Что это меня — стало ясно сразу: один из молодых парней, стоявших у входа, цапнул меня за шиворот и развернул к центру помещения. Нукер, отжавшись на одной руке, упёртой в холку подростка под ним, второй — приглашающе помахал мне. Его широкая морда расплылась в многообещающей довольной улыбке. Редкие жёлтые зубы хорошо гармонировали с реденькими усиками. Что-то мне это лицо очень напоминает Париж — так и хочется съездить.
Меня подтащили к нему и поставили рядом на колени. Теперь мне было хорошо видны подробности происходившего под халатом. На спине полонянина, лежавшем на животе без штанов, с задранной на голову рубахе, уверенно, по-хозяйски устроился этот редкозубый хозяин жизни. Жизни разложенного мальчика — наверняка.
Улыбка стала ещё шире, и он уверенно запустил свободную руку в разрез на груди моего полушубка. Факеншит! Правы-таки правоверные евреи со своей ежедневной молитвой: «Спасибо тебе, господи, что я не родился женщиной». Или дамы к такому привычные? Но даже через кольчужку… неприятно.
Я, было, инстинктивно отдёрнулся.
Размечтался…
Меня сразу придавили. Подбери инстинкты, Ванюша. А также сопли, чувства и эмоции. Эти ребята все варианты уже видели, и типовые реакции у них накатаны. Отработаны на всевозможном «русском мясе», отлавливаемом этими «серыми тараканами» и послушно бегающим через Степь. Тысячу вёрст, тысячу лет. Или — непослушно дохнущем в процессе отгонки стад двуногой и четвероногой скотинки. Так дохнущей, что на десять вёрст вдоль степных шляхов — непрерывный слой костяков.
Единственное моё отличие — молотилка со свалкой. Которые «здесь и сейчас» — никому нафиг не нужны. Но мне они задают масштаб наблюдаемого события: мелочь мелкая, неразличимая в глобальном историческом прогрессе человечества. Что ж я, с мелочью не разберусь? Сохраняй самообладание, Ивашка-попадашка. Думай. Веди себя… «правильно».
Вариантов у меня нет — чистый фатум пришёл. В десяток сабель из меня фарш нарубают мгновенно. Хотя — они и рубить не будут, чуть прижмут, повяжут плотнее. Будет то же самое — как им вздумается, как им в сию минуту в голову взбредёт. Только я буду уже битый и упакованный. Взамен невидимых пут страха, смирения — будет ремень сыромятный очевидный. Тушка приготовленная.
И будет спровоцированное моим… шевелением — их общее юношеское желание чего-нибудь… уелбантурить с жертвой. С не-мычащим снарядом в молодёжно-спортивных играх с острыми предметами. А говорить им что-нибудь… Они ж русского языка — не понимают!
Но я попытался:
— Евсахиби…
Нукер сжал мне нижнюю челюсть, оттянул и заглянул в рот:
— Карош, карош оглан. Соссуз. Хизла.
Хизла — понятно. «Быстро». А чего быстро? Нукер подёргал меня за отворот полушубка:
— Хизла-хизла. Сургун.
Я ещё непонимающе смотрел на него, когда второй половец сдёрнул с моих плеч бедный полушубок. Мать…! «Соссуз» — раздевайся, «сургун» — снимай. Мои лингвистические воспоминания стремительно актуализировались.
Обмен шутками между присутствующими, их интонация и жестикуляция, довольная морда моего… господина — подтвердили мои подозрения. Если я дёрнусь, то они начнут играть мною в какой-то вариант регби. «Козлодрание» — старинная тюркская национальная игра. Ни козлом, ни тем более — драным козлом, мне как-то…
Я осторожно чуть отодвинулся, стащил с себя и аккуратно сложил на земляном полу рядом свой тулупчик.
— Сургун, сургун.
Он подёргал мою разодранную свитку. Снимаю. Потихонечку, не торопясь. Окружающие, кажется, разочарованы — нет развлечения, нет повода поиграть с непокорным рабом. Заиграть его насмерть.
Они ведь привыкли, что некоторые рабы «отдаются молодёжи, как зайцы щенкам».
Я стащил кольчужку через голову. Вот её нукер взял в руку, внимательно осмотрел, помял в пальцах, и бросил в другую сторону. А я вспомнил кое-что из уроков ихнего иностранного языка:
— Бай… беклеюин (господин… ждать).
— Бен хизли бир секилде (я быстро).
В следующий момент он резко дёрнул меня за верёвку на шее и прижал щекой к спине между лопатками лежащего, кажется уже без чувств, паренька. Нависнув надо мной, почти прижав грудью, одетой в какую-то кожаную жилетку с нашитыми на неё железными прямоугольниками, продолжая щериться и пованивать недавно съеденным, он приступил к продолжению процесса получения «их наслаждений».
Кажется, именно стремление обеспечить мне наиболее удобный обзор заставило его упереться мне рукой в ухо, чуть не сворачивая его к затылку. Сам же он старательно и мощно приподнимался и опускался над бледными, но уже раскрасневшимися, тощими ягодицами бедняги. Периодически отдёргивая подол своей рубахи в сторону, чтобы обеспечить мне максимально полную картинку. Пощипывая попавшее под него мясо в разных местах для качественного акустического сопровождения. Паренёк болезненно дёргался и охал на каждый щипок, его тощее, бледное после зимы, тело сотрясалась от каждого толчка любителя юных пленников. А сам… «евсахиби»… старательно демонстрировал мне свои… багрово-лиловые достоинства в реальном времени.
Наблюдаемая цветовая гамма… не радовала. Я, знаете ли, предпочитаю чистые синие цвета. Звуковое сопровождение состояло в оханьи, аханьи и гыгыканьи. А также — хлюпаньи, чмоканьи, чавканьи… Как известно, человек на две трети состоит из воды. Такое… жиденькое болотце. Нижнее болотце — жалобно постанывало. Верхнее… радостно по-гыкивало. Соединяясь, они по-хлюпывали.
Смысл моего почётного зрительского места в бельэтаже — вполне понятен: вот твоё скорое будущее, смирись, бойся, готовься.
Только, видишь ли, дядя, зрелище, конечно… эпическое. Типа наглядного пособия: так мы, степняки, вас всех, русских. «С нами — бог. Остальные — под нами». В том числе — и в прямом смысле.
Но… Поздно, ребятки, поздно! Я здесь уже столького нахлебался, столько сам получил и другим… устроил… а ещё продумал, вообразил, представил… что ваша психоделика уже не срабатывает.
Картинку вижу. Но эмоции, ею порождаемые — уже не захлёстывают мозги. Уже не вгоняют в панику, в ступор. Могу — остановить, отключить чувства. Не закрывая глаз, не затыкая ушей… Смотрю — и не вижу, вижу — и не разумею. Разумею, но — не чувствую. Душа — не рвётся. Просто наблюдаю.
Вместо запредельного страха, ужаса, распада души и разума, идёт штатный сбор информации. Визуальной, акустической, тактильной… Запах… Самый мощный — острый запах конского пота от халата. Острый — но не противный. Ещё — запахи хомосапиенсов: пот, дерьмо, кровь, сперма… Ничего принципиально нового.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
