— Вы голодны? — Сэм, Вашингтон, Цезарь — живо завтрак!
Все душегубки и челны, имевшиеся на площади радиусом в тридцать миль вокруг озера, были заблаговременно доставлены сюда, и мы с удовольствием смотрели на флотилию в восемьдесят лодок всевозможных размеров. После сытного, хотя несколько торопливого, завтрака, приступили к делу; каждый белый человек взял с собой негра, в обязанности которого входило наживлять удочку и снимать рыбу; весла были пущены в ход, и челны, на расстоянии пятидесяти ярдов один от другого, направились к самому глубокому месту озера. Дамы остались на берегу любоваться картиной ловли, котлы, подвешенные над кострами, были уже готовы принять первые жертвы. Два больших челна, порученные неграм, должны были разъезжать вдоль линии ловцов, забирать добычу и отвозить ее на берег. Составились пари о том, кто первый поймает рыбу.
По сигналу, данному с берега дамами, удочки были заброшены, и почти в то же мгновение оглушительное «ура» сотни голосов возвестило, что нажива была схвачена прежде, чем достигла дна, и каждый рыболов считал себя выигравшим пари. Но кто его выиграл в действительности оказалось невозможно определить, да об этом никто и не думал, так как все были увлечены ловлей. Разнообразие рыбы равнялось ее изобилию: окуни, гольцы, луна-рыба, пеструшка и десятки других пород. В какие-нибудь полчаса мой челнок был полон до краев; и я, без сомнения, пошел бы ко дну со своим грузом, если б не сдал его на запасную лодку. На берегу и в челнах царило шумное веселье, разнообразившееся время от времени комическими эпизодами, возбуждавшими общий хохот, так как об опасности не могло быть и речи.
Ближайший ко мне челнок был до того переполнен, что борта его возвышались над водою только на два дюйма: в нем сидели англичанин-турист с негром. Так как рыба продолжала ловиться, то их положение становилось решительно трагическим, челнок положительно тонул, и они громко звали запасную лодку. Она быстро приближалась и находилась уже не далее пяти ярдов, когда какая-то крупная рыбина дернула удочку англичанина так неожиданно, что он потерял равновесие и шлепнулся на левый борт челна.
Негр, желая восстановить равновесие, подался в противоположную сторону; к несчастью, та же мысль пришла в голову и его белому спутнику, который быстро перевалился через рыбу на правый борт. Челнок перекувырнулся, и все — рыба, удочки, рыбаки — очутилось в воде. Все хохотали, как сумасшедшие, когда рыболовы вынырнули на поверхность озера и пустились вплавь к берегу, не решаясь довериться другому челну после своего купанья. Остальные продолжали удить до половины десятого, когда солнце стало припекать так сильно, что заставило нас искать убежище в палатках.
Если сцена на озере была полна оживления, то не менее оживленную картину представляла толпа негров на берегу, принявшаяся чистить, потрошить и солить рыбу. У каждого имелся рассказ о грандиозной рыбной ловле, в которой какому-нибудь «Самбо» удалось изловить чудовищную рыбину в милю длиной. Девушки ахали и ужасались, мужчины подмигивали и старались сохранить серьезный вид, плетя небылицы, которым позавидовал бы сам барон Мюнхгаузен.
Возобновление ловли положило конец их выдумкам. И на этот раз она была так же удачна, как утром; а на закате солнца мы вернулись домой, предоставив нашим неграм солить и укладывать рыбу в бочонки.
Спустя несколько дней я простился с господином Куртенэ и его прелестной семьей и вместе с лошадью поместился на пароходе, шедшем в Сан-Луи, куда мы прибыли на следующее утро.
Сан-Луи столько раз описывался путешественниками, что мне нет надобности останавливаться на нем. Замечу только, что мое прибытие туда произвело сенсацию среди жителей, которым торговцы Дальнего Запада насказали чудес о богатстве шошонов. В течение двух-трех дней я получил сотню или более предложений от разных спекулянтов «устроить экспедицию против западных индейцев, перебить их и овладеть их сокровищами». Разумеется, я не счел нужным отвечать на эти предложения.
Однажды вечером я получил письмо от самого Джозефа Смита, который приглашал меня ехать к нему немедленно, так как желательно поскорее столковаться о наших дальнейших действиях. Это вполне соответствовало моим намерениям, и на следующее утро я выехал из Сан-Луи, а к полудню приехал в Сан-Чарльз, городок на реке Миссури, населенный исключительно французскими креолами, мехоторговцами и трапперами. Здесь я впервые увидел паровой паром и, признаюсь, не понимаю, каким способом переправлялись в этом месте лошади и фургоны до появления пароходов: могучий поток катит свои мутные воды с головокружительной быстротой, образуя водовороты, способные поглотить все, что в них попадет.
Из Сан-Чарльза я поехал через холмистую страну, пока снова не достиг Миссисипи; но здесь «отец вод» (как называют его индейцы) явился передо мною в совершенно новом виде. Воды его, еще не смешавшиеся с водами Миссури, чисты и прозрачны; берега высокие и напомнили мне окрестности Буонавентуры. В течение двух дней я ехал вдоль реки, но когда местность приняла гористый характер, снова сел на пароход в богатой и многообещающей деревне Луизиане и высадился на берег в Иллинойсе, где ровная степь допускала быструю езду.
От Сан-Луи до Квинси, всюду, где мне случалось останавливаться, мормонов бранили и называли мошенниками, но от Квинси до Науву мне пришлось слышать совсем другого рода отзывы.
Здесь смотрели сквозь пальцы на фокусы мормонских вождей, ввиду серьезных успехов и завоеваний мормонизма. Джоз Смита признавали выдающимся человеком и замечательным организатором, способным задумывать и осуществлять с железной энергией великие предприятия.
Оставив Квинси, я проехал семьдесят миль по совершенно плоской местности, превосходно обработанной. Я миновал несколько деревень и на второй день достиг цели своих странствий — город Науву.
Этот священный город мормонов и столица их царства лежит в северо-западной части Иллинойса, на восточном берегу Миссисипи.
До поселения мормонов здесь была глухая деревушка, насчитывавшая десятка два домов, но после их водворения в ней превратилась в какие-нибудь четыре года в город с пятнадцатью тысячами жителей.
Большинство домов и теперь простые избы, грубо сложенные из бревен, но есть уже немало кирпичных и каменных построек. Главные здания города — храм и гостиница: ни тот, ни другая еще не достроены.
Мормонский храм — великолепное каменное здание в восемьдесят футов шириной и сто сорок длиной; в нижнем этаже находится купель, устроенная по образцу знаменитого медного «моря» в Соломоновом храме, и поддерживаемая двенадцатью вызолоченными быками. Верхний этаж еще недостроен. Над сооружением храма трудилось все способное к работе население Науву, обязанное посвящать обтесыванию камня или стройке каждый десятый день.
