Я раздраженно пожал плечами.
– Я всегда вру по мелочам. Просто терпеть не могу, когда суют нос в мои дела. В первую очередь потому, что у меня нет дел, заслуживающих чужого внимания. Ни единой тайны. Ни одного завалящего секрета. «Человек-загадка» – это не про меня. Я – человек-отгадка. Человек-кроссворд-с-ответами-на-последней-странице. И мне, видишь ли, неприятно, когда об этом узнают посторонние. Как после этого пыль в глаза пускать? А без пыли не комильфо.
– Это тебе только кажется, что нет, – мягко сказал Митя. – Ключ – ладно, предположим, для коллекции. Принято. Но желание Болеслева во что бы то ни стало узнать твой адрес…
– Не мой, а Карла, – напомнил я. – Мой московский адрес ему и даром не нужен.
– Неважно. Это же твой отец. Ты же бываешь в его доме?
– Да, конечно. Кстати, Карл думает, все дело в его коллекции. Кроме ключей он собирает старинные музыкальные инструменты. Ну то есть не то чтобы всерьез собирает, просто любит жить среди них. А возможностей у него побольше, чем в среднем по палате, так что добра скопилось немало. Вот ты, если уж сыщик, скажи мне, это правдоподобная версия? Черногук может быть наводчиком, или как там это называется?
– Это совершенно исключено, – твердо сказал Митя. – Разве только если в собрании твоего отца есть… скажем так, необычный предмет. Нечто из ряда вон выходящее. Не с точки зрения коллекционера, а… Не знаю, как объяснить, чтобы ты не заткнул уши.
– Скажи, к примеру, что он ищет Кольцо Всевластия, – ехидно сказал я. – Не факт, что поверю, но не удивлюсь. Мне давеча уже пытались втолковать, что пан Черногук злой колдун.
– Не сказал бы, что именно злой… Но кто, интересно, тебе это пытался втолковать? – насторожился Митя.
– Неважно, – мстительно ухмыльнулся я.
Ну хоть мое знакомство с Миррой он не отследил. Грамотно я тогда из бара удрал. Молодец.
– Вообще-то, важно, – вздохнул Митя. – Видишь ли, я собирался сказать тебе примерно то же самое. Только не знал, как поаккуратней сформулировать. И мне было бы очень полезно знать, кто еще обладает такой информацией.
– Ерунда это, а не информация, – отмахнулся я. – Ладно уж, скажу. Я случайно познакомился на улице с чудной девицей. Она оказалась знаменитой художницей Жукотовской, о которой ты же мне и рассказывал. Полночи меня баснями развлекала. В том числе о страшном пражском колдуне Черногуке. Вот и все.
– С Миррой? Случайно познакомился? На улице? Ну ты даешь.
– А что тут такого? Не с папой же римским.
– Познакомиться на улице с папой римским, на мой взгляд, гораздо проще. Достаточно улучить момент, подойти и попросить благословения. А с Миррой этот номер не пройдет.
– Она сама подошла и попросила. Не благословения, конечно, а сигарету. Вернее, две. С нею еще приятель был.
– А, Арсений. Верный оруженосец. Причудливая парочка, да?
– Мне показалось, он ее брат. Нет?
– Что-то вроде, – сдержанно сказал Митя. – Ладно, дал ты им сигареты, и что дальше? Прости, я правда хочу понять, что нужно сделать, чтобы познакомиться на улице с Миррой Жукотовской. В моем представлении это явление того же порядка, что и левитация, – я в нее, по идее, не верю, но при этом мечтаю научиться.
– Все как-то само собой получилось, – вздохнул я, доставая портсигар. – Вообще-то я просто спросил, как пройти на Нерудову, и ребята взялись меня проводить. А по дороге уговорили зайти с ними в бар. Слово за слово, и я как-то незаметно очутился у них в гостях. Извини, я не знал, что это из области невозможного, а то бы законспектировал свою речь.
Рассказывать Мите про нашу с Миррой утреннюю встречу возле Святого Вита я не стал. Слишком уж все сложно и бессмысленно. И уже хотя бы поэтому никого не касается. А о том, как мы оказались у нее дома, я даже наедине с собой старался не вспоминать. К чертям собачьим такие воспоминания.
– Круто, – серьезно сказал Митя. – И что, Мирра пугала тебя Черногуком? Зачем?
– Я случайно обмолвился, что мы знакомы. И она постаралась меня предостеречь. Сказала, он страшный. Но Хайди – та рыженькая с заправки – говорит, художникам нельзя доверять. Думаю, она совершенно права.
В этот момент у меня зазвонил телефон. На определителе высветился номер Ренаты.
– У тебя что-то случилось? – сразу спросил я.
Рената звонит мне на мобильный телефон не просто редко, а практически никогда. И не только мне. Ей кажется, это слишком бесцеремонно. Дескать, мобильный телефон лишает человека возможности уединиться. И поэтому использовать его стоит только в самых неотложных случаях. Честно говоря, в глубине души я с ней совершенно согласен, но на практике далеко не столь последователен.
– Ничего плохого, – успокоила меня Рената. – Только всякое странное. Я бы с Карлом поговорила, но, боюсь, что он сейчас как раз играет. Или репетирует. В общем, я не рискнула. А мне не терпится рассказать. Тебе-то удобно сейчас говорить?
Я покосился на Митю. Мне не слишком хотелось обсуждать наши домашние дела в его присутствии. Но откладывать разговор тоже не стоит – если уж Ренате в кои-то веки не терпится.
– Удобно, – наконец ответил я. – Ты очень удачно позвонила. Я как раз еду в машине. И при этом не сижу за рулем.
Пусть, по крайней мере, знает, что я не один. Тогда ей будет понятна моя сдержанность.
– Очень хорошо, – сказала Рената. – Слушай. Сегодня утром в дверь позвонил незнакомый человек. Сказал, он сантехник. Спросил, есть ли в квартире подвал. Дескать, они во всех старых домах проверяют состояние труб в подсобных помещениях, чтобы не прорвало, не затопило – ну понятно, да?
– Понятно, – сказал я. – Ты его пустила?
Я ругал себя последними словами. Вместо того чтобы дважды в день отправлять Ренате жизнерадостные сообщения о приключениях собственного желудка, мог бы догадаться предупредить ее, чтобы не пускала в дом незнакомцев, будь они хоть трижды сантехниками. От греха подальше.
– Не пустила, не беспокойся. Видишь ли, он говорил по-русски, а я ответила ему по-литовски. Дескать, подвал есть, трубы в порядке, недавно проверяли. Не из вредности, по привычке. Я с тех пор, как мы переехали, по-русски только с Карлом разговариваю. И с его гостями. И с тобой, конечно. А со всеми остальными – по-литовски. Чтобы лишний раз почувствовать, что наконец-то дома. Наверстываю упущенное, так сказать.
– Ну да. И что?
– А то! – Она выдержала приличествующую случаю паузу и торжественно объявила: – Он ничего не понял! Вообще ни слова.
– И что? – тупо переспросил я.
– Ну как – что? Если не понял, значит, он не настоящий сантехник. Я хочу сказать, если человек плохо говорит по-литовски, он, конечно, может устроиться на работу. Но если не понимает вообще ни слова, это нереально. Разве только в частном секторе, где хозяин сам решает, что ему от работника надо. Но наши коммунальные службы – это не частный сектор.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
