был уверен, что именно здесь получил по голове.
«И что? Сделаю несколько шагов, пересеку ту невидимую черту и перенесусь? Хрен ли гадать⁈ Вперед и с песней!»
Песню, конечно не запел. Пошел вперед. Инстинктивно зажмурил глаза. Шаг, другой, третий…. Открыл глаза. И…
И — ничего! Море по-прежнему лениво накатывало волны на пустынный песчаный берег. Папаха по-прежнему была на лысой голове Косты Варвакиса. Казаки-пограничники все также валялись в тени, не меняя позы.
Я не удержался, радостно крикнул. Потом побежал, описывая круги вокруг злополучного места. Никаких тоннелей не открывалось. Никуда меня не швырнуло. Я был там, где хотел быть! Здесь и сейчас! В этом времени, где реки крови и нет теплых туалетов. Но это было моё время!
«Благодарю тебя, Господи! — перекрестился. — За все! За то, что перенес меня сюда. И за то, что оставляешь меня здесь до оговоренного срока!»
Вскочил на коня. Поскакал обратно, оставив за спиной ошарашенных моей пантомимой казаков.
И Тамара, и Бахадур не смогли скрыть своего шока, когда увидели меня. И сейчас их тоже можно было понять. Совсем недавно перед ними был практически прощавшийся с жизнью человек. Дрожал, суетился. Сердце выскакивало из груди. А теперь? Умиравший чудесным образом ожил. И сиял самой широкой из возможных улыбок.
— Готовы? — весело крикнул я им. — В путь! В путь!
…Может быть, это была одна из самых счастливых недель обеих моих жизней. Освободившись от тяжкого груза, я вовсю радовался каждому дню. И, казалось, сам Господь нас хранил всю эту неделю. Не было ни одного неприятного происшествия, столкновения. Ни разу не потребовалось мне достать револьвер, а Бахадуру свои ножи. Дорога была чудесной. Легкой. Могли бы проходить и вёрст сорок за день. Но с Тамарой я не хотел таких испытаний на грани физических возможностей даже для здоровых мужиков. Поэтому мы с Бахадуром ориентировались на неё. Как только понимали, что царица устала, тут же останавливались. Даже, если она убеждала нас, что нам показалось и что она способна еще держаться в седле. Она была окружена такой заботой, что иногда жаловалась на то, что мы ей ничего не позволяем делать. Но я любил Тамару и боготворил её. Бахадур боготворил по-своему. По-иному у нас не получалось. Единственное занятие, которое доверялось ей — лечение алжирца. Все остальное, включая даже приготовление еды, мы брали на себя.
Тамара была редкостной чистюлей. Поэтому останавливались всегда у воды. Ей нужно было обязательно помыться с ног до головы. На помывку её всегда сопровождал Бахадур. Ни я, ни Тамара не сомневались в его порядочности. А вот я сомневался в собственной выдержке. Мог не устоять и все-таки посмотреть на неё, обнаженную.
Кроме того, Тамаре нужно было еще и все простирать. Тут я, конечно, корил себя. Мог бы догадаться. Так-то нам, мужикам, чего? Одними подштанниками неделями можем обойтись! А настоящие девочки, слава Богу, другие! Поэтому, на второй день заехали в село по дороге. Тамара купила все необходимое. Жаловалась, конечно, что качество ужасное. Я успокоил её, пообещав в будущем самое лучшее белье!
Ночи были прекрасными и, порой, невыносимыми. По-хорошему — невыносимыми. В первую же ночевку Тамара, не спрашивая меня, юркнула ко мне под бурку. Прижалась. Впилась в губы. Я понимал, что тут никакие возражения не подействуют. Я не смогу её прогнать. Целовались долго! Очень долго! Наконец, Тамара оторвалась. Посмотрела на меня с хитрой улыбкой.
— До свадьбы? Точно? — спросила, прищурившись.
— Вот же ты зараза! — я рассмеялся.
Тамара поддержала мой смех.
Я подумал, что для своего времени Тамара — выдающаяся девушка. Одна из тех, которые могут нарушить правила и патриархального общежития, и мужского мира. Такая, Софья Ковалевская и Валентина Терешкова в одном лице. Знала ведь, что никто её не одобрит. Наоборот, только проклянут. И все равно, на все наплевала, поверила мне, пошла за мной. В общем — во все тяжкие. Но такие сладостные тяжкие!
— Точно, любимая!
— Ну, держись тогда! — опять впилась.
И что мне оставалось? Держался! Хотя, конечно, было очень тяжело! И, ведь, так каждую ночь! К слову, Бахадур во время второй ночевки ушел от нас спать на добрый десяток метров. Потому что после первой ему стало все понятно. Выспаться под наше общее с Тамарой сопение, вздохи, вскрики было невозможно! Но алжирец не ворчал. Наоборот! С чистой душой радовался нашему счастью.
Тамара во время переходов теперь учила русский под моим чутким руководством. Не раз и не два мне приходилось тереть нывшее плечо. Я никак не мог сдержать смеха, когда слышал так мне знакомый с детства грузинский акцент! А царица, конечно, тоже не могла сдержаться. Начинала меня мутузить, требуя прекратить смеяться. Но это было выше моих сил.
— Канэшно, дарагая! — пародировал я её выговор и опять получал на орехи.
Она была способной ученицей. За несколько дней уже твердо выучила порядка трехсот самых необходимых слов, которых нам с лихвой хватало, чтобы объясниться. Занятия оказались полезными еще и потому, что Бахадур, прислушиваясь к нам, так же начал распознавать самые простые русские слова. Кто его знает? Всегда пригодится!
Между Поти и Вани порядка ста километров. Будь мы с Бахадуром вдвоем, управились бы за два, два с половиной дня. С Тамарой как раз и вышла неделя. Совсем не торопились. Во время последней ночевки, прижавшись ко мне, Тамара неожиданно затихла. Я удивился. Так привык к её страстным поцелуям.
— Что случилось, любимая?
Тамара вздохнула. Ответила на русском.
— Завтра Вани. Братья.
— Да. И что?
Перешла на грузинский. Заговорила горячо.
— Как что? Зачем мы вообще туда едем? Что ты от них хочешь…? — она так волновалась, что не могла закончить фразы.
— Не понимаю. Ты накануне решила мне сказать, что нет смысла ехать⁈
— Конечно, нет!
— Но это твои братья! Я должен им сообщить, что беру тебя в жены, попросить у них твою руку!
— Знаешь, любимый. Мне иногда кажется, что ты не от мира сего!
— Почему?
— Да потому что тебя и меня могут и на порог не пустить!
— Твои братья⁈
— Да, мои братья!
— Тамара!
— Коста! Я для них… Для всех — я испорченная. Я покрыта позором! Неужели ты этого не понимаешь?
— Нет, не понимаю! Потому что ты со мной! Тебя никто не тронул! Я честно к ним иду! Я не вор! Я хочу по-людски!
— Я же говорю: не от мира сего! Нет у них таких понятий! По-людски сейчас все считают меня прокаженной! Знаешь, что меня ждет?
— Что?
— В меня каждый… Каждый сможет кинуть в меня грязь!
