В 1892 году Александр III вводит так называемый покровительственный тариф, что дало возможность оградить отечественный рынок от притока дешевых иностранных товаров. Это встретило сильное противодействие со стороны правящих кругов. С. Ю. Витте по этому поводу замечал: «Нужно было, чтобы явились большие люди, которые могли бы пойти против государственного настроения, против господствующего мнения и сломали бы его. У нас в России это мог сделать один император, столь твердый, столь мудрый, каким был император Александр III».
В годы царствования Александра III в значительной степени была восстановлена российская армия после дезорганизации вследствие Русско-турецкой войны конца семидесятых годов. В царском рескрипте военному министру П. С. Банковскому от 1890 года говорилось: «Отечеству нашему несомненно нужна армия сильная, стоящая на высоте современного развития военного дела, но не для агрессивных целей, а единственно для ограждения целостности и государственной чести России… Охраняя неоценимые блага мира, кои, я уповаю, с Божьей помощью еще надолго смогу продлить для России; вооруженные силы ее должны развиваться и совершенствоваться наравне с другими отраслями государственной жизни, не выходя из пределов тех средств, кои доставляются им увеличивающимся народонаселением и улучшающимися экономическими условиями».
Многие либерально настроенные российские политические и общественные деятели ставили в упрек Александру III, например, перемену университетского Устава шестидесятых годов на Устав 1884 года, более жесткий, произведенный под влиянием министра просвещения графа Д. А. Толстого. Но в период царствования Александра III не было никаких эксцессов, университетская жизнь шла довольно спокойно. Исключением, правда, был эпизод в первые годы его царствования, сразу после убийства Александра II, когда несколько профессоров, в том числе известный И. И. Мечников, потеряли свои кафедры, так как министр народного просвещения граф И. Д. Делянов счел их слишком либерально настроенными.
Авторитарный курс на установление в стране спокойствия и порядка выразился также в некоторых ограничениях прав местного самоуправления и упорядочения системы судопроизводства, финансов, кредита.
«Император Александр III, — пишет С. Ю. Витте, — был великий император… он обладал благороднейшим — мало сказать благороднейшим, — он обладал именно царским сердцем. Такое благородство, какое было у царя, могло быть только, с одной стороны, врожденным, а с другой стороны — не испорченным жизнью».
Как свидетельствовал О. Б. Рихтер — главноуправляющий собственной его величества канцелярией, пользовавшийся большим доверием императора, однажды Александр III попросил его откровенно высказать свое мнение о внутреннем положении России.
«„Я чувствую, — сказал царь, — что дела в России идут не так, как следует; я знаю, что вы мне скажете правду; скажите, в чем дело?“ — „Государь, вы правы; дело в том, что у нас есть страшное зло — отсутствие законности“. — „Но я всегда стою за соблюдение законов и никогда их не нарушаю“. — „Я говорю не о вас, а о нашей администрации, которая слишком часто злоупотребляет властью, не считаясь с законами“. — „Но как же вы себе представляете положение России?“ — „Я много думал об этом и представляю себе теперешнюю Россию в виде колоссального котла, в котором происходит брожение; кругом котла ходят люди с молотками, и, когда в стенах котла образуется малейшее отверстие, они тотчас его заклепывают, но когда-нибудь газы вырвут такой кусок, что заклепать его будет невозможно, и мы все задохнемся“. Государь застонал от страдания…»
Император страстно желал знать правду о положении дел в стране и, как писал генерал Н. А. Епанчин, «Александр III мучительно страдал от сознания, что этой правды нет на Руси».
Председатель гражданского департамента судебной палаты А. Ф. Кони, рассказывая о своем представлении Александру III в июне 1891 года по случаю назначения вторично обер-прокурором и о приеме в тот же день у императрицы Марии Федоровны, приводит содержание разговора, состоявшегося в тот день между ними. Речь шла об эпизоде, имевшем место в Хвалынске во время холерных беспорядков, возникших, по мнению Кони, вследствие полного отсутствия заботы о разъяснении невежественной толпе значения постигшего ее бедствия и условий борьбы с ним. Тогда погибло много самоотверженных врачей и сестер милосердия. Был зверски растерзан толпою врач Молчанов.
«…Она (Мария Федоровна. — Ю. К.), — пишет Кони, — начала беседу с вопроса о том, в чем состоит моя вновь принятая на себя обязанность. Получив надлежащее объяснение, Мария Федоровна спросила меня, попадают ли в мои руки дела по всей России или только из одного Петербурга, и, получив утвердительный в первом смысле ответ, поинтересовалась узнать, знаком ли я с делами, касающимися беспорядков, вызванных холерой. Получив вновь утвердительный ответ, она воскликнула: „Какой ужас! В особенности дело этого доктора, которого даже труп был изуродован. Где это было, и как его звали?“ — „Было в Хвалынске, — ответил я, — а звали Молчановым“. — „Да, да, Молчанов, — как это ужасно! Особенно если знаешь, что все это политические происки нигилистов!“ — „Могу уверить Ваше Величество, что в печальных делах и холерных беспорядках нет никаких следов политических преступлений. Я получил целый ряд таких дел и снова утверждаю, что в них нет ни малейшего следа политических злоумышлений. Иван Николаевич (И. Н. Дурново. — Ю. К.) ошибается или введен в заблуждение“. — „Нет, как же, он мне положительно сказал (он утверждал), что все эти беспорядки — дело рук нигилистов. Вы увидите, что это так“. И ласковые глаза посмотрели на меня недоброжелательно. Было очевидно, что представительный выездной лакей, попавший в силу злосчастной судьбы в министры внутренних дел и участвовавший вместе со всей бюрократией в умышленном держании народа в глубоком невежестве, желал закрыть вину своей непредусмотрительности отводом по неподсудности на нигилистов. „Я снова позволяю себе утверждать, что взгляд Ивана Николаевича не соответствует истине“. — „Чем же вы объясните эти беспорядки?“ — недовольным голосом спросила императрица. „Мадам, эта дикость — результат невежества народа, который в своей жизни, полной страданий, не руководится ни церковью, ни школой“». В заключение разговора, пишет Кони, императрица Мария Федоровна вновь несколько раз повторяла: «Иван Николаевич мне сказал…»
Главная заслуга Александра III состояла в том, что Россия за тринадцать лет не была втянута ни в одну войну. Александр III, по словам С. Ю. Витте, с одной стороны, сумел внушить за границей уверенность в том, что «он не поступит несправедливо по отношению к кому бы то ни было, не пожелает никаких захватов; все были покойны, что он не затеет никакой авантюры. Его царствование не нуждалось в лаврах, у него не было самолюбия правителей, желающих побед посредством горя своих подданных, для того, чтобы украсить страницы своего царствования», но, с другой стороны, «об императоре все знали, что, не желая никаких завоеваний, приобретений, император никогда, ни в коем случае не поступится честью и достоинством вверенной ему Богом России».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
