Она потянулась в темноте к подушке, на которой он лежал рядом с ней, и прижала к себе в поисках утешения, а нежный рефрен повторился, и песня подошла к концу. Женщина, которую прославляет эта песнь, мертва, напомнила Элисса себе, она умерла больше двадцати лет назад. Сейчас ей было бы больше сорока лет, если бы она осталась жить, подсчитала Элисса. Это не настоящая конкурентка, решила она, она может позволить ему эти предрассветные воспоминания, не тревожась. Мертвые ушли; Элисса — та женщина, которая сейчас вместе с герцогом Бертраном, она лежит в его постели в конце ночи летнего солнцестояния. Все преимущества, несомненно, на ее стороне. Элисса улыбнулась, выжидая тот момент, когда он повернется и увидит, что она его ждет, что ее тело полностью открыто его взорам или всему, что он от нее пожелает.
Стоя у окна, Бертран де Талаир смотрел, как темнота уступает место серому свету на улицах внизу, а потом увидел первые слабые проблески утреннего света на восточном краю неба. Он задал себе бесполезный, безнадежный вопрос, сколько рассветов он встретил вот так, пока совсем не та женщина ждала, когда он вернется к ней в постель, которую покинул. Он не собирался возвращаться в постель. Он отбросил прочь саму мысль об этом, закрыл глаза, и мысли его преданно вернулись по спирали к концу песни.
Даже песня озерных птиц
Моею любовью дышит,
Прибрежный ковер в ее честь
Цветочным узором вышит.
Рассвет разгорался, наступал день. Предстоит много дел, множество сложных вещей, которые требуют выполнения. Он открыл глаза, чувствуя, как она снова ускользает, как ушел тогда он, ускользает в тумане, в воспоминаниях, с ребенком на руках.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ОСЕНЬ
Глава 9
Он ждет ее, Розала видит его издалека, осторожно ступая по крутой, обрамленной деревьями тропе от водяной мельницы, возвращаясь с прогулки. Свекор сидит верхом на коне на открытом пространстве перед подъемным мостом.
Дыхание ее учащается, так как ее охватывает страх, она складывает руки на округлившемся животе, словно защищая его, но намеренно не убыстряет шагов. Ее мужа нет дома, он во дворце, и Гальберт должен это знать.
— Доброе утро, господин, — произносит она, медленно входя во двор. Подъемный мост замка опущен: во дворе перед замком горстка коранов шумно обучается приемам боя на посохах, за ними серфы разгружают мешки с собранным зерном под пристальным наблюдением управляющего. Обычный день уплаты десятины в замке Гарсенк. Однако все они достаточно далеко от них двоих и не могут слышать то, что они говорят друг другу.
Гальберт де Гарсенк, массивный и величественный в своей одежде верховного жреца бога, не отвечает сразу на ее приветствие, глядя с каменным лицом на нее сверху. Ему, конечно, следовало спешиться, простая вежливость к жене сына требует этого; то, что он этого не делает, служит первым сигналом, попыткой запугать ее. Розала уже знает: почти все, что делает этот человек, задумано как средство получить власть.
— Прошу тебя в замок, — произносит она, словно в его манере нет ничего особенного. — Ты должен знать, что Ранальда нет дома, но я с радостью сделаю все возможное, чтобы тебе было удобно. — На ее лице мелькает улыбка, но быстро исчезает; она не станет унижаться перед этим человеком, она поклялась себе в этом.
Он дергает поводья, заставляет коня слегка пританцовывать очень близко от нее. Она стоит неподвижно; конечно, она не боится лошадей и совершенно уверена, по очевидной причине, что ее свекор не рискнет сейчас причинить ей физический вред.
Гальберт прочищает горло.
— Иди в дом, — произносит он своим прославленным голосом с ледяной холодностью. — Иди в замок немедленно, пока не опозорила нас еще больше. Я слышал, что ты гуляешь вне замка, но отказывался верить. Приехал убедиться своими глазами, я был уверен, что слухи неверны и ложны. Вместо этого я вижу, как ты бесстыдно разгуливаешь в твоем положении на глазах у серфов точно так, как мне говорили. Неужели ты настолько развратна, что вытворяешь такое?
Она так и думала, что дело может быть в этом. Она испытывает почти облегчение от того, что оказалась права и теперь знает, откуда ждать нападения.
— Ты зря обижаешь меня и роняешь свое достоинство, — отвечает она так спокойно, как только может. — Я делаю то, что женщины Савариков делают уже много поколений. Тебе это известно, господин, не притворяйся, что ты этого не знал. Женщины моей семьи никогда не сидели в своих комнатах, когда вынашивали детей, они всегда совершали ежедневные прогулки по семейным угодьям.
Он снова дергает поводья; его конь беспокойно перебирает ногами.
— Ты теперь Гарсенк, а не Саварик.
— Ошибаешься. Я всегда останусь одной из Савариков, господин. Не нужно себя обманывать. То, с чем я родилась, нельзя у меня отнять. — Она колеблется. — К этому можно только прибавить. — Последнее она добавляет ради примирения, в отсутствие Ранальда ей очень не хочется столкновения с его отцом. — Мой супруг и господин знает, что я не лежу в постели: я рассказала ему о традиции моей семьи, когда он впервые узнал о моей беременности. Он не возражал.
— Конечно, не возражал. Ранальд не достоин даже презрения. Невероятный глупец. Он позорит наших предков.
Розала мило улыбается.
— Но он просил меня передавать ему, если ты будешь плохо отзываться о нем. Эти слова подходят под такое определение?
«Осторожнее, — говорит она себе. — Этого человека нельзя сердить». Но трудно сдаться ему без сопротивления; очень трудно, помня ее собственного отца и ее дом, раболепствовать перед верховным старейшиной, гордящимся своей недавно обретенной властью.
Она видит, как Гальберт сдерживает поспешный ответ. Ранальд отличается вспыльчивым нравом, и Блэз тоже, но в меньшей степени. Отец по сравнению с ними обоими — это лед, его гнев и его ненависть находятся под безжалостным контролем и направляются им в нужное русло.
— Ты намеренно дерзишь, — говорит он. — Следует ли мне выпороть тебя за это? — Его голос звучит странно мягко для таких слов, словно он просто предлагает ей прогуляться с ней по окрестностям или позвать на помощь служанку.
— Действительно, — отважно отвечает Розала. — Достойная мысль. Ты приходишь сюда под предлогом заботы о ребенке, которого я ношу, а потом предлагаешь мне порку. Благоразумный подход, господин мой.
Теперь его очередь улыбнуться. Его улыбка пугает ее больше всего остального. Она старается не подавать виду.
— Я могу подождать, — мягко произносит Гальберт де Гарсенк. — Наказание может быть отсрочено, и ты все равно будешь знать его причину. Я — человек терпеливый. А теперь иди в замок, или я буду вынужден заставить тебя силой на глазах у коранов и слуг. Ты носишь первого из нового поколения Гарсенков, и я не позволю тебе рисковать им из-за твоего каприза.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
