Недоставало самого Якушева. Прошло еще пять дней ожидания. Якушев не появлялся. Мы знали, что этот человек живым в руки врага не дастся. Может быть, погиб? Подождали еще некоторое время и, не дождавшись, тронулись в путь.
Позже выяснилось, что Якушев задержался в партизанском отряде. Трудно было узнать товарища — до того он изменился, блуждая около месяца по лесам и болотам. Трижды натыкался он на засады врага, израсходовал все патроны, гранаты, и последние десять дней обходил попадавшиеся ему на пути деревни, питаясь ягодами да грибами. Но зато он научился распознавать в лесу по пням или деревьям направление на север. Дальнейшие его большие переходы в любых условиях местности проходили уже без приключений.
В пути следования мы пускали под откос вражеские эшелоны и одновременно разгоняли и уничтожали полицейских, разрушали телеграфную и телефонную связь, жгли лесные склады, распускали крестьян, собранных оккупантами для валки леса и для ремонта шоссейных дорог.
Мы разрушали фашистский «новый порядок» и укрепляли у жителей веру в скорое их освобождение. Лучшая часть населения присоединялась к нам, либо организовывала партизанские отряды на месте. Там, где мы побывали, оккупантам уже трудно было найти себе пособников.
Мы разжигали в людях еще больший огонь ненависти к врагу, жажду мстить и мстить ему всеми возможными средствами.
О том, что по белорусским просторам движется отряд москвичей-десантников, знало не только население, но и гестапо.
Мы двигались так, что позади нас трасса гремела взрывами и освещалась пожарами: горели склады оккупантов, полицейские участки, дома предателей. Враг метался в бессильной злобе, не зная, где и как найти успокоение. Зато радовалось и восторгалось население. И друзья, и враги узнавали нас по делам, по силе наших ударов, по дисциплине движения нашего отряда. «Вас узнавали по почерку», — сказал нам один белорусский товарищ.
Мы двигались главным образом ночью, Днем сразу исчезали с дороги. Это не означало, что мы успевали уйти в глухое, недоступное место. Нет, такие места не часто попадались на нашем пути. Чаще всего мы останавливались утром в непосредственной близости от села или проселочной дороги. Выбирали кустарник или опушку, не привлекавшие к себе внимания, но откуда можно было наблюдать за тем, что происходит вокруг. Мы скрывались на ровном месте, в траве или в редком кустарнике, всегда настороженные и готовые в течение двух-трех секунд открыть огонь.
Разрабатывая маршрут перехода, мы исходили из основного требования — в пути следования постепенно облегчать груз своих рюкзаков, то есть расходовать взрывчатку каждый раз при соприкосновении с железной дорогой противника. Когда мы базировались в пойме реки Березины, чтобы добраться до железной дороги, наши подрывники должны были покрывать многие десятки километров и тратить на это уйму времени. Но другого выхода у нас не было. Из-за того, что дороги проходили где-то в стороне от нас, нельзя же было бездействовать.
Во время нашего похода нам приходилось переходить железнодорожные магистрали, и мы попутно организовывали крушения вражеских эшелонов.
Водные преграды мы форсировали обычно ночью, при помощи специально приспособленных для этой цели водных лыж, которые несли с собой. В деревнях же появлялись вечерами, чтобы подкрепиться и запастись продуктами до следующего вечера. Продукты выменивали на парашютное полотно. Население в обмен на шелк охотно давало нам хлеб, сало, яйца, молоко. Правда, парашютный материал имел для белорусов то неудобство, что он был объявлен гитлеровцами «вне закона». Но мы советовали местным гражданам не скрывать факта приобретения ими такового полотна, а заявлять фашистским властям, что в деревне много, мол, было московских парашютистов, насильно забравших продукты и оставивших взамен вот это тряпье. Такой маневр делал излишним самое расследование: полотно чаще всего оставалось у граждан в «награду» за то, что они рассказывали о партизанах.
Молва о взрывах, пожарах, распространяемая местными жителями, полицейскими, а иногда и самими гитлеровцами, имела большое значение. Народ Белоруссии наглядно убеждался в том, что оккупанты не в силах бороться с партизанами и защитить от них свои коммуникации.
Как-то днем мы вышли из перелеска и завернули в небольшую деревеньку. На карте-пятикилометровке она не значилась и оказалась для нас находкой. По окраинам деревни выставили посты и собрали испугавшееся было население. Женщины и дети вначале робко топтались у изб, затем дружно, точно по команде, высыпали на улицу. Около нескольких избенок появились столики и скамейки, на столиках — хлеб, сало, молоко.
Среди собравшихся обращал на себя внимание старик-белорус. Несмотря на летнюю жару, на нем был полушубок, а на голове мохнатая шапка из овчины. Низко кланяясь, он произнес:
— Здравствуйте, добрые люди!
— Кому добрые, дед, а кому и нет! — ответил Дубов.
— Да у нас, ить, тоже думка такая… Война не без двух сторон.
Рыжик что-то намеревался сказать, но я остановил его. Мне хотелось понять мысль старика.
— Оно ежели без войны, — продолжал дед, — то можно иной раз угодить и тем и этим. А ежели война, так ясно, этого быть не может. Нам-то вы добрые, ежели «их» много из-за вас на тот свет уходит.
— А откуда вы знаете, дед, кто мы и как с оккупантами воюем? — спросил я старика.
— Э-э-э, сынок, да разве не видно, кто вы… Тут же с неделю назад фашисты собрали полицаев да говорили, что неподалеку московские парашютисты появились. Вот почему, говорят, и поезда стали переворачиваться. А полицаи аж под Молодечно в разведку ездили, народ по деревням собирали да про вас рассказывали… И насчет награды обещали, ежели кто их предупредит во-время… А только кто же их предупреждать-то станет?..
— Не говори, дед, есть, к сожалению, и такие, — сказал Дубов.
— Да я ж не об том, что их нету, а только ежели каратели с вами ничего поделать не могут, так полицаям и совсем не до этого. Их из всех сел в район собирали, чтобы вместе с немцами облавы на вас устраивать. А только люди говорят, что ничего у них не выйдет. Ежели железную путь от вас уберечь не могут, так уж и леса не огородят. Где же им тягаться с людьми, которые воздухом из Москвы заброшены…
Разговоры о наших действиях опередили нас даже в этой спрятавшейся в лесу деревеньке, опередили потому, что мы задержались на целую пятидневку в одном месте в ожидании возвращения групп, высланных для подрыва поездов на ближайших железных дорогах. На этот раз мы организовали крушения на магистралях Лида — Богданов, Молодечно — Минск и Барановичи — Лида, огибающих полукольцом Налибокскую пущу.
Фашистское командование без труда могло определить в то время место расположения нашего отряда, так как мы не скрывались от местного населения и не умалчивали о своей «профессии». Такие дела, как наши, втихую не сделаешь и ни в каком лесу не укроешь. Мы считали строжайшим секретом свой маршрут и все то, что намечали сделать сегодня и в ближайшие дни. Предупреждая всякую болтливость в своей среде, мы неоднократно говорили хлопцам: зачем говорить о том, что еще не сделано, а то, что уже сделано, что же о нем говорить? Наша забота сводилась к тому, чтобы все разговоры о нас следовали позади нашего отряда, с опозданием на один-два суточных перехода.
Однажды мы пересекли железную дорогу и, подорвав вражеский эшелон, остановились, чтобы прихватить трофеи. Линия была перерезана с обеих сторон, а болотистая местность затрудняла подход гитлеровцев к этому участку по грунтовым дорогам.
— Что у вас, Митрич? — спросил я деда Пахома, попросившего разрешения обратиться.
— Дык вот из энтой деревни, — указал он на видневшиеся постройки, — пришли люди и просят пропустить их к комиссару.
— А чего же они хотят?
— Да обыкновенно христьяне — чего-нибудь попросить али же посоветоваться…
— Ну как ты, комиссар? — обратился я к Павлу Семеновичу.
— Да пусть идут. Тут все равно от них не скроешь, да и скрывать-то уже нет смысла.
— Их много? — переспросил я у Митрича.
— Да, кажись, человек с шесть будет.
— Ну давай их сюда.
Митрич отошел в сторонку и крикнул. Из леса вышли трое мужчин, одна женщина, и совсем молодые — парень и девица. Впереди всех — солидный крестьянин лет сорока с красивой окладистой бородой.
— Здравствуйте! Чего вам от нас угодно? — заговорил Дубов.
— Здравствуйте, — раздались голоса нестройно.
— Да вот пришли к вашему комиссару посоветоваться… Пусть скажет, как нам теперь — итти в лес аль с собой возьмете? — пояснил мужик с бородой.
— А вы решайте сами, как и куда вам нужно.
Все пристально посмотрели на бородатого. Вроде хотели сказать: «Ну, поясняй, чего же ты на этом остановился…»
