В 1972 году театру предстояли зарубежные гастроли — в Чехословакию, где мы должны были играть в Праге, Брно и Братиславе «Фиалку Монмартра» Кальмана, «Девичий переполох» Милютина и обозрение «Оперетта — любовь моя». Первые два спектакля шли у нас еще во времена Туманова и Канделаки. При Ансимове эти оперетты были поставлены снова, и очень удачно. В «новой» «Фиалке» я пела теперь Нинон, а в «Переполохе» у меня была роль Марфиньки. Этот спектакль получился у Ансимова веселым, с истинно русским народным колоритом, что и определило его выбор для гастрольной афиши. Естественно, что собирались мы в Чехословакию с особым настроением, — все-таки первая поездка театра за рубеж, да еще почти в полном составе. (Эта поездка оказалась и последней.) Принимали нас везде хорошо, спектакли шли с успехом, страна удивительно красивая… Казалось бы, живите себе да радуйтесь.
Но в театре все было не так просто. Даже несмотря на успехи, атмосфера в коллективе становилась все хуже и хуже. Работать в такой напряженной обстановке было трудно. Согласившись возглавить наш театр после Канделаки, Ансимов оговорил при этом с Фурцевой условия: он считает, что труппа укомплектована неправильно и надо менять ее состав. Министр культуры дала новому главному режиссеру карт-бланш.
И вот, придя к нам, Ансимов принялся увольнять актеров. В результате из театра не по своей воле ушло более двадцати человек. Ушли Ада Нечаева, Лиля Панкова, Нелли Крылова, Вера Чуфарова… Правда, их пообещали трудоустроить — кого на радио, кого в другие театры. Например, Любовь Фруктина, с которой я училась вместе в институте, очень хорошая, острохарактерная актриса, единственная такая на нашем курсе, ушла в Театр Сатиры… Вроде бы без работы не остался никто, но сколько за этим было сломанных актерских, да и человеческих судеб… На смену уволенным Ансимов принял в труппу молодежь, своих учеников. Не могу сказать, что эта замена была во всем удачной — среди молодых были разные: и очень интересные, перспективные актеры, и обычные.
Новый руководитель сразу разбил театр на два лагеря — это «мои», а это «не мои». С Г. П. Ансимовым мы вместе когда-то учились в ГИТИСе, правда, я была на курс младше его. Поначалу, когда он пришел в театр, у нас были нормальные отношения. Он обращался ко мне просто по имени: «Таня!», я ему, естественно, отвечала: «Георгий Павлович!» Но постепенно, приглядываясь к его поведению, к тому, как он относится к актерам, я поняла, что он не любит их. Придет в театр и, если не доведет кого-нибудь своими замечаниями, придирками до слез, не может начинать репетицию. Я не могла видеть такое в нашем, прежде столь дружном коллективе и однажды не сдержалась, высказалась. И как реакция — не давать Шмыге ролей. Не хотелось бы вспоминать в подробностях о том времени — дело прошлое. Жаль только, что тогда по нескольку лет у меня не было премьер, были простои. Именно в те годы, когда и опыт есть, и силы, и желание работать. Простои — это потерянное время, потерянные, несыгранные роли, о которых мечталось…
Характер нашего главного режиссера постепенно стал сказываться и на его творчестве: из спектаклей уходили теплота, человечность, они становились жесткими… Я считаю, что своим отношением к людям, своим стилем поведения, своими, прошу прощения за это слово, интригами этот, бесспорно, очень одаренный человек сам разрушил собственный талант. За почти двенадцать лет руководства нашим театром отношения между Ансимовым и группой настолько осложнились, что в какой-то момент терпение коллектива лопнуло и на собрании актеры высказали своему главному режиссеру все, что накопилось за эти годы, и настояли на том, чтобы он ушел… Ансимова перевели опять в Большой театр…
Парижские мотивы
Весной 1976 года мне предстояла поездка во Францию в составе туристической группы, в которую входили артисты разных московских театров. До этого я побывала там уже дважды. Впервые я увидела Францию, точнее, только Париж, еще в начале 60-х годов, когда возвращалась из Бразилии. А туда я попала с Московским домом моделей, чтобы участвовать в работе советской выставки в Рио-де-Жанейро.
Я уже упоминала, что часто бывала в Доме моделей на Кузнецком мосту, где у меня были друзья и где я знала всех манекенщиц. И вот когда было решено, что на выставке в Бразилии будет демонстрироваться и советская мода, то у кого-то возникла интересная идея пригласить на выставку и меня, чтобы я пела там в платьях, сшитых для этого в Доме моделей. Во время каждого из наших выступлений я выходила на сцену три раза в трех разных туалетах. Они были красивые, но достаточно скромные, не для демонстрации на подиуме — там работали манекенщицы.
Все уже были в Бразилии, когда я вылетела туда спецрейсом — в одном самолете с министром внешней торговли Николаем Семеновичем Патоличевым. Летели мы очень долго, тридцать четыре часа, потому что были какие-то проблемы: помню, нас не принимали для промежуточной посадки в Ливии и пришлось садиться в Гане…
Казалось бы, Южная Америка, Бразилия, Рио-де-Жанейро. Для нас тогда это все еще была экзотика. Но у меня от этого города не сохранилось каких-то особых впечатлений. Конечно, когда подлетали, видели красивый залив, на берегу которого расположен Рио, а по дороге из аэропорта — огромную фигуру Христа на высокой скале, которую подсвечивают в ночное время. Да, все это впечатляет, правда, немного похоже на бутафорию, но все равно красиво. Потом мы осматривали ближайшие окрестности, гору Сахарная голова, побывали в ботаническом саду с разнообразной экзотической растительностью. Забыть не могу водяную лилию Victoria regia с ее громадными плавающими круглыми листьями, которые могут выдержать груз до нескольких десятков килограммов.
Поселили нас в самом центре Рио-де-Жанейро, в хорошей гостинице, но сам город поразил своей неопрятностью и невероятным количеством крыс. В то время была уже построена новая столица страны — Бразилия, и, возможно, поэтому все внимание было направлено на ее обживание и обустройство, а о Рио не заботились. Здесь я воочию увидела, что значит для бразильцев футбол. Во время нашего пребывания в Рио проходил международный матч — местная команда играла с футболистами из не помню уже точно какой страны. И пока шел матч, огромный город не работал. Тысячи людей сидели на подоконниках с транзисторными приемниками и почему-то рвали белые бумажки. То ли так они переживали, то ли такой здесь обычай, но только город был завален этими белыми клочками.
Сначала было интересно наблюдать других людей, другую жизнь, но потом навалилась такая тоска, что мы не могли дождаться, когда улетим обратно. Дело в том, что в Бразилии тогда политическая ситуация накалялась, к власти рвались кандидаты от разных партий, в любой момент могли произойти столкновения, возникнуть беспорядки, и все сорок дней, что мы там прожили, нас никуда не выпускали из города.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
