Пастор Румпетер рассказал мне, что направляется из Владивостока в свою забайкальскую епархию, куда не заезжал уже два года. Он был тогда единственным лютеранским священником на всю Амурскую область, и церковный его округ простирался ни много ни мало от Ледовитого океана до корейской и китайской границы и до Байкала. Опекая свою паству, пастор все лето проводил в дороге; и, тем не менее, зачастую ему приходилось посылать благословение по случаю крестин и бракосочетаний телеграфом. Он рассказал, что его крестники частенько сами шагали ему навстречу, держась за руки сочетавшихся браком родителей. Но он строго следил за моралью и благонравием, требуя, чтобы ему телеграфом и почтой сообщали обо всех заключенных браках и о детях, которых надлежало крестить; тогда он слал благословение телеграммой или письмом и заносил упомянутых лиц в церковную книгу как сочетавшихся браком или крещеных согласно дате на почтовом штемпеле.
Пастор Румпетер был замечательным человеком и пастырем, у всех, кто его знал, он пользовался любовью и уважением; я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь отзывался о нем пренебрежительно. При всей чудаковатости он никогда не терял достоинства — никто на всем Амуре не мог похвастаться, что видел пастора Румпетера (а пастор отнюдь не чурался дружеского застолья и бокала) под хмельком, зато было очень много таких, что, состязаясь с ним в выпивке, сваливались под стол.
К азартным играм, столь популярным на Дальнем Востоке, пастор относился крайне враждебно. Жил он холостяком во Владивостоке, в деревянном пасторском домике; хозяйство его вела старая экономка-немка, которая нянчила его еще в детстве. Пасторские мальчишники, где собирались и важные персоны из русских — полицмейстер, градоначальник, комендант порта и т. п., — были очень популярны. Там подавали превосходные блюда и отличные напитки. На таких вечерах каждый мог делать что вздумается. Можно было и поиграть по маленькой, но не на азартный интерес. Поскольку же владивостокцы сплошь были завзятыми игроками, порой этот запрет нарушался, что, однако ж, неизменно вызывало резкие возражения со стороны пастора. Но возражения не действовали, и однажды пастор сильной рукою даже поднял зачинщика, г-на полицмейстера Орлова, за воротник со стула и, ни слова не говоря, вышвырнул за дверь, а затем с добродушным видом вновь занял место среди гостей. Полицмейстер долго упрашивал впустить его обратно, но пастор был неумолим. В итоге это послужило исправлению Орлова.
Кроме моих «крестных» — адъютанта Бернова, бывшего офицера-кавалергарда, и Завремовича, ныне перешедшего на гражданскую службу офицера личной императорской охраны из гвардейского стрелкового батальона, — барона Корфа сопровождали тогда еще два офицера-порученца: Паскевич из лейб-гвардии гусарского полка и Данилов, бывший морской офицер, ставший уральским казаком.
Когда мы остановились в одной из станиц под Благовещенском, на борт поднялся войсковой старшина, казачий полковник С., чтобы по дороге сделать доклад барону Корфу. Вечером после изобильной пирушки Данилов и этот полковник бурно заспорили, не помню уж по какому поводу. Во всяком случае, кончилось тем, что С. бросил Данилову вызов и попросил меня быть секундантом. Дуэль должна была состояться сразу по прибытии в Благовещенск.
Хоть я и не знал С., но по нашим балтийским понятиям о чести счел невозможным отказать ему и договорился с контрсекундантом — это был Бернов — о месте поединка. Новые товарищи посмеивались над моей готовностью стать в этаком деле секундантом совершенно незнакомого казачьего старшины и говорили: «Будьте уверены, он струсит!»
Я попытался уладить размолвку миром, но полковник мой оставался кровожаден, ни на что не соглашался, только твердил: «Жду, не дождусь, когда Данилов будет у меня на прицеле!»
Наутро по прибытии в Благовещенск мы сели в лодку и переправились на китайскую сторону, избранную местом поединка. С. вместе с врачом и вторым секундантом должен был ожидать нас там. Когда мы с Даниловым, двумя его секундантами и одним незаинтересованным свидетелем причалили к берегу, полковника мы не увидели.
Утро выдалось очень холодное, мы разожгли костер, поставили чайник и распаковали завтрак. Целый час прождали — о г-не С. ни слуху, ни духу. Я попал в совершенно дурацкое положение и поневоле выслушивал насмешки по поводу героизма г-на С. Мы уже собирались вернуться на пароход и тут вдруг заметили, что к нашему берегу плывет лодка с единственным пассажиром; он привез мне запечатанный пакет. В нем было извинительное письмо, в коем полковник С. драматически живописал, как встретил жену и детей и не смог причинить им боль, подвергая свою жизнь опасности. Он, мол, надеется, что я пойму его соображения. Второе послание было адресовано Данилову. В нем С. заявлял, что был во всех отношениях не прав, опрометчив и груб, а потому нижайше просит г-на Данилова простить его.
Все общество разразилось громким хохотом, в дураках остался один я. Данилов еще и поинтересовался: «Требует ли ваш суровый кодекс чести, чтобы я дал удовлетворение вам?» Я поблагодарил за учтивость и на обороте письма, которое отослал обратно г-ну С., написал: «Сожалею о знакомстве с Вами, впредь мы с Вами незнакомы».
Это происшествие стало для меня уроком на все будущие годы, прожитые мною в России.
ПОЕЗДКА ВО ВЛАДИВОСТОК
После короткой задержки мы одолели последнюю тысячу верст от Благовещенска до Хабаровска, но оставались в Хабаровске недолго, так как генерал-губернатору надлежало выехать во Владивосток, где в ту пору возводили оборонительные сооружения. К подъему российского военного флага ожидался визит военных кораблей всех наций и большие торжества.
Поездка, однако, как-то не заладилась. Уровень воды в Уссури, который, как и в Амуре, подвержен сильным колебаниям, упал ниже нормы, и, судя по всему, на протяжении 600 верст вверх по реке до небольшого притока Сунгачи наша «Ингада» далеко не везде найдет подходящие глубины. Поэтому в качестве сопровождения были взяты еще два парохода, с меньшей осадкой.
Небольшая речка Сунгача вытекает из озера Ханка и до впадения в Уссури верст двести змеится по болотистой тростниковой равнине. Шириной эта речка всего шагов двадцать, но весьма глубока. Специально построенный для нее пароходик обеспечивал сообщение между озером и Уссури.
Озеро тоже имеет свои особенности. Оно 80 верст длиной и 60 верст шириной, но глубина его в среднем не более 6–7 футов. Южная половина принадлежит Китаю, северная — России. Берега заболочены, густо поросли лесом и камышом, совершенно безлюдны и необычайно богаты зверем и птицей. Тигр тоже охотно заходит в эти места — из-за обилия кабанов. У самого озера дурная слава по причине неприятной волны, которая способна даже опытнейшего моряка отправить на корм рыбам. По озеру опять-таки курсирует специальный пароход.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
