– Вы не понимаете масштаба дела, за которое взялись. Вы не знаете, как важно найти этого Карлоса, какую бы фамилию он ни носил.
Уортон смотрела на свою собеседницу не мигая. За все время, что Айзенменгер знал Беверли, это был первый случай, когда он смог прочитать по ее лицу, что у нее на уме. Он догадался, что инспектор полиции Беверли Уортон ощущает неуверенность. Однако Елена сказала еще не все.
– Если вы не считаете возможным сотрудничать с нами, нам ничто не мешает обратиться к старшему инспектору Ламберту.
Айзенменгер даже растерялся, видя, что разговор принимает слишком серьезный оборот. Он также видел, что слова Елены произвели серьезное впечатление и на Беверли. Доктор посмотрел на Уортон, потом снова перевел взгляд на Елену – такого выражения на ее лице ему еще не доводилось наблюдать.
– И знаете, что особенно любопытно? – Елена не скрывала своего превосходства. – Час назад я позвонила к вам в участок, так вот, ваши коллеги пребывают в полной уверенности, что вы больны.
В баре пахло сыростью. Запах не был неприятным, он лишь напоминал о том, что они находились в подвале, но Беверли Уортон в этот момент показалось, что откуда-то повеяло гнилью. Лицо ее вдруг стало суровым, вокруг глаз обозначились темные круги, а во взгляде появился какой-то особенный, недобрый блеск. Уортон и Елена не мигая смотрели друг на друга, и этот момент показался доктору длиной в целую вечность, несмотря на то что он был равен одному сердечному удару.
Наконец Беверли кивнула, и Айзенменгер расценил это как знак согласия. Уортон пригубила вина, медленно поставила бокал на стол и пробормотала:
– Поздравляю.
Елена, слегка расслабившись, проговорила усталым голосом:
– Значит, можно приступать к делу? Я больше не могу здесь находиться, вам наше общество, я вижу, тоже не слишком приятно, но Джон убедил меня, что вы нам нужны, и, по-видимому, мы нужны вам.
Не дожидаясь ответа Уортон, Айзенменгер задал первый вопрос:
– Насколько официальный характер носит ваше участие в этом деле?
– Нисколько, – выдохнула Уортон. – Ни в малейшей степени. Это мое дело, мое и только мое, во всяком случае пока.
– Могу я спросить почему?
Она передернула плечами:
– Хартман рассказал мне, что с ним произошло, и я чувствую, что все нити тянутся в «Пел-Эбштейн». Но в остальном вы правы, – я больше не знаю ничего, все остальное – лишь догадки и предположения. А без конкретных фактов меня никто не станет слушать. Узнай мое руководство, чем я занимаюсь, меня мигом уволят со службы.
Беверли бросила взгляд в сторону Елены, на которую ее слова не произвели особого впечатления. Айзенменгера тоже не покидало ощущение, что Беверли рассказала далеко не все, что знала. В ее словах нельзя было не заметить некоторых противоречий, но доктор решил пока не придавать этому значения.
– И вы надеетесь получить эти сведения от нас? А что мы получим взамен?
– Помощь.
– Вы еще не вышли на след Карлоса?
Беверли понимающе улыбнулась:
– Пока нет. И Штейна я не нашла тоже, если вы собираетесь спросить о нем.
Это имя и Айзенменгер, и Елена слышали впервые. Глядя на их озадаченные лица, Уортон пожалела, что произнесла его.
– Значит, этого вы не знаете, – заметила она.
Спеша опередить Елену, Айзенменгер ответил:
– Полагаю, что-то знаете вы, что-то мы. Теперь вы сами видите: мы нужны друг другу.
Глядя на Беверли, можно было подумать, что она собирается возразить, но она воздержалась от ответа. Айзенменгер посмотрел сперва на Уортон, потом на Елену и вопросительно поднял брови. Елена пожала плечами, как бы говоря: «Думаю, иного выхода у нас нет».
Беверли молчала целую вечность, но в конце концов, скривив губы, произнесла:
– Что ж, вы меня убедили, по рукам. Думаю, мы договорились.
Рук друг другу они не пожали.
Масштабы дела, за которое они взялись, поразили и Елену с Айзенменгером, и Уортон. Когда они, словно мозаику, сложили вместе факты, известные адвокату и доктору, с информацией, которую удалось раздобыть Беверли, открывшаяся их взору картина не могла не шокировать. Дело оказалось куда более опасным, нежели они представляли до сегодняшнего вечера. Полутемный бар казался им теперь единственным тихим и спокойным местом, мир же за его пределами – страшным и беспощадным.
Узнав о смерти Джастин Нильсен и исчезновении Жан-Жака Ренвьера, Елена испытала не просто шок – ее чуть не вытошнило от отвращения. Айзенменгер же принялся ломать голову, просчитывая возможные варианты, связи, вероятности и невероятности, а также размышляя, к чему все это может в итоге привести. И чем яснее виделась ему общая картина, тем большее потрясение он испытывал. Словно раньше он мог видеть лишь набросок, чертеж, который теперь стал полномасштабной скульптурой. И очертания этой скульптуры подтвердили самые худшие опасения доктора. Возбуждение, которое поначалу испытала Беверли, теперь сменилось чувством неуверенности. Инстинкт ищейки ее не обманул – это было грандиозное дело, но сейчас она, как никогда прежде, понимала, что тайные силы, с которыми они вступили в борьбу, поистине всемогущи.
Когда Беверли сообщила, что смерти двоих сотрудников, переживших пожар в лаборатории, произошли с разницей в несколько дней, за столиком воцарилась гнетущая тишина. Наконец Айзенменгер произнес:
– Мистер Розенталь хорошо знает свое дело.
– Розенталь, Ританд, или как его там еще, прошел подготовку в спецслужбах. Им же он обязан и собственной смертью, зафиксированной в официальных документах.
– Идеальное прикрытие: умер – и все, не существует.
– Но зачем, почему? Я не понимаю, почему все эти люди должны были умереть! – с болью в голосе проговорила Елена, на что Беверли ответила:
– В данный момент меня больше всего занимает не это. И меня, и вас, адвокат, и вас, доктор, – Уортон посмотрела сперва на Елену, потом на Айзенменгера, – должно беспокоить совсем другое. Наши имена известны Розен-талю, и он, скорее всего, уже решил, как ему распорядиться этой информацией. Для него не составит труда разделаться с двумя любителями частного сыска и одним не в меру зарвавшимся полицейским.
– Ну спасибо, – буркнул Айзенменгер, а про себя подумал: «Она совершенно права».
Тем не менее он не был уверен, что до Елены дошел смысл сказанного Уортон, поскольку она откликнулась на ее слова следующей тирадой:
– У нас на руках нет ничего такого, с чем можно официально обратиться в полицию. Нужно найти Карлоса – вот единственный и неповторимый свидетель.
С плохо скрываемым презрением Беверли улыбнулась:
– Благодарю за совет, Елена!
Неожиданно между ними вновь возникла напряженность. Айзенменгер, уже в который раз за вечер, поспешил снять ее очередным вопросом:
– Сколько времени может уйти на поиски?
Доктору ответила уже не та Беверли, которая только что саркастически улыбалась его спутнице, и эта разница показалась Елене чересчур демонстративной.
– Как сказать, может, несколько часов, а может, и несколько дней, даже неделю. Случается, что нам так и не удается найти разыскиваемого.
– Прекрасно! – Каждая из девяти букв этого слова в устах Елены буквально сочилась сарказмом.
Беверли посмотрела в упор на адвоката Флеминг:
– Я найду его. И найду живым.
Весь следующий день Нерис, сказавшись на работе больной, не выходила из дому. Ничего толком не поняв, она все еще пребывала в шоке. Снова и снова в мельчайших подробностях она прокручивала в голове те десять минут, которые ей пришлось пережить накануне вечером, и страх охватывал ее все сильнее.
И чем настойчивее она пыталась разобраться в событиях минувшего вечера, тем меньше понимала, что произошло на самом деле и что это могло бы значить.
Господи, на этот раз Карлос вляпался во что-то совсем скверное. И вляпался по самые уши.
Но ведь Карлос никогда не производил впечатления человека, способного на подлость. Ну лодырь, ну пьянчуга, ну ноль без палочки – но не подлец, не мерзавец и не негодяй. Невыносимый, неисправимый, необъяснимый – но она его любит. И самое главное, он любит ее, это Нерис, как любая женщина, не могла не чувствовать, тем более что настоящей любви в ее жизни было не так уж много.
А вот страшный человек, который искал Карлоса, – тот действительно злодей, на этот счет двух мнений существовать не может. Чего бы Карлос ни натворил, Нерис знала, что простит ему все. Она могла бы убежать с ним, но только не выдать, не предать. Она никому ни за что не сказала бы, где его искать, даже если бы и знала это. Неудивительно, что он исчез, если за ним гонится подобный псих.
Она глубоко вздохнула. «Почему он не взял меня с собой?» – горестно спрашивала она. Но кроме как самой себе задавать этот вопрос ей было некому.
Прошло тридцать часов, прежде чем они снова собрались вместе, на этот раз в квартире Беверли. Все эти часы Елена не находила себе места от волнения, Айзенменгер же выглядел спокойным, хотя тревожные мысли не покидали его ни на минуту.
