Невозможно оставаться безучастным, глядя на знаки, начертанные человеком, давно покинувшим мир, даже если этот человек никак с тобою не связан. Свет померк в глазах у Гэндзи, слезы, падая, смешивались с тушью…[125] Стыдясь своего малодушия, он поспешно отодвинул письма в сторону и сказал:
— Ты ушла навсегда,За горою Смерти сокрылась.А я в этом миреБлуждаю, тоскою объятый,И следы твои тщетно ищу…
Дамы не смели разворачивать письма и читать их, но немудрено было догадаться, чьи они, и горе овладело ими с новой силой. Когда-то госпожа писала, что не может более выносить разлуки, хотя тогда они жили в одном мире… А теперь могло ли что-нибудь остановить безудержный поток слез?
Гэндзи не стал подробно читать писем, опасаясь, что не сумеет справиться с волнением и дамы осудят его за неумение владеть собой. Взглянув лишь на одно из них, самое длинное, он написал на полях:
«Что толку смотретьТеперь на травы морские?Пусть и ониЛегким дымком вознесутсяТуда же, к обители туч…»
После чего велел сжечь письма.
В том году Гэндзи с особым волнением прислушивался к голосам монахов, произносящих имена будд, к звону колец на жезлах. Не потому ли, что он в последний раз присутствовал на этой церемонии? Молитвы о ниспослании долголетия приводили его в сильнейшее замешательство. Да и как отнесутся к ним будды?
Несколько дней кряду шел снег, и вокруг было белым-бело. После окончания службы Гэндзи призвал к себе монахов и, выставив для них более щедрое, чем обычно, угощение, оделил богатыми дарами. Этих монахов, связанных с его домом и с высочайшим семейством, он знал давно и с грустью смотрел на их побелевшие головы. Как обычно, среди участников церемонии были принцы и высшие сановники.
Ветки сливы, на которых полураспустившиеся бутоны соседствовали со снежными хлопьями, были прекрасны. Казалось бы, подходящее время для музыки и танцев, но в этом году даже в звучании кото и флейт слышались Гэндзи сдавленные рыдания, поэтому решено было ограничиться стихами.
Да, вот еще что: передавая чашу монаху, Гэндзи произнес:
— Продлится иль нетМоя жизнь до весны? Не знаю.Не лучше ль теперьВеткой сливы, белой от снега,Украсить прическу свою?
— О том я молюсь,Чтобы тысячу весен встретилиЭти цветы,А мне на плечи годаБелым снегом ложатся… (368) —
ответил монах.
Было сложено немало других песен, но я позволю себе их опустить…
В тот день Гэндзи впервые нарушил свое затворничество. Его лицо поражало редкостной, совершенной красотой. Право же, сегодня он был еще блистательнее, чем в дни своей молодости, но почему-то монах, которому «на плечи года белым снегом ложились», не сумел удержаться от слез.
Год близился к концу, и все большее уныние овладевало Гэндзи.
— Пора изгонять злых духов, — волновался Третий принц. — Что мы станем делать, ведь они боятся только очень сильного шума.
«А ведь я и его больше никогда не увижу», — думал Гэндзи, и мучительная, неизъяснимая тоска сжимала его сердце.
Предавшись тоске,Не заметил, как протеклиДни, а за днями луны.Не сегодня ль к концу подошелИ год, и мой срок в этом мире? (369).
Никогда еще наступление нового года не отмечалось в его доме с такой пышностью. Говорят, дары, пожалованные принцам и министрам, были так великолепны, что и вообразить невозможно…[126]
Принц Благоуханный
Основные персонажи
Третий принц, принц Хёбукё (Ниоу-мия), 15—21 год, — внук Гэндзи, сын имп. Киндзё и имп-цы Акаси
Сын Третьей принцессы, Тюдзё, Гэн-тюдзё, Сайсё-но тюдзё (Каору), 14—20 лет, — сын Третьей принцессы и Касиваги (официально Гэндзи)
Государь (имп. Киндзё) — сын имп. Судзаку, преемник имп. Рэйдзэй
Государыня (имп-ца Акаси) — дочь Гэндзи и госпожи Акаси
Первая принцесса — старшая дочь имп-цы Акаси, внучка Гэндзи
Первый принц, принц Весенних покоев, — старший сын имп. Киндзё и имп-цы Акаси, внук Гэндзи
Второй принц — сын имп. Киндзё и имп-цы Акаси, внук Гэндзи
Правый министр (Югири), 40—46 лет, — сын Гэндзи и Аои
Дама из Сада, где опадают цветы (Ханатирусато), — бывшая возлюбленная Гэндзи
Вступившая на Путь принцесса, Третья принцесса, 35(36) — 41(42) год,— супруга Гэндзи, дочь имп. Судзаку
Вторая принцесса (Отиба) — вдова Касиваги, вторая супруга Югири, дочь имп. Судзаку
Госпожа Северных покоев дома на Третьей линии (Кумои-но кари) — супруга Югири
Госпожа Акаси, 52—58 лет, — возлюбленная Гэндзи, мать имп-цы Акаси
Государь Рэйдзэй — сын Фудзицубо и Гэндзи (официально имп. Кирицубо)
Нёго Кокидэн — наложница имп. Рэйдзэй
То-найси-но сукэ — дочь Корэмицу, возлюбленная Югири
После того как сокрылось сияние, мудрено было найти человека, сохранившего его отсвет. Государь из дворца Рэйдзэй? Но было бы величайшей дерзостью… В мире славились своей красотой двое: Третий принц, сын нынешнего Государя, и сын Третьей принцессы, выросший в доме на Шестой линии. Они истинно превосходили многих, но, увы, красота их была лишена того блеска, который когда-то отличал Гэндзи. Они обладали прекрасной наружностью и изящными манерами, но оставались при этом вполне обычными людьми. Пожалуй, именно связь с Гэндзи и возвышала их в глазах всего света, во всяком случае, они пользовались в мире влиянием, каким даже сам он не пользовался в юные годы.
Третий принц, любимец госпожи Мурасаки, жил теперь в доме на Второй линии. Высоко было значение при дворе его старшего брата, принца Весенних покоев, и все же никого так не любили и не баловали, как Третьего принца. Государь и Государыня просто души в нем не чаяли. Они не раз предлагали ему поселиться во Дворце, но он предпочитал жить в своем старом доме, где ничто не стесняло его свободы. После церемонии Покрытия главы Третьего принца стали называть принцем Хёбукё.
Первая принцесса поселилась в Восточном флигеле южной части дома на Шестой линии, которую занимала когда-то госпожа Мурасаки. Все здесь осталось таким же, каким было при ее жизни, и принцесса денно и нощно оплакивала ушедшую.
Второй принц тоже часто приезжал сюда и жил в главном доме. Во Дворце он занимал Сливовый павильон, супругой же его стала Вторая дочь Правого министра. Считалось, что именно его назначат следующим принцем Весенних покоев, а как он имел к тому же славу человека на редкость благоразумного, люди оказывали ему большое почтение.
У Правого министра было много дочерей. Старшая прислуживала в Весенних покоях и успела заслужить исключительную благосклонность принца. Никто не сомневался, что и младшие со временем станут супругами принцев крови, тем более что это совпадало с намерениями самой Государыни. Только принц Хёбукё был иного мнения. Он был весьма своенравен и не желал подчиняться чужой воле. Разумеется, Правый министр не настаивал, да и можно ли было предполагать, что всем его дочерям равно удастся занять в мире блестящее положение? Тем не менее он уделял большое внимание их воспитанию, не скрывая, что охотно пойдет навстречу тому из принцев, кто возымеет желание с ним породниться.
В последнее время основным предметом помыслов и стремлений принцев и высших сановников, каждый из которых льстил себя надеждой на то, что предпочтение будет отдано именно ему, стала Шестая дочь министра.
Обитательницы дома на Шестой линии, обливаясь слезами, разъехались по своим собственным жилищам, где предстояло им доживать свой век. Дама из Сада, где опадают цветы, переехала в доставшуюся ей по наследству Восточную усадьбу. Вступившая на Путь принцесса поселилась в доме на Третьей линии. Государыня-супруга в последнее время не покидала Дворца, и дом на Шестой линии начал приходить в запустение. «Увы, мне известно немало подобных примеров, — думал Правый министр, обеспокоенный его участью, — любовно выстроенный и наполненный всеми причудами роскоши дом после смерти хозяина неизбежно пустеет, от прежнего его величия не остается и следа. Печально смотреть на это свидетельство непрочности мира и бессмысленности мирских упований. Нет, пока жив, я не дам этому дому прийти в запустение, постараюсь, чтобы не иссякал поток людей на ведущей к нему дороге».
Он перевез в северо-восточную часть дома Вторую принцессу и посещал поочередно то ее, то госпожу Северных покоев дома на Третьей линии, проводя у каждой по пятнадцать дней в луну.
