этим она занималась постоянно! А больше она для нас ничего не делала. Только языком молола.
Стоит Дженис произнести эти слова, как она понимает, что вышла замуж за человека, похожего на ее тетю. Дженис не верится, что эта простая мысль пришла ей в голову только сейчас, а еще ей не верится, что она сделала такую невероятную глупость.
Миссис Би деликатно забирает у Дженис пустую чашку и ставит ее на столик.
– Какой была ваша мать до смерти отца?
– Уже и не вспомнить, но иногда в голове вдруг всплывает какая-нибудь картина: вот она что-то печет, вот причесывает Джой, вот проверяет меня по книге – прочитала ли я то, что задали на дом? Но теперь даже не знаю, настоящие это воспоминания или просто мои мечты.
– И кто потом заботился о вас и вашей сестре?
– Почти все дела я взяла на себя. Иногда мама с тетей уходили по вечерам, а возвращались только через пару дней. Покупали нам горы конфет и всякое дешевое блестящее барахло и вели себя так, будто просто в магазин сбегали, а мы еще должны были радоваться. Но Джой ужасно волновалась, когда мамы не было дома, хоть я и врала, будто знаю, где она. Я пыталась приготовить нам еду, собрать сестренку в школу, но Джой знала, что я просто прикрываю маму. Но вот мне уже двенадцать, а ей семь. Джой росла умной девочкой. – В голосе Дженис невольно звучит гордость. – Чего я только не пробовала: и упрашивала маму, и кричала на нее, но все бесполезно. Мама просто меня игнорировала, вдобавок, когда я устраивала скандал, Джой очень расстраивалась, ведь она так хотела верить, что мама искренне хочет нас порадовать!
– Кто-нибудь из взрослых замечал, что происходит? Пытался вам помочь? Кто-то из соседей или учителей?
И снова Дженис не отвечает на вопрос миссис Би, а хочет рассказать совсем о другом.
– Мою сестру крестили как Джой, но мое крестильное имя – не Дженис. Хотя нет, не совсем так, Дженис – мое второе имя. Так звали мою бабушку, но я ее не знала.
– И как же вас нарекли при крещении?
– Хоуп. – Дженис прикрывает глаза, думая об этой горькой иронии. – Мы из консервативной семьи, имена наподобие Мерси, Грейс и Хэппи для нас обычное дело[15]. Хоуп и Джой. Нет, вы представляете? Когда мы пошли в новую школу в Нортгемптоне, я стала представляться своим вторым именем.
– А как вас называла мать?
– Практически никак. Даже толком не припомню, чтобы она обращалась ко мне по имени.
– А ваша сестра? Как она вас звала?
– Чаще всего – сестричка, иногда – Хоуп. Но она была умницей и в школе не забывала, что ко мне надо обращаться: Дженис. Джой сообразительная, все схватывает на лету.
В комнате стало тихо. Обе женщины погрузились в свои мысли.
Наконец миссис Би вздыхает и мягко спрашивает:
– Хотите, буду называть вас Хоуп?
– Предупреждаю: тогда я начну называть вас Рози.
Обе женщины пытаются улыбнуться, но такая мудреная задача им не под силу.
Миссис Би выпрямляется в кресле.
– И все-таки, я хочу понять, почему никто не замечал, что творится в вашей семье, – возвращается она к своему первому вопросу.
– Соседей мы толком не знали, а еще я взяла с Джой обещание, что она не будет рассказывать про наши домашние дела в школе. Я была уверена: то, что я делаю, – нехорошо, и, если кто-нибудь узнает, что я присматриваю за сестрой вместо мамы, мне сильно попадет. – Дженис качает головой. – Сейчас даже самой не верится.
– Неужели в школе никто не спрашивал, как вам живется дома?
– Благодаря папиным сбережениям нас с Джой отдали в частную школу. При монастыре. – Дженис думает о том, что в другой жизни они с миссис Би сейчас смеялись бы и шутили на эту тему, ведь старуха оказалась права: Дженис действительно учили монахини. – Порядки в школе были очень строгие. Приветливых учителей, всегда готовых выслушать, у нас не было. Внимание мне уделяла только учительница английского, сестра Бернадетта. Она была добрая. Иногда на перемене или в перерыве на ланч, но не после школы (когда заканчивались уроки, мне надо было сразу бежать домой) она разрешала мне разбирать вместе с ней книги и в благодарность за помощь угощала меня печеньем.
– Этого мало, – безапелляционным тоном замечает миссис Би.
Но Дженис думает: какой сейчас толк от пустых разговоров? Значение имеет то, что было, а не то, чего не было, и она всегда будет благодарна своей учительнице. Дженис просто необходимо видеть в маленьких добрых поступках сестры Бернадетты только хорошее. А иначе что еще у нее останется?
Дженис смотрит на сидящую рядом женщину и видит слезы, которые текут по лицу пожилой леди, хотя ей казалось, что плачет она сама. Дженис вспоминает ту ночь, когда они с миссис Би смеялись и плакали, и тогда она думала, что это одно и то же. А теперь Дженис даже не в состоянии понять, кто из них плачет. Ей кажется, будто она смотрит вниз с огромной высоты. Неужели она отважится нырнуть в эту бездну? О прыжке речи не идет, но, может, она позволит себе просто упасть? Если есть на свете место, где Дженис способна решиться на такое, то оно здесь, среди этих книг, рядом с этой женщиной.
– Мама встретила одного мужчину. Они вместе работали. Мама была офис-менеджером, а чем занимался он – не знаю. Как бы там ни было, он начал к нам приходить.
– Что он был за человек?
– Казалось, нет ничего такого, чего не умеет Рэй. Мама преобразилась, будто по волшебству. Теперь она смеялась, пела, следила за своей внешностью. Джой так радовалась! Сестренка любила сидеть и смотреть, как мама прихорашивается, и все повторяла, какая она красивая.
– А вы?
– Я ужасно злилась. Джой такая добрая, милая девочка, но почему-то она маме столько счастья не дарила! С одной стороны, мне было досадно, что Джой не разделяет моего гнева, но с другой – я ей немножко завидовала: хорошо ей, радуется и ни о чем не думает! Наверное, мне все-таки хотелось верить, что все уладится и наша мама будет вести себя как все нормальные матери.
– И что же из этого вышло? – спрашивает миссис Би тоном человека, которому уже известен ответ.
– А вы как думаете? – в свою очередь, спрашивает Дженис; ей ответ тоже прекрасно известен. – Не помню, сколько прошло времени, но в конце концов Рэй переехал к нам. Вещей у него почти не
