Лена снова заплакала. Ольга окаменела. «Что ж я натворила! – подумала она, медленно осознавая масштабность и драматизм событий, косвенной причиной которых стала ее ложь. – Если бы я рассказала, что стрелял Глеб, Дима не пошел бы на разборки с этим Баргишом и ничего бы не случилось…»
Она чувствовала себя так, словно опять была на допросе у следователя. Лена, несчастная Лена даже не догадывается, что Ольга вся соткана из лжи, что Ольга вовсе не переживает с ней за судьбу Димы, а думает о том, как еще глубже, еще надежнее упрятать свою тайну. Она изо всех сил старается показать, что шокирована известием. Она пытается сказать какие-то ободряющие слова. Она прикладывает все силы к тому, чтобы ее лицемерие осталось незамеченным.
– Я буду звонить, – сказала Ольга и положила конверт с деньгами на стол. – Держи меня в курсе дела.
Лена на пороге квартиры порывисто прильнула к Ольге, обняла ее и снова расплакалась.
– Что теперь будет? – прошептала она, глотая слезы. – Проклятая, проклятая война! Нет ей конца…
* * *
Ольга проходит в отделение ровно в пять, когда к больным только-только стали пропускать посетителей. Придерживая рукой полы белого халата, едва ли не бегом мчится по длинному коридору. Перед дверью палаты замирает на мгновение и на цыпочках входит.
Сергей будто чувствовал ее приближение. Он не спит, смотрит на дверь, и, как только она входит, его глаза наполняются счастьем.
– Олюшка, – шепчет он.
Она кидается к нему, роняет розы на одеяло, падает на колени и прижимается к его горячим и сухим губам. Он гладит ее волосы, вытирает ее слезы.
– Как ты себя чувствуешь, Сереженька, милый?
– Хорошо…
– Какой ты худой… как скелет…
– Ты не плачь… Уже вся подушка мокрая…
– Я тебе принесла куриный бульон, немножко колбаски и креветок.
– А пива? К креветкам полагается пиво.
Он шутит, он пытается утешить Ольгу. Она, не в силах сдержать слезы, целует его лицо.
– Я люблю тебя, Сереженька, милый. Я очень тебя люблю…
– И я тебя люблю…
Она приподнимает голову, чтобы рассмотреть его получше, впитать в себя любимые черты, и тут краем глаза замечает на тумбочке букет гвоздик. Цветы свежие, они появились здесь недавно. Сергей тоже поворачивает голову, смотрит на гвоздики.
– Твои проделки? – спрашивает он, убежденный, что гвоздики принесла Ольга. – Я после обеда задремал, а когда проснулся – увидел цветы. Переживал, что ты меня не разбудила.
«Как она смогла пройти в палату днем? – думает Ольга, вынимая из пакета продукты. – Доиграется Катя. Кровавыми слезами будет плакать…»
Она не знает, куда поставить розы. В ту же банку?
– Надо воды долить, – говорит Ольга и выносит банку с гвоздиками в умывальник. Выхватывает букет, ломает тонкие стебли, разрывает душистые бутоны и кидает в мусорную корзину.
«Кровавыми слезами будешь ты у меня плакать!»
* * *
Она едва донесла от электрички до дома тяжелую сумку с продуктами. Кинула ее на терраске так, что даже стекла зазвенели, и рухнула в кресло.
– Я устала, – сказала она. – Я устала, устала…
Сорвала заколку, запутавшуюся в волосах, и швырнула ее за печь. Под резиновыми сапожками расползалась грязная лужица. На куртке дрожали дождевые капли.
Глеб появился рядом с ней беззвучно, как тень. Осунувшийся, в темно-синей телогрейке, он сам был на себя не похож.
– Привет, – тихо сказал он.
– Занеси сумку в комнату и выложи продукты, – попросила Ольга. Она сидела, откинувшись на продавленную спинку кресла и запрокинув голову, безучастная, обессиленная, смирившаяся, словно приговоренный к смерти на электрическом стуле.
Сгорбившись, Глеб медленно выкладывал на стол консервные банки, батоны, пачки с чаем и сахаром, пакеты с крупами.
– Так много всего, – пробормотал он. – Я еще те запасы не съел… Хорошо, что печенье привезла. Я люблю печенье с чаем, вприкуску. Бабка в детстве научила. Вымачиваешь, пока не раскиснет, и на язык…
Ольга смотрела на его ссутуленную спину, на порванные спортивные брюки, оставшиеся от строительной бригады, и силилась поверить, что это Глеб, некогда лощеный, холеный и самоуверенный человек, который выбирал для нее подвенечное платье в самом дорогом бутике Москвы.
– Как тебе здесь? – спросила она.
– Ничего, – ответил Глеб, заглядывая в опустевшую сумку. – Много читаю. Даже зарядку делаю. От пола отжимаюсь и приседаю… А вот вечером тоска заедает. Хожу по темным комнатам, как привидение. И мысли дурные в голову лезут.
– Спать тепло?
– Я тремя одеялами накрываюсь. А последние две ночи не раздевался. Заморозки начались.
Ольга едва совладала с волной жалости, тряхнула головой, резко встала с кресла. Глеб помрачнел.
– Ты уже уходишь? Побудь еще немножко. У меня жареная картошка есть. Хочешь, подогрею?
Ольга не смогла ответить, лишь молча покачала головой и быстро вышла на террасу. Глеб не стал провожать ее к калитке – еще не слишком стемнело, и его мог заметить сторож.
* * *
Ксюша уже спала, когда в дверь позвонили. Ольга глянула в «глазок» и обомлела. К ней пожаловала следователь. «Все ей неймется! – с ненавистью подумала Ольга. – Ходит, вынюхивает, спит и видит меня за решеткой!»
Злость придала ей смелости, она резко и широко распахнула дверь, встала в проходе, подбоченившись.
– Добрый вечер, моя дорогая! – мило улыбнулась следователь, сняла с головы какой-то легкомысленный берет и стряхнула с него дождевые капли. – Вы еще не спите?
– Представьте себе, нет! – вызывающе ответила Ольга. – Но вот мою дочь вы наверняка разбудили.
– Прошу прощения… Я могу зайти?
– А зачем?
Следователь вздохнула, переступила с ноги на ногу.
– Затем, чтобы вам не стало хуже.
В ее голосе не было угрозы, а скорее усталость и досада, как если бы она долго и упорно убеждала в простой житейской истине неразумное дитя.
Ольга не ответила ни «да», ни «нет», повернулась и пошла в комнату, громко объявляя:
– Мама! К нам следователь пожаловала! Готовь чай с ватрушками!
Следователь разулась в прихожей, сняла мокрое пальто, поставила в углу зонтик. Разглядывая картины на стенах и макраме под карнизом, она прошлась по комнате, села на диван и долго смотрела на Ольгу пытливым взглядом. Ольга, нахмурившись, стояла в дверях и демонстративно смотрела в сторону.
– Сядьте, моя девочка, – попросила следователь. – Сядьте рядом.
В комнату испуганно заглянула мама, вымученно улыбнулась, кивнула и ляпнула:
– Добрый день… Ой, простите, уже вечер… А чаю хотите?
– Ничего не надо, – ответила следователь. – Я ненадолго.
Ольга размеренным шагом пересекла комнату и села в кресло – бочком к следователю. Женщина открыла потертый, старый мужской портфель, вынула из него лист бумаги и положила на столик перед Ольгой.
– Это фоторобот предполагаемого преступника, – сказала она. – Составлен по показаниям двух свидетелей.
Ольга, не поворачивая головы, скосила глаза, посмотрела на штриховой рисунок мужской головы. Сходство с Глебом было очень относительное, и все же Ольга поняла, что если эти свидетели увидят Глеба в натуре, то без колебаний подтвердят, что стрелял именно он.
– Я показала этот рисунок в офисе, где работает Глеб Матвеев, и все сотрудники отметили сходство с Глебом. Затем мне дали его заявление на отпуск, отправленное по факсу. Мои оперуполномоченные выяснили, что заявление было отправлено из сто пятьдесят третьего почтового отделения города Москвы. Сотрудники почты дали словесный портрет человека, отправившего факс. Наверное, вы догадались, что они описали вашу внешность. Также оперативные работники опросили ваших соседей, и они показали, что из вашей квартиры на протяжении нескольких дней после ранения Рябцева доносился мужской голос.
Стиснув зубы, Ольга продолжала сидеть в прежней позе, ничем не выдавая своих чувств.
– Молчишь? – вздохнула следователь, неожиданно перейдя на «ты». – Ты же видишь – я пришла к тебе как взрослая и опытная женщина к запутавшейся, залгавшейся девушке. Я пришла к тебе, чтобы помочь.
– Спасибо, – процедила Ольга. – Я не нуждаюсь в помощи.
– Не могу понять, почему ты упрямишься? Матвеев стрелял в твоего друга, он его тяжело ранил. Не исключено, что Рябцев останется на всю жизнь инвалидом. Почему ты скрываешь от правосудия преступника? Какая тебе от этого выгода? Объясни мне, пожалуйста, может, я чего-то не понимаю?
– Да, не понимаете.
Следователь развела руками, встала с дивана.
– Я даю тебе еще один день, – сказала она сухо. – У тебя еще есть шанс проходить по этому делу не как соучастник, а как свидетель.
Она вышла из комнаты, едва не столкнувшись с мамой, которая несла чай.
– О чем спрашивала? – шепотом спросила мама, когда следователь вышла из квартиры.
Ольга стояла у темного окна, прикрывшись тюлем.
