Отлежавшись, Гаррис спустился к канаве и, войдя в солоноватую воду, стал пить. Утолив жажду, он залаял, что нужно свернуть с дороги и двигаться через поля. Целью был Сигнальный холм в оленьем заповеднике. Гаррис пустился рысью.
– Помедленнее, Гаррис, – выдохнула Сьюзен. – А то тебе ни за что не взбежать наверх.
Но Гарриса воодушевлял силуэт холма, высящийся впереди в лунном свете, он думал лишь о том, как бы поскорее оказаться на вершине. Две малюсенькие собачки карликовых пород – За – За и Фифи, песик стриптизерши, – обессиленно рухнули в зарослях папоротника, но ретриверы аккуратно ухватили их за шкирку и потрусили дальше. В темном лесу за лугом устроили ночевку олени. Их разбудил хруст и шелест папоротников, чуткие носы уловили опасный запах.
Наконец стая достигла подножия холма, и Гаррис скомандовал остановиться. Псы легли кольцом вокруг него.
– Слушайте людей, – приказал Гаррис.
Собаки навострили уши, но слышно было только охотящихся сов и копошащихся в подлеске ночных животных. Ни голоса, ни шагов человека на мили вокруг.
– Теперь мы поднимемся на вершину, – распорядился Гаррис.
Это было нелегкое восхождение. Пришлось карабкаться на гигантские валуны, миллионы лет назад разбросанные извержением вулкана, и когда добрались до вершины, никто не мог заговорить. Все пыхтели, вывалив языки, но глаза у всех собак пылали торжеством. Отдышавшись, собаки пустились исследовать место. Большинство не преминуло оросить основание каменного указателя, на котором стрелками обозначались направления на важные города, включая Москву и Нью – Йорк.
Гаррис вновь призвал к вниманию.
– Мы пришли сюда не просто так. По всей Англии стоят сигнальные холмы, и на вершине каждого холма сейчас ждет собачья стая. Мы отправим сообщение, которое услышит каждая собака страны.
Все примолкли, ожидая сообщения. Прошла целая минута, и Тоска не выдержала:
– Ты намерен поделиться с нами сообщением или так всю ночь и будешь стоять под луной в героической позе, маленький старикашка – воображала?
– Тоска, будь умницей, – зарычал Рокки. – Немного уважения, а?
– Сейчас два часа ночи, – продолжил Гаррис. – Большинство наших сородичей сидят по домам, охраняя своих двуногих кормильцев, – еще одна неблагодарная работа, которую мы исполняем каждый день круглый год. Предки наших хозяев отдавали жизнь за свободу. Можем ли мы забыть эти жертвы? Доколе мы будем стоять в стороне и смотреть, как в стране принимаются законы, не позволяющие нашим хозяевам высказывать свою правду?
Англичане и англичанки должны свободно говорить то, что у них на сердце, и если им не нравится, что делает правительство, у них должно быть право об этом заявить и не бояться, что среди ночи к ним в дверь постучат Законы о собачьем терроре не должны пройти!
Теперь слушайте и запомните простую рифму Мы пролаем ее с этой вершины, а на ближайшем сигнальном холме ее услышат и повторят другие собаки, – и так пока вся Англия не проснется от собачьего лая.
Разбуженные приказом, передаваемым с сотен сигнальных холмов, все английские собаки навострили уши. То был призыв к оружию.
Уничтожайте удостоверения сторонников правительства! Жуйте их! Ешьте! Зарывайте в землю!
В день выборов перед избирательными участками выстроились очереди. Ничто так не волновало английских избирателей, как собачий вопрос. Те сторонники кромвелианского правительства, что сами держали собак, проснувшись утром, обнаружили, что ночью их удостоверения личности выцарапали из кошельков, сумок, карманов пиджаков и растерзали в клочки, сделав непригодными для предъявления на избирательных участках. С некоторыми кромвелианцами произошли возмутительные происшествия на участках: едва они вынимали удостоверения, чтобы показать служителю, их вырывали прямо из рук налетевшие псы.
Вместе с тем столько народу голосовало за собак, что это был крупнейший обвал во всей недавней политической истории Британии. Подавляющий перевес Новых консерваторов застал врасплох даже бывалых аналитиков. Сынка Инглиша прославляли как политика нового типа, носителя «эмоционального интеллекта» и «проницательности». Когда Сынок произносил первое обращение к нации, рядом с ним сидел Билли. Английских избирателей очаровали повадки маленькой собачки, которая лизала лапы и зевала, морща милую мордашку. Очаровали настолько, что люди не услышали толком, когда Сынок говорил им, что зоны изоляции расширят, передачи Би – би – си будут проходить цензуру, а в будущем госсекретарь США получит свой кабинет на Даунинг – стрит.
Свою речь Сынок окончил словами:
– И конечно, антисобачьи законы уже аннулированы.
Он взял на руки Билли и помахал зрителям его лапкой.
Джек Баркер сидел за письменным столом в кабинете на Даунинг – стрит. Было десять утра, Джек так и не вылез из джинсов и футболки. Он слушал диск Леонарда Коэна и время от времени начинал подтягивать. Под музыку Коэна они занимались любовью с Пат, первой женой, в маленькой квартирке, оставшейся после развода жене. Коэн был саундтреком их молодости. Вторая жена, Каролина, запрещала Джеку слушать Коэна. Она говорила, что песни эти «нездоровы», и пыталась заразить мужа собственной страстью – старинной английской музыкой, исполняемой на штуковине под названием сакбут или что‑то типа этого. В общем, на клавесине.
Джек развернул письмо, доставленное курьером накануне выборов, и перечел его.
Глубокоуважаемый мистер Баркер,
Я не сомневаюсь, Вам будет приятно узнать, что сегодня в 10 утра я отреклась от престола. Я, конечно, прекрасно осведомлена о том, что Вы не признаете монархии, но я‑то признаю.
Встает вопрос, кто сменит меня на троне, но Вас это заботить не должно, поскольку, как я подозреваю, Вы скоро больше не будете премьер – министром.
Я сочла, что неучтиво будет не известить Вас о моем решении, ведь у нас с Вами есть общая история.
Искренне Ваша,
Элизабет.
Джек снял телефонную трубку и набрал номер, который помнил наизусть. Пат отозвалась сразу же. Она была на кухне: он слышал, как подвывает их старая посудомоечная машина.
– Пат, приезжай за мной, – сказал Джек.
Она произнесла с упреком:
– Ты слушаешь Коэна. Ты же знаешь, как он на тебя действует. Джек, выключи его сейчас же!
Джек взял пульт и уменьшил громкость, но тоска и горечь никуда не делись.
– Не следовало нам разводиться, Пат. А мне не надо было идти в политику. Пат, приезжай за мной.
– Я не могу, – ответила Патрисия. – Я живу не одна.
Джек молчал. Леонард Коэн стенал о смерти и отчаянии. Наконец Джек спросил:
– Кто он?
– Пиренейская горная собака по кличке Джек.
Джек Баркер не знал такую породу, но по названию догадывался, что собака большая.
– Приезжай и забери меня, – повторил он.
54
В первый рабочий понедельник правительства новых консерваторов над крышами переулка Ад зарокотал вертолет. Повисев несколько секунд в воздухе, он опустился на лужайку, где прежде росли деревья. Предрассветную тишину разорвал рев мотора. Несмолкающее «бык – бык – бык» лопастей и вой двигателя перебудили весь переулок, жильцы выпрыгивали из кроватей и бросались к окнам. Собаки тупика ожесточенно лаяли, предупреждая друг друга о возможной опасности.
Отодвинув штору, Камилла не сразу поняла, что она видит. Какой‑то чудовищный жук, стрекоча, сидел на лужайке и выбрасывал из брюха фигуры в черной одежде и масках. Она обернулась к Чарльзу и не поверила своим глазам: муж неторопливо надевал на пижаму халат.
– Боже мой, Чарльз! – крикнула она. – Может, ты еще умоешься и причешешься, чтобы подойти к окну?
Входная дверь затряслась под мощными ударами и затрещала. Сердитые голоса выкрикивали неразборчивые команды, на лестнице затопали тяжелые ботинки. Чарльз взял с туалетного столика расческу и стал причесываться.
– Собаки замолчали, – сказала Камилла. – Где собаки?
Увидев, как в предрассветной синеве к дому Чарльза и Камиллы несутся черные силуэты, королева без раздумий бросилась на защиту сына.
Чарльз, лысеющий и морщинистый, в скором будущем дедушка, оставался для нее ребенком. Елизавета не стала терять время на халат и шлепанцы, а метнулась вниз по лестнице, выскочила на улицу и понеслась по переулку, как была, в хлопчатобумажной ночнушке и босиком. В детстве она слышала, как взрослые шепотом говорили о судьбе Романовых, которых расстреляли на рассвете. Если понадобится, она пожертвует собственной жизнью, лишь бы убийцы пощадили Чарльза.
Пересекая лужайку, она заметила в открытом люке вертолета Гарриса, Сьюзен, Фредди, Тоску и Лео: их гладили солдаты.
Когда выбили дверь спальни, Чарльз был уже готов. Чего‑то подобного он ожидал с того самого момента, как понял, что его монаршая жизнь целиком находится в руках народа. Без согласия народа королевская семья править не сможет.
