бы составил грамотный бизнес-план, в котором должно быть просчитано всё: и снабжение, и сбыт, и стройка, и наличие заказов, и количество рабочих.
— Это у тебя сбыт, у меня стройка.
— Это в плановой экономике у тебя стройка, а когда частником станешь, всё, что построишь, сбывать надо.
— Кирпичную кладку или монолитный бетон сбывать, что ли?
— Готовую продукцию.
— Да, Петр Георгиевич, какая-то неразбериха.
— А как ты хотел? Вчера ты руководил государственным строительным трестом, а сегодня ты — акционер, частник, капиталист — называй, как знаешь. В акционерном обществе складываются капиталы многих участников, с ними нужно считаться. Подтверждение денежных вложений — акция.
— Послушай, о чем ты говоришь? Какие капиталы, какие денежные вложения, кто их даст?
— Акционеры, а кто же еще? Капиталист, если он не вор, по-другому ни откуда денег не добудет.
— Но ведь акционерами должны быть сотрудники треста, — сопротивлялся я, цепляясь за свои советские привычки.
— Если не будут платить, значит, они не акционеры.
— А кто будет акционером?
— Любой, имеющий желание и деньги.
— Ужас, что такое, совсем всё запуталось!
— А ты разложи всё по полочкам, посади рядом экономистов, просчитай. Сколько денег нужно для выкупа имущества, где взять их, можно ли вынуть из прибыли? Кто будет кредитовать? Какое общество вы создаете, открытое или закрытое?
— Подожди, от кого закрытое?
— В закрытом общество могут быть только работники треста.
— А в открытом?
— Да хоть вся Россия.
— А где лучше?
— Там, где нас нет.
— И то верно. А как у тебя дела на заводе?
— Ну, что у нас? Такие же проблемы, их нужно решать… — Семененко задумался и вдруг сказал: — Ты знаешь, вспоминаю свою работу главным инженером с таким удовольствием… Я уверен, что это самая интересная, творческая должность на заводе. Только главный инженер определяет техническую политику…
— Что это ты вдруг вспомнил?
— О хорошем всегда приятно вспомнить. Сейчас кипение «первичного бульона» на заводе закончилось, совет трудового коллектива канул в Лету. Кировский завод остался единым, цельным, не разграбленным, не убитым. Смотрю на смежников: кругом неразбериха, непонятно, кто командует, кто работает. Появились новые люди, директора-владельцы, в основном они не разбираются в производстве, главное — продать. Какого качества — это десятое дело. В любое предприятие, а особенно у нас в России, нужно вкладывать огромные деньги. Если даже часть денег с предприятия выводится, оно обречено на прозябание или гибель.
— Но Вас-то это мало касается, Вы ведь неплохо оснащены.
— Нас это очень даже сильно касается. Оборудование устарело. Станкостроение в мире движется семимильными шагами, а мы по эффективности труда отстали от конкурентов в разы, то есть на десятилетия.
— Да ладно придумывать! Кировчане отстали? От кого?
— От передовых заводов мира.
— От иностранных, что ли?
— От них.
— Но мы всегда были в отстающих.
— А можно идти впереди, не отставать, а обгонять. Разве нельзя приобрести такое же оборудование, что у них? Мы знаем, где оно выпускается, тайн здесь нет.
— Эко, куда замахнулся! Сейчас Министерства оборонной промышленности нет, кто выделит вам деньги?
— Надо свои зарабатывать. Зарабатывать — самим, понимаешь, никто не мешает. И мы это делаем, в прошлом году капиталовложений в средства производства вложили вдвое больше, чем при советской власти.
— Сейчас редко кто столько вкладывает в развитие.
— А я не о наших заводах говорю, наши конкуренты не здесь, а там, в развитых капиталистических странах. И скорость развития у них выше. Поэтому мы должны двигаться по пути кардинального технического перевооружения и эффективной организации труда. Роль человека на производстве нужно принципиально изменить. Надо планировать весь рабочий цикл. Нужно знать, сколько качественных деталей получим за час, смену, месяц. А для этого необходимо учить рабочих, но не так, как мы делали раньше, по-дедовски, а с учётом понимания новой техники. Люди должны знать, насколько ответственной становится их работа.
— Да, Петр Георгиевич, похоже, мои беды по сравнению с твоими — мелочь. —
У каждого из нас свои проблемы.
Разговор прервался. Приятно было послушать умиротворяющий шум листвы окружающих нас деревьев, которые в этом месте были особенно высокие, мощные, густые. Они как будто нас подбадривали, поддерживали, олицетворяли собой мощь и выдержку, подобающую человеку. Уж не души ли героических ленинградцев, покоящихся в этих местах в блокадных могилах, вселяли в нас уверенность в необходимости и правильности нашего профессионального служения, производственного подвига во благо неизбывной России?
После символичной минуты молчания говорить стало легче.
— Хорошо мне с тобой. Спасибо, что нашел время, Петр Георгиевич. Я часто встречаюсь со своими коллегами, но такого разговора как-то не получается. Я догадываюсь, почему. Одна из причин — закрытость нашего треста. Мы работали на оборонных объектах, а здесь лишние разговоры были наказуемы. Хотя стройка есть стройка, где бы ни была. Я уверен, что по контурам цеха не узнаешь, для чего он строится — для производства танков или тракторов.
— Сейчас другое время. Закончилась эпоха плановой экономики, начались бурные времена вхождения в рынок, и надо принимать не спонтанные, а обдуманные, правильные решения.
— Ну, если рынок, то и законы управления другие.
— Не надо путать штатное расписание с управлением. У нас стиль управления на заводе отработан годами: полная демократия при обсуждении будущего решения и его единоличное принятие. Заговорил я тебя, пошли.
— Знаешь, сейчас я стал постарше, но всё равно, когда приезжаю на стройку, смотрю с наслаждением на работу каменщиков. Мне нравится наблюдать, как кирпич за кирпичиком вырастает стенка. Так же и в нашей жизни: знания, которые мы получаем, дают нам необходимый жизненный опыт — это тоже наши кирпичики.
— Я не строитель, но скажу тебе по секрету: мне так хочется, как в молодые годы, встать за станок
