Ривьера совершенно не походил на человека, которого прошлой ночью подстрелили иглой со снотворным, а затем похитили, подвергли тотальному осмотру и заставили присоединиться к команде Армитиджа.
Кейс взглянул на часы. Молли вот-вот вернется. Тоже мне, наркокурьер.
— А ведь этот говнюк и сейчас под кайфом, — сказал он хилтоновскому вестибюлю. Седеющая итальянская матрона в белом кожаном смокинге опустила на нос очки «порше» и взглянула на него с некоторым недоумением. Он широко улыбнулся, встал и вскинул сумку на плечо. Нужно было купить сигарет. Интересно, есть ли в «шаттле» салон для курящих?
— Счастливо оставаться, леди, — сказал он даме; та быстро вернула очки на место и отвернулась.
Сигареты продавались в сувенирной лавке, но Кейсу не хотелось разговаривать ни с Армитиджем, ни с Ривьерой. Торговый автомат находился в узкой нише в конце ряда таксофонов.
Он покопался в набитом турецкими лирами кармане и начал скармливать в щель маленькие тусклые монетки, слегка забавляясь анахронизмом процесса. Ближайший таксофон зазвонил.
Совершенно машинально Кейс снял трубку.
— Да?
В трубке тихо попискивало, сквозь шумы спутниковой связи доносились тихие невнятные голоса, а затем раздался звук, похожий на завывание ветра:
— Привет, Кейс.
Пятидесятилировая монетка выскользнула из пальцев, подпрыгнула и куда-то укатилась.
— Это Уинтермьют, Кейс. Пора бы нам поговорить.
Электронный голос.
Кейс повесил трубку.
Позабыв про сигареты, он шел вдоль длинного ряда таксофонов. И каждый раз, когда Кейс проходил мимо очередного аппарата, тот звонил ровно один раз.
Часть третья
Полночь на рю Жюль Верн
8
Архипелаг.
Острова. Тор, веретено, кластер. Человеческая ДНК сочится из недр гравитационного колодца, масляным пятном расплывается по его крутой стенке.
Вызовите на экран графическую программу самого обобщенного, грубого отображения плотности обмена информацией в архипелаге L-5. Ярко вспыхнет массивный красный прямоугольник, доминирующий элемент схемы.
Фрисайд. Фрисайд многогранен, и далеко не все его грани видны туристам, снующим вверх-вниз по гравитационному колодцу. Фрисайд — это бордель и банковский центр, дворец наслаждений и свободный порт, город пионеров и роскошный курорт. Фрисайд — это Лас-Вегас и Висячие сады Семирамиды, орбитальная Женева и фамильное гнездо чистокровного (на манер призовых кошек и собак), опутанного густой сетью близких внутрисемейных браков, промышленного клана Тессье и Эшпулов.
В Париж они летели лайнером «Ти-Эйч-Уай», первым классом, и сидели все вместе — Молли у иллюминатора, рядом с ней — Кейс, а Ривьера и Армитидж — у прохода. Был момент, когда самолет накренился на вираже, и Кейс увидел сквозь круглое окошко море и горстку сверкающих алмазов — островной греческий городок. В другой раз, потянувшись за своим стаканом, он заметил в смеси «бурбона» с водой еле уловимое очертание чего-то, очень похожего на гигантский сперматозоид.
Молли перегнулась через Кейса и ударила Ривьеру по щеке:
— Не надо, малыш. Кончай шуточки. Еще одна сублиминальная срань, и тебе будет не как сейчас, а очень больно. Здоровье твое драгоценное ничуть не пострадает, а я получу огромное удовольствие.
Кейс оглянулся на Армитиджа. Лицо абсолютно спокойное, во внимательных голубых глазах ни тени раздражения.
— А и верно, Питер. Кончай.
Кейс посмотрел на Молли. Мелькнула и тут же исчезла черная роза, лоснящиеся, как кожа, лепестки, черный стебель с блестящими металлическими шипами…
Ривьера кротко улыбнулся, закрыл глаза и тут же уснул.
Молли отвернулась к иллюминатору; в темном стекле отразились два серебряных круга.
— Ты ведь летал уже в космос? — спросила Молли, глядя, как Кейс устраивается на толстом, податливом темперлоне амортизационной койки «шаттла».
— Да нет. Я и вообще почти не летаю, только если по делу.
Стюард прилаживал к его запястью и левому уху датчики.
— Надеюсь, тебя не прихватит СКА, — сказала Молли.
— Воздушная болезнь? Ни в коем разе.
— Здесь не совсем то. В невесомости пульс твой участится, а внутреннее ухо на время сбрендит. Появится рефлекторное желание удрать неизвестно куда и соответствующий прилив адреналина.
Стюард переместился к Ривьере и вытащил из кармана красного пластикового фартука очередной набор датчиков.
Кейс отвернулся и попробовал различить очертания старых пассажирских терминалов аэропорта «Орли», но увидел только отражение изящно изогнутых отражателей выхлопа на мокром бетоне. На ближайшем из них красовался какой-то арабский лозунг — красные закорючки, напыленные из аэрозольного баллончика.
Кейс закрыл глаза и сказал себе, что «шаттл» — это просто очень большой самолет, который очень высоко летает. Вот и пахнет он как самолет — одеждой, жевательной резинкой и выхлопными газами. Из динамиков доносилось негромкое позвякивание кото[14]. Оставалось только ждать.
Прошло двадцать минут, и мягкая, непомерно тяжелая лапа перегрузки глубоко вдавила его в темперлон.
На практике СКА — синдром космической адаптации оказался еще хуже, чем в описании, но все быстро кончилось и Кейс заснул. Когда стюард его разбудил, «шаттл» уже маневрировал среди посадочных терминалов.
— А теперь сразу во Фрисайд? — Кейс с тоской взирал на крошку ихэюаньского табака, которая выплыла из его нагрудного кармана и теперь дразняще плясала перед носом. Пассажирам шаттлов категорически запрещалось курить.
— Нет, программа поменялась, обычные закидоны нашего начальничка. Теперь мы направляемся на Сион. Точнее — в кластер Сион. — Молли тронула пряжку привязной системы и начала выбираться из нежных объятий амортизирующего пластика. — Маршрут, мягко скажем, странноватый.
— А чего?
— Народ не самый легкий в общении. Растафари. Их колонии лет уже тридцать.
— Да кто они такие?
— Увидишь. Мне-то один хрен, растафари там или не растафари. Ну а ты сможешь там хотя бы покурить.
Сион основали пятеро рабочих, которые отказались вернуться на Землю: повернулись к небу передом, к гравитационному колодцу — задом, и начали строить. Пока центральный тор не закрутили и не создали в нем тяготение, все они страдали от вымывания кальция и сердечной недостаточности. Пузырь такси подплывал к корпусу Сиона, сваренному на живую нитку; на взгляд Кейса, эта устрашающая конструкция сильно смахивала на латаные-перелатаные лачуги стамбульских трущоб — разнокалиберные, неправильной формы плиты обшивки, то здесь, то там — растафарианская символика и накарябанные лазером имена строителей.
Молли и тощий сионит Аэрол помогли Кейсу справиться с невесомостью и препроводили его по недлинному переходу внутрь малого тора. За очередным приступом головокружения Кейс не сразу и заметил, что Ривьера и Армитидж куда-то исчезли.
— Сюда, — сказала Молли, проталкивая его ноги в узкий люк, проделанный вроде бы в потолке. — Хватайся за перекладины. Ты сейчас представь себе, что спускаешься, и все будет тип-топ. Чем ближе к внешнему периметру, тем больше тяготение, так что это и вправду спуск. Сечешь?
Желудок Кейса яростно протестовал.
— Все, брат, будет в порядке, — обнадежил его Аэрол, сверкнув золотыми зубами.
Как-то так вышло, что конец туннеля оказался его дном. Кейс вцепился в несильное тяготение, как утопающий вцепляется в спасательный круг.
— А ну-ка, вставай, — прикрикнула на него Молли. — Ты что, целоваться с палубой собрался?
Кейс обнаружил, что лежит ничком, раскинув руки. Что то стукнуло его по плечу. Он перекатился на спину и увидел толстую бухту эластичного троса,
— Будем строить хибару, — сказала Молли. — Помоги мне натягивать веревку.
Кейс оглядел обширное, совершенно пустое пространство и заметил, что всюду приварены стальные кольца — безо всякой, на первый взгляд, системы. Они растянули трос по какой-то сложной, придуманной Молли, схеме и развесили на нем обшарпанные листы желтого пластика. Во время работы Кейс постепенно ощутил, что кластер сотрясается от музыки. Называлась она «даб» — чувственная мозаика, состряпанная на основе огромных фонотек оцифрованной поп-музыки; она, по словам Молли, являлась некой формой религиозного культа и создавала чувство общности. Кейс поднял один из желтых листов, легкий, но очень громоздкий. Сион пропах вареными овощами, человеческим потом и марихуаной.
— Вот и прекрасно, — одобрительно кивнул Армитидж, легко проскальзывая в люк и глядя на пластиковый лабиринт. Появившийся следом Ривьера был явно непривычен к слабому тяготению.
