Евгения закашлялась. Он обнял ее своими ручищами и усадил прямо, безнадежно глядя в ее лицо. Я никогда не думал, что на его лице может быть столько боли и обожания. Она издала тихий извиняющийся стон. По его знаку я поправил изголовье, и он осторожно положил ее голову на подушку.
– Найди мне Чечеева, Тимоти, – приказал он. – Скажи ему, чтобы он на весь мир объявил о своем деле, о том, что он честный человек, о том, что и почему он сделал. И пусть он скажет всем, что Володя Зорин невиновен и что ты невиновен. Скажи ему, чтобы он пошевеливал своей черной жопой, пока эти идиоты не всадили мне пулю в спину.
– Как найти его?
– Черт возьми, Петтифер же твой агент! Он написал нам это. Написал нам. Написал в КГБ, или как там нас теперь называют. Он полностью сознался в своих преступлениях. Он сказал, что сначала его завербовали вы и уж потом мы. Но что теперь он не хочет служить никому. Ни нам, ни вам. К несчастью, письмо у этих идиотов и света оно не увидит никогда. Все, чего он побился, это превратил себя в мишень. Если этим кретинам удастся убить и Петтифера, и Чечеева, они будут в восторге.
Зорин вынул из кармана коробок английских спичек и положил его передо мной.
– Поезжай к ингушам, Тимоти. Скажи им, что ты друг Петтифера. Он подтвердит это. Подтвердит и Чечеев. Тут телефоны представителей их движения здесь, в Москве. Скажи им, чтобы переправили тебя к нему. Они могут. Они могут и убить тебя, но в этом не будет ничего личного. Черножопый есть черножопый. И, если встретишь Чечеева, отрежь ему за меня яйца.
– Есть одна проблема.
– Проблем сотни. Какая?
– Если бы я был твоим начальством, и если бы я хотел поймать Чечеева, и если бы ты сидел у меня под домашним арестом, то первым делом мне в голову пришло бы приказать тебе сказать Крэнмеру, когда он войдет в эту комнату, именно то, что ты сказал мне. – Он открыл было рот, чтобы возразить мне, но я продолжал говорить, не обращая на него внимания: – И потом я подождал бы, пока Крэнмер выведет меня на Чечеева. И на своего друга Петтифера, естественно…
Едва сдерживая гнев, он оборвал меня:
– Ты думаешь, я не воспользовался бы малейшим шансом, если бы он был? Боже мой, да я пошел бы к этим кретинам сам! «Послушайте, кретины, ко мне едет английский шпион Крэнмер! Он, лопух, думает, что я ему друг. Я заманил его. Дайте мне проводить его к ингушам. Мы вместе выследим их, как раненого зверя по пятнам крови. И тогда мы раздавим их бандитское гнездо и оставим с носом их английских хозяев». Я сделал бы все это и многое еще, чтобы вернуть свое честное имя и свое положение. Всю свою жизнь я верил в наше дело. «Да, – говорил я, – мы ошибаемся, мы выбираем неправильные пути, мы только люди, мы не ангелы. Но наше дело справедливое, в наших руках будущее человечества. За нами правда истории». Когда началась перестройка, я ее поддержал. Моя служба тоже. «Только не сразу, – говорили мы, – по ложечке. Каждый раз по капельке свободы». Но они не хотели по ложечке. Они опрокинули тарелку и сожрали все сразу. И что мы теперь имеем?
Он не отрываясь смотрел на Евгению. Казалось, он обращался к ней, потому что его голос понизился и звучал теперь даже нежно.
– Да, мы расстреливали людей, – сказал он. – Мы расстреляли много людей. Среди них были и хорошие люди, которых не надо было расстреливать. Другие были подонки, которых и десять раз расстрелять мало. Но скольких убил Бог? И за что? Он несправедливо убивает каждый день, убивает без причин, без объяснений, без сострадания. А мы были только люди. И у нас были причины.
Уже на полпути к двери я оглянулся. Он склонился к ней, напряженно вслушиваясь в ее дыхание, и на его великолепном лице были слезы.
В моем номере два телефона, красный и черный. Красный, если верить глянцевой листовке на столе рядом с ними, моя Личная Прямая Связь со Всем Миром. Но в два часа ночи из моей дремоты меня пробудил черный…
– Скажите, пожалуйста, вы мистер Бэйрстоу? – спросил мужской голос на хорошем английском, но с акцентом.
– Кто говорит?
– Говорит Исса. Скажите, пожалуйста, что вы хотели от нас, мистер Бэйрстоу?
Исса с автоответчика Эммы на Кембридж-стрит, подумал я.
– Я друг Миши, – сказал я.
Я уже два дня повторял это из уличных будок и кафе автоответчикам и немногословным дежурным на телефонах на своем доморощенном, как Ларри называл его, русском, звоня по телефонным номерам, полученным от Зорина: я здесь, я Бэйрстоу, я друг Миши, это срочно, пожалуйста, свяжитесь со мной, вот мой номер телефона в гостинице. И мне было немного странно, должен признаться, наблюдать себя, хотя бы частично, в роли агента Зорина.
– Простите, какого Миши, мистер Бэйрстоу?
– Миша – английский джентльмен, как и я, Исса, – весело ответил я, потому что не хотел, что бы наш разговор выглядел сговором заговорщиков для двадцати других наших слушателей.
Пауза, во время которой Исса переваривал сказанное мной.
– Простите, а чем этот Миша занимается?
– Он торгует коврами. Он покупает их за границей и поставляет своим постоянным клиентам. – Я подождал, но реакции не последовало. – К несчастью, тот конкретный экспортер, услугами которого Миша пользовался…
Исса не дал мне закончить.
– Простите, по какому делу вы в Москве, мистер Бэйрстоу?
– По долгу дружбы. У меня для Миши очень важное сообщение.
Разговор оборвался. Как и Ларри, лишь немногие русские считают нужным попрощаться по телефону. Я молча смотрел в темноту. Десятью минутами позже телефон зазвонил снова. На этот раз Исса говорил на фоне других голосов.
– Простите, как ваше имя, мистер Бэйрстоу?
– Колин, – ответил я. – Но иногда мои знакомые зовут меня Тим.
– Тим?
– Это сокращенное от Тимоти.
– Колин Тимоти?
– Колин или Тимоти. Тимоти – вроде клички. – Я повторил слово «кличка» по-русски. Я повторил имя «Тимоти» сначала по-английски, потом по-русски.
Исса исчез. Через двадцать минут он снова объявился.
– Мистер Колин Тимоти?
– Да.
– Это Исса.
– Да, Исса.
– У дверей гостиницы вас будет ждать машина. Это будет белая «Лада». Ее номер, – он прикрыл рукой трубку, видимо, советуясь с кем-то, – ее номер 686.
– Кто в ней будет? Она заберет меня?
Голос в трубке стал повелительным и настойчивым, словно он сам получал распоряжения, разговаривая со мной.
– Она уже у подъезда вашей гостиницы. Водитель – Магомед. Пожалуйста, выходите немедленно. Выходите сейчас же.
Я торопливо оделся. В коридоре была выставка кошмарных картин, изображающих счастливых русских крестьян, пляшущих на заснеженной лесной поляне. В казино два угрюмых финна играли против целого зала крупье и девиц. Я вышел на улицу. Стайка проституток со своими сутенерами бросилась на меня. Я крикнул им «нет!» более энергично, чем следовало бы, и они отошли от меня. Хлопья мокрого снега падали вперемежку с ледяным дождем. Шляпы на мне не было, только тонкий макинтош. Желает ли герр такси, по-немецки спросил швейцар. Такси герр не желал. Герр желал Ларри. Над люками канализации клубился пар. Тени прохожих мелькали мимо.
«Лада» стояла между двумя грузовиками посреди дороги, была не белая, а зеленая, и с номером не 686, а 688. Но это была «Лада», и это была Москва. Широкоплечий мужчина с озорными глазами, ростом не больше пяти футов, улыбаясь мне, держал дверь машины открытой. На нем была вязаная шапочка с кисточкой, тренировочный костюм и жилетка на подкладке, и он имел вид печального клоуна. Второй человек терялся в полумраке заднего сиденья, его узкое лицо почти целиком закрывала шляпа. Но на его светло-синюю рубашку время от времени падал свет уличных фонарей, и, поскольку в напряженные моменты человек видит все или ничего, я обратил внимание, что у его рубашки не было воротника в западном смысле слова, что сшита она была из плотной домотканой материи, высоко облегала шею и вместо пуговиц имела свернутые в трубочку кусочки ткани.
– Мистер Тимоти? – спросил клоун, пожимая мне руку. – Меня зовут Магомед, сэр, как и пророка, – объявил он по-русски так же серьезно, как и я ответил ему. – Мне жаль, что большинство моих друзей убиты.
Я сел на место рядом с водителем, прикидывая, имел ли он в виду, что и мой друг убит тоже. Он обошел машину спереди, чтобы поставить дворники. Потом он осторожно сел на водительское сиденье, хотя оно было явно широко для него. Он повернул ключ зажигания раз, потом еще несколько раз. Он покачал своей шапочкой с кистью, словно и не ждал, что мотор заведется, и попробовал еще раз. Мотор завелся, мы тронулись, объезжая ухабы на дороге, и я видел, что Магомед делал именно то, чего я ждал от него: все время поглядывал в зеркало заднего вида.
Человек на заднем сиденье бормотал что-то в радиотелефон на языке, которого я не понимал. Время от времени он прерывал это занятие, чтобы дать Магомеду указания, куда нам ехать, а минуту спустя отменял их, так что наша поездка представляла собой серию ложных бросков и торопливых возвращений к прежнему курсу. Наконец мы остановились у длинной вереницы лимузинов с дежурившими возле них мужчинами. Из подъезда вышли крепкие молодые люди в норковых шапках, укутанные шарфами и в ковбойских сапогах. Один из них был с автоматом и с золотой цепью на кисти. Магомед что-то спросил его и через некоторое время получил неторопливый ответ. Он лениво бросил взгляд влево и вправо по улице и потом тронул меня за локоть, показывая, куда нам идти. Магомед направился в проход между двумя складами, соединенными балками. Он широко шагал, выставив вперед свою огромную грудь, откинув назад голову и торжественно прижимая руки к бокам. Двое или трое молодых людей следовали за нами.
