксенотварей, которое до сих пор противостоит Просвещенным Легионам.
— Ультвэ, — произнес один лорд.
— Черные эльдар, — сказал другой.
Раздалось недовольное бормотание, как и ожидал пророк. Восьмой Легион, как и все войска Ока Ужаса, потерял множество воинов и кораблей за прошедшие тысячелетия из-за махинаций треклятых эльдар с Ультвэ.
Пророк снова кивнул.
— Искусственный мир Ультвэ. Десятки лет назад они пришли за Десятой ротой. Они гнались за ними меж звездами, лихорадочно пытаясь оборвать одну-единственную жизнь, прежде чем свершится пророчество. Они уже проиграли, хотя до сих пор этого не знают. Их ведьмы и колдуны увидели недопустимое будущее — будущее, в котором Пророк Восьмого Легиона объединит своих братьев и принесет страх и пламя в их бесценный мир. Эти твари практически вымерли. Они боятся вечного проклятья больше, чем чего-либо еще. Вот где Восьмой Легион нанесет первый удар. Вот где будет наш первый бой. Мы принесем эльдарам резню и ужас, и затопим их умирающий мир слезами убитых.
— А зачем? — спросил лорд Хемек из Крыла Ночи. — Зачем проливать кровь эльдар, когда у нас под рукой орды Имперской Гвардии? Мы и ими сможем утолить свою жажду.
— Месть! — ответил ему кто-то. — Ради возмездия.
— Мне не за что мстить эльдарам, — сказал Хемек. Его шлем был увенчан легионскими крыльями из кобальта с черными прожилками. — У всех нас есть свои обиды, и мои к Ультвэ не относятся.
Пророк позволил им поспорить несколько минут.
— Ситуация выходит из-под контроля, — сказал Вариель по закрытому вокс-каналу.
— Я разберусь, — ответил пророк. Он поднял руку, призывая к тишине. Потребовалось некоторое время, но вскоре все замолкли.
— Я видел, как вы умираете, — сказал он. — Все вы. Все ваши воины. Эти смерти определяет судьба. Но судьбу всегда можно отринуть. Мы не можем позволить эльдарам вступить в эту войну нетронутыми. Никто из вас не представляет, сколько нас умрет в таком случае. Услышьте мои слова, и я спасу легион от этих потерь.
— Мои колдуны говорят о тех же дурных знамениях, — провозгласил один из лордов. — Их варп-зрение далеко не столь надежно, как некогда видения Талоса, но в свое время оно послужило мне неплохо.
Несколько голосов выразили согласие. Судя по всему, многие разделяли аналогичную позицию.
— А как тебя зовут? — вежливо спросил пророк.
— Кар Зоруул, когда-то из Сороковой роты. Руководствуясь указаниями моих колдунов, я и так планировал напасть на эльдаров, как и несколько братских нам банд.
Хемека это не убедило.
— То есть ты пришел, чтобы предупредить нас об эльдарах?
«Все или ничего», — подумал пророк.
— Эльдар представляют серьезную угрозу, — сказал он, — но я не ради них сюда пришел. Я пришел ради того, что будет после них. Кто-то из вас уже встречался с Абаддоном. Кто-то встретится в ближайшие месяцы, когда его Крестовый Поход наберет обороты. Чтобы выжить, чтобы переломить хребет Империуму и увидеть последние ночи Императора мы должны вступить в эту войну, как бы ни хотелось обратного. Нас ждут великие дела, братья. Наступают последние дни Императора. Темное Тысячелетие подходит к концу. Вот оно — наше время, господа. Легионы больше не зажаты в Оке. Мы — на пороге окончательной победы.
На несколько мгновений — снова тишина. Пророк улыбнулся под шлемом — они хотя бы задумаются. Он и не ожидал победить за одну ночь. Медленно, но верно он переманит их всех к себе, предлагая помощь, поддержку и советы, как избежать печальной судьбы.
— Говорят, — тихо сказал Ториель Белая Длань, — что Талос выжил на мертвом мире. Говорят, что Малек и Гарадон вернулись, чтобы встать с ним плечом к плечу, и как мы видим — оба этих почтенных Атраментара сегодня с нами. Насколько все это правда, Вариель?
Апотекарий промолчал, взглянув на пророка.
— Да какая разница? — хмыкнул лорд Даржир. — Зачем мы вообще должны верить этому уроду и слабокровке? Я чую изменения в тебе, малыш. Твое геносемя старо, но в тебе оно едва созрело. Ты лишь младенец в тени богов.
— Я никого не прошу мне верить, — улыбнулся пророк. — Мне и моим братьям без разницы.
— Так значит, ты не Талос? Это какая-то шутка?
— Нет, — ответил пророк. — Я не Талос и это не шутка.
— Назови свое имя, — потребовал один из тех, кого не назвали среди смертников.
Пророк облокотился на центральный стол. Красные линзы его шлема оглядели всех присутствующих. Его доспех был мешаниной из разных типов, каждая бронепластина была изрезана нострамскими рунами. На его кирасе расправила крылья аквила, ритуально разбитая ударами молота. На одном плече висел плащ из бледной старой кожи, прошитый грубыми черными стежками. Черепа и шлемы имперских космодесантников свисали на цепях с пояса и наплечников. На бедрах было два орудия. Первое — двуствольный болтер, покрытый древними письменами; на нем было имя «Малхарион». Вторым был меч-реликвия, украденный у Кровавых Ангелов бесчисленное число веков назад. Его некогда золотой клинок ныне был обесцвечен до серебра — знак того, что его недавно перековывали.
Шлем пророка был груб и проклепан, лицевая пластина была выкрашена под череп, а над ним вздымались церемониальные крылья легиона. Глазницы черепа рыдали черными молниями, как будто его кости треснули. По центру лба одна-единственная черная нострамская руна выделялась на белой кости.
Он медленно, не делая резких движений, снял шлем и открыл собравшимся молодое, гладкое лицо без единого шрама. Черные глаза блестели в слабом освещении зала, глядя то на одного воина, то на другого.
— Мое имя — Децимус, — ответил Повелитель Ночи. — Пророк Восьмого Легиона.
Роб Сандерс
Да будет ночь
Регион не просто так назывался Скрытой Областью. Задыхающиеся в пыли и затерянные в Туманности Гарона, Адские Звезды выглядели кровавым маревом, их глубины светились красным, словно раскаленные пыточные инструменты. Чего бы только Демрид Шереметьев не отдал теперь, чтобы их увидеть. Аркс-Финеус IV представлял собой жалкий гарнизонный мир в забытом уголке сегментума Темпестус. Это была невыразительная планета, по большей части покрытая слюдяными пустынями и разваливающимися укреплениями, которые представляли бы больше интереса для имперского археографа, нежели для врага. Для 1002-й Волскианской Теневой Бригады она была домом.
Будучи лордом-маршалом и планетарным губернатором, Шереметьев отвечал не только за своих гвардейцев, но и за обслуживающие гарнизон сообщества, рассыпанные по небольшой планете. Когда бриг снабжения прошел сквозь близлежащий метеорный шторм, корабль предупредил гарнизон, что те также, скорее всего, столкнутся с этим феноменом. Шереметьеву хотелось отвлечь людей от скуки бесконечной гарнизонной службы, где было мало таких возможностей, помимо выпивки, азартных игр и драк — с местными и между собой. Ища одобрения полкового комиссара, почтенного Артуруса Ганнибала, лорд-маршал назначил костяк наблюдения и разрешил период отдыха на время шторма.
Поступив так, Демрид Шереметьев дал измученным волскианцам и обитателям мерзкой планетки то, чего они не могли и мечтать найти в мутных небесах: ночь прекрасного. Когда короткий день Аркс-Финеус IV сменился ночью, лорд-маршал распорядился выдать свободным от службы гвардейцам лишнюю порцию грога. Пустынный ветер разносил над слюдяными пустошами музыку из кабаков поселения. Волскианцы выбирались на песок, толпясь вокруг бастионов Гвардии и брошенных укреплений. Они сипло распевали песни родного мира-улья, набив утробу выпивкой и обнимая местных девушек. На крыше центрального командного шпиля, среди вокс-мачт и огневых точек, лорд-маршал и Артурус Ганнибал распивали прибереженную Шереметьевым бутыль амасека, наблюдая за представлением.
Взгляды обратились к небесам. Входя в атмосферу, метеоритный ливень озарял небо слепящим сиянием. Туманная мгла заплясала светом, вспышками, потоками. Метеориты неслись сквозь атмосферу, оставляя за собой ослепительные сверкающие дуги. Зрелище было невероятно. Небеса сияли. Это была последняя прекрасная картина, которую они когда-либо увидели.
Где-то из вокса раздавались помехи. Уже несколько дней это было единственным, что слышал Шереметьев: вызывающее боль в мозгу шипение пустоты, перемежаемое мольбами, страданиями и воплями, а иногда свистом выстрелов лазеров волскианцев. Вокс-блок на открытой частоте принимал нерегулярные передачи из фортов, бастионов и аванпостов по всему гарнизонному миру.
