— Бедная девочка! — прошептала Катерина.
— Да, наслал на нее Господь испытание. Не успела она от страшного открытия очнуться, не успели родители ее утешить и уверить, что она им милее родной дочери, как новый удар поразил ей сердце: жених стал ее избегать.
— Негодяй!
— Испугался, что состояние Бахтериных ей не достанется, потребовал гарантий, чтоб они при жизни ее выделили.
— Ну, и что ж?
— Дяденька с тетенькой уже соглашались, но она про это узнала и сама, не дожидаясь одобрения родителей, отказала жениху.
— Умница! — вскричала Катерина.
— Я тебе говорю, славная, интересная девушка, с чувствительным сердцем и с твердой волей. К самой себе неумолимо строга, к нравственному совершенству стремится. Такие Богу нужны. Много пользы может принести, если будет направлена по доброму пути.
— Пошли ей, Господи, хорошего человека в супруги, — вымолвила со вздохом Катерина.
— Магдалина замуж не выйдет, — отрывисто возразила Марья, — не таковская.
Сестра недоумевающе посмотрела на нее и, остановив вопрос, готовый сорваться с губ, заметила, что тетеньке Софье Федоровне, должно быть, трудно теперь живется без мужа. Ведь хозяин то он был, она ни во что не вмешивалась.
— У них, как и раньше, Петр Терентьевич всем управляет, — вставила Марья.
— Это раскольник-то?
— Да, из наших, — вызывающим тоном подхватила Марья. — Отец Симионий высоко его ставит.
На это Катерина ничего не возражала и, помолчав немного, объявила, что у нее есть вести про их брата.
Марья сдвинула сердито брови, однако не без любопытства спросила:
— Какие вести? Новые безобразия какие-нибудь? Хорошего-то от него ждать нечего.
— А вот узнаем сегодня. Он в Москве, и Клавдия хотела с ним повидаться.
— А ты все еще надеешься, что эта оглашенная сюда явится на свидание со мной? — с горькой улыбкой спросила Марья.
— Я в этом уверена. Ведь ты ее двадцать лет не видела, Маша, как же ты можешь судить о ней? — мягко заметила ей сестра.
— Шаралатанка! Черту предалась! Темными силами пользуется, чтоб людей морочить, — злобно процедила сквозь зубы монахиня.
— Не судите да не судимы будете, — возразила Катерина. — А ты мне лучше вот что скажи, кто ж теперь Магдалиночку наставляет и из чего ты заключила, что и она путь к спасению ищет?
— Наших там много, — отрывисто отвечала ее сестра.
— Совсем, значит, от истинной веры отшатнулась?
— От дьявола отойти — к Богу пристать, — резко возразила монахиня.
И помолчав немного, она прибавила угрюмо:
— Пора бы и тебе опомниться, сестра, да вернуться к Нему.
— Оставь меня, Маша, — со вздохом возразила Катерина. — Точно ты меня не знаешь! Я уж, слава Богу, через все это прошла. Целых два года бродила, как слепая, по вашим трущобам и нигде успокоения души не находила до тех пор, пока к истинной вере не пристала.
— Истинная вера в Духе. Разве не сказано в Писании: «Бог есть Дух, и иже кланяется ему, духом и истиною достоин кланяться».
— И наша православная вера ложь за смертный грех почитает, — кротко заметила Катерина.
— У вас в храмах золото и серебро, идолопоклонство! — вскричала ее сестра.
— Если мне отрадно украшать то место, в котором я возношусь к Нему сердцем, что же тут предосудительного? — возразила ей сестра.
— Лучше эти деньги раздать нищим.
— Ты говоришь словами фарисеев, а я тебе отвечу Его словами: «Нищих всегда будете при себе иметь…»
— Превратно вы эти слова толкуете, — прервала ее Марья и еще хотела что-то прибавить, но, заметив, что собеседница ее прислушивается к шуму на улице, оборвала речь на полуслове и тоже повернулась к окну, сквозь которое, несмотря на то что в него была вставлена двойная рама, глухо доносился лошадиный топот и скрип растворяемой калитки.
— Это карета подъехала к нашим воротам! — вскричала Катерина, срываясь с места и кидаясь к двери. — Я говорила тебе, что Клавдия непременно приедет!
В соседней комнате ей встретилась бегущая из кухни молодая девушка в крестьянской одежде.
— Беги к воротам, Аннушка, прими дорогую гостью и проведи ее осторожнее через двор, — сказала госпожа. — Темно, и такие намело сугробы, что тропинки-то, поди, чай, и не видать.
— Бегу, сударыня, бегу, — отвечала девушка, накидывая на ходу теплый платок на растрепавшиеся волосы.
И почти тотчас же захлопнулась за нею дверь из сеней на крыльцо, а из светлого чуланчика под лестницей, опираясь одной рукой на клюку, а другую простирая вперед, чтоб ни на что не наткнуться, выползла слепая старуха.
— Кто-то к нам приехал? Хозяин, что ли? — спросила она, шамкая беззубым ртом.
Это она разбудила Аннушку и приказала ей бежать навстречу гостям. У Григорьевны, с тех пор как она ослепла, слух сделался такой тонкий, что всякий шум достигал до нее раньше всех.
— Нет, нянечка, это не Алеша, это сестрица Клавдия, — сказала Катерина, подходя к старухе. И, ласково взяв ее под руку, довела до ближайшего стула, на который посадила ее.
— Клавдинька? — недоумевая, спросила слепая.
— Да, Клавдинька. Ведь ты ее помнишь?
— Помню, как не помнить! Наша меньшая барышня. Да ведь она умерла.
— Нет, няня, она жива. Кто тебе сказал, что она умерла? — спросила Катерина, с волнением поглядывая то на дверь, в которую выбежала Аннушка, то на ту, за которой осталась сестра ее Марья.
— Кто сказал?! — повторила старуха. — Да все тогда говорили, — раздумчиво продолжала она. — Я за упокой ее чистой, невинной душеньки панихиду служила, и в поминанье она у меня вместе с барином записана. Ведь за оборотня ее тогда замуж-то отдали… Горе-то какое, Господи! В ногах я тогда у барыни валялась, молила деточку нашу не погубить, где тебе! И договорить не дала, закричала, затопала и вон из горницы пошла. И барина не послушала. Соньку тогда с ней, с нашей голубушкой, отпустили. Да вот, — вспомнила она вдруг, — от Соньки-то мы все и узнали, как он, нехристь-то, нашу голубку непорочную погубил, ножом прямо в сердце, а там ручку ей отрубил, а ребеночку ничего не сделал, ребеночек жив остался, призрели ее бахтеринские господа, — продолжала выжившая из ума старуха, вспоминая впечатления из далекого прошлого, по мере того как они беспорядочными отрывками оживали в ее мозгу, чтоб через минуту снова потонуть в бездонном омуте забвения.
Впрочем, ее бессмысленного лепета никто не слушал. Катерина вышла в прихожую встретить младшую сестру.
Тут горела сальная свеча в широком оловянном подсвечнике. Сейчас войдет Клавдия. С каким нетерпением жаждала ее душа этой минуты, когда они наконец все три будут вместе, как, бывало, в их комнатке наверху, в родительском доме. Как ныло ее сердце при мысли, что, может быть, минута эта никогда для нее не наступит! Но Господь услышал ее молитву. И он же, многомилостивый, вразумит ее, как действовать, как говорить, чтоб обеих их направить на путь истинный. То, что Он для нее сделал, сделает Он и для них, через нее многогрешную. Все к тому идет. Могла ли она предвидеть, чтоб обе ее сестры в одно время, точно сговорившись, съехались в Москву, одна с дальнего юга, другая из чужих краев. Обе тотчас же ее отыскали, на любовь ее и ласку напрашиваясь, и обе такие же, как и она, несчастные. По всему сестры — и по рождению, и по злой судьбе. Ах, кабы привел им Господь, всем трем горемычным, и в духе слиться воедино!
Мысли эти вихрем проносились в ее голове, сердце так билось, точно выскочить хотело из груди, а ноги подкашивались. Чтоб не упасть, она оперлась о стену, но у крыльца уж хрустел снег под ногами ожидаемой посетительницы. Катерина не выдержала и выбежала навстречу к сестре.
IV
Прошла ночь; в церкви ударили к заутреней, а сестры все еще не расставались.
Многое надо им было рассказать друг другу, о многом вспомнить и посоветоваться.
Появление Клавдии внесло столько нового и интересного в беседу, что даже Марья преобразилась и, забыв на время свою роль суровой сектантки, расспрашивала меньшую сестру о вещах, не имеющих ничего общего с целью, которую она так неуклонно преследовала.
Клавдия должна была им рассказать всю свою жизнь, столь богатую странными приключениями, что у слушательниц ее дух захватывало от страха, изумления и восторга. Но когда наконец, рассказав про свои столкновения сначала с масонами, потом с иллюминатами, и как после подготовки, длившейся целых три года, ее стали постепенно знакомить с тайнами учения, распространенного по всему миру и от которого последователи его ждали великих благ всему человечеству, когда от этих подробностей она перешла к описанию чудес, совершаемых ею повсюду, и про то, какую власть она имеет над грешными душами, прибегающими к ней за наставлениями, поддержкой и утешением, Марья опять сделалась сурова, с недоверием отодвинулась от нее и, подозрительно окинув ее с ног до головы озлобленным взглядом, угрюмо спросила:
