– Отца здесь нет, господин… – Недоросль выпрямился. В вертикальном положении он был примерно того же роста, что и Найл. Сложенные клыки, похоже, еще не были достаточно тверды, а покрывающий тело гладкий черный ворс казался мягким, как мех котенка. Черные глаза будто светились разумом, хотя понятно, что это был просто отраженный свет. Только, в отличие от взрослого, у недоросля глаза казались чуть маслянистыми.
– Где же он?
– У себя на служебном посту. Вы хотели бы, чтобы я вас к нему проводил?
Найл хотел было отказаться, но передумал. Для начала полезно поговорить с этим, молодым.
– Идти далеко?
– Нет, совсем близко.
– Ага. Если так, то можно и сходить.
Стражник отворил им обе створки дверей. От него почему-то сквозило глубоким неодобрением. Особенно, чувствовалось, от этого страдает недоросль. Впрочем, едва двери закрылись за ними, недоросль приободрился. Очевидно, его распирало от гордости, что он на виду всей улицы рядом с правителем города.
– Позвать гужевых? – предупредительно спросил он.
– Нет, спасибо. Если это недалеко, я лучше пройдусь.
Грель повел его к окольной улице, берущей начало от юго-западной стороны площади. Тротуар был заполонен людьми, и Найл запахнулся в плащ, чтобы не узнавали. Но через пару кварталов спину напекло так, что он снова распахнул полы.
– Грель!
– Да, господин? – Грель, остановившись, учтиво обернулся.
– Не так быстро. Мои человечьи ноги короче твоих.
– Извините, господин, – сконфузился Грель. Он двинулся с нарочитой медлительностью. Но поскольку шаг у него был длиной около трех метров, Найлу по-прежнему приходилось торопиться, чтобы не отстать.
Они шли в направлении старой части города, которая до недавних пор была женским кварталом – территория для мужчин заповедная. От восточной части города квартал отделяла высокая стена, здоровенные каменные блоки которой не требовали цемента. Железные ворота теперь стояли открытыми настежь и никем не охранялись. Из уроков истории Найл почерпнул, что стена эта – наследие древних времен, хотя и восстановлена заново в двадцать первом веке как памятник старины.
Вместо того, чтобы свернуть в соседние ворота, они двинулись к югу вдоль стены по широкой мостовой. Мостовая устремлялась вверх, к холму, увенчанному башней. Найл не раз задумывался, что же лежит по ту сторону холма.
– Сколько тебе лет?
– Пять с половиной, господин.
– Ты из гвардии Смертоносца-Повелителя?
– Нет, господин. Я младший подручный госпожи Сидонии.
Сидония командовала дворцовой службой Смертоносца-Повелителя.
– Ты очень хорошо говоришь по-английски (на самом деле Найл имел в виду: «Ты очень хорошо изъясняешься на человечьем языке», но знал, что тот поймет).
Паучок засиял от удовольствия.
– Спасибо, господин. Госпожа Сидония лично меня обучала.
Тут он, к удивлению Найла, метнулся через тротуар и с ловкостью акробата стал взбираться на стену. Пауки, равно как и мухи, способны перебираться по вертикальным поверхностям; правда, мало кто из восьмилапых гигантов при их весе уже практиковал это искусство. Грель жена верхотуру буквально вспорхнул – стремительно и легко. Цель – большая птица, пристроившаяся на одной из перемежающих стену башен. Словно догадываясь об опасности, птица расправила крылья и настороженно вскинула голову, готовая взвиться в воздух. Но не тут-то было. Грель с толком использовал выступ кровельного ската, скользнув по нему вниз эдаким аморфным моллюском, и, когда птица уже взмахнула крыльями, он впился в нее. Найл приготовился к тому, что оба сейчас грянутся о тротуар; те же, упав на парапет, отлетели назад. Птица коротко и испуганно вскрикнула. Спустя секунду паук снова появился на краю крыши и снизился на шелковой нити, которую, приземлившись, тут же вобрал в себя. Челюсти сомкнулись на птице с хрустом, от которого Найл невольно поморщился. Только тут спохватившись, Грель виновато произнес:
– Умоляю простить меня, господин. Вам, наверное, тоже хочется попробовать?
– Только не сырую. – Найл не мог сдержать улыбку. Он неожиданно понял, почему стражник выказал недовольство. Грель, мало в чем уступая силой и скоростью взрослому, оставался еще непоседливым мальчуганом. А Найл знал о пауках достаточно, чтобы понимать, какую они придают важность сдержанности и хладнокровию.
Грель схватил птицу передними лапами – ему удавалось свободно держаться на остальных шести – и стал челюстями кромсать перья, выдувая их веером изо рта. Затем впился в грудку добыче со смаком школьника, вгрызающегося в яблоко.
– Идти еще далеко? – спросил Найл.
– Теперь уже нет. – Грель, изъясняясь телепатически, мог свободно отвечать с набитым ртом.
Поглядев на широкий пустынный переулок, Найл откровенно затосковал – ведь «совсем близко» по понятиям паука несколько разнится с представлениями человека о скорости и расстоянии. Найл намеренно расслабился, чтобы попристальней вглядеться в ум своего провожатого. Пожирая добычу, Грель оставлял свой ум открытым, будто извиняясь, что не может сейчас уделить Найлу достаточно полного внимания. А наблюдение многого стоило. Слышать похрустывание в челюстях и видеть падающие на мостовую капли крови – не самое большое удовольствие. Зато, проникнув в ум Греля, Найл мог разделить с ним наслаждение трапезой. Для паука поглощение птицы было занятием, требующим полной сосредоточенности, даже самоотдачи. Плоть, надо признаться, содержала еще сок жизни, воспринимаемый Найлом как теплое сияние. А зоб хранил сюрприз: двух мелких грызунов-крысят и крупное насекомое вроде стрекозы. Такой восхитительный десерт, ну не прелесть ли! Для паука птица была что сочный фрукт, в серединке которого оказались припрятаны еще и три вкуснейших орешка. От всего этого и у самого Найла разыгрался аппетит.
Оказывается, вовсе недурно расслабиться, слившись с жизненными ритмами паука! В отличие от обостренного, с налетом тревожности, человеческого сознания, ум Греля до краев полнился неким жизнерадостным благоговением. Ясно было, что люди, в сравнении с пауками, безнадежно поражены отсутствием слитности, даже самые бесхитростные натуры. Людские умы приучены пристально вглядываться в реальность, выискивая смысл, – так хищная птица кружит над земным простором, высматривая малейший признак движения, способный выдать добычу. Это, в свою очередь, означает, что часть человеческого сознания постоянно пассивна, выжидая, когда что-нибудь случится. Сознание же Греля – полная противоположность. У него абсолютно не было нужды в «помыслах»; следовательно, он существовал в совершенно реальной Вселенной, где все очаровывает по-своему.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
