Интервьюер: Вообще интересный опыт.
Информант: Ну любопытный. Потому что очень… просто подача темы, официальная подача, она примерно одинаково проходила в обеих странах параллельно, вот. Но они вообще к нам очень близки по идеологии, именно вот к нам, к совку. Поэтому и форма подачи была такая же. Ну только более…. Как сказать, ответственно они к этому относились. Ну больше денег там потратили. Или исполнители более ответственны были, заинтересованы. Но тем не менее. Но, правда, вот у них темы неофициальной истории не возникало. То есть у них все, что есть, оно вот все разлито сверху донизу. У них более идеологизирована культура в этом смысле, ну и более равнодушна.
Интервьюер: А вот блокада уникальна для Ленинграда? Или в том плане, что…
Информант: В смысле для города? Или для чего?
Интервьюер: Для этого города.
Информант: Для этого города уникальна. Ну, например, вот недавно перечитывая воспоминания Бенвенуто Челлини «Моя жизнь», прости пожалуйста, 1560 год, он описывает осаду Рима в 529-м[149]…
Интервьюер: Да, да, да.
Информант: Ну и чем это отличается? По сути? Ну разве что тем, что еду приносили в папский дворец десять жареных цыплят, а у нас — двух этим самым обкомовским деятелям. Наверное. Ну и что? Принцип тот же. Ну и когда народ там, когда он передает воспоминания о том, как народ охотился за кошками — такой же смысл, как женщины открыли ворота в конце концов.
Интервьюер: Да.
Информант: В этом смысле неуникальна. Во всяком случае, вот то, что я читала.
Интервьюер: Спасибо тебе большое. Вопросы у меня закончились
<…>.
Интервью с Владимиром
Интервьюер: Поехали. «Блокада Ленинграда в индивидуальной и коллективной памяти жителей города». 2003 год, 3 февраля, интервью с Владимиром[150]. Ну, первый… первые несколько вопросов такого общего порядка. Да? Вот где ты родился? Когда ты родился? Расскажи о своей семье.
Информант: 20 октября 59-го года. В городе Ленинграде.
Интервьюер: А родственники? Расскажи немножко о своих родственниках. Да, и кто из них был во время блокады, жил здесь?
Инф.: Ну из ближайших мама, бабушка, тетя, дедушка покойный. Из ближайших родственников.
Интервьюер: То есть кругом… Большинство родственников блокадники?
Информант: Нет, ну были еще родственники, которые не были. Двоюродный дядя был здесь.
Интервьюер: Угу. Володя, а можешь ли ты вспомнить, когда ты, ну… время хотя бы приблизительно, когда ты впервые услышал о блокаде?
Информант: Ну, вообще, как бы устные предания от бабушки все доходили до меня, потому что она…Она была хороший рассказчик, и, когда я ее просил: бабушка, расскажи о чем-либо…
Интервьюер: То есть в детстве?
Информант:…интересном, — то… Для нее самое интересное… ну она много о чем могла говорить, но, в частности, об этом.
Интервьюер: То есть еще до того, как ты пошел в школу, да?
Информант: Ну, пожалуй… пожалуй, нет, все-таки. Потому что… пожалуй, уже в школьном возрасте. Потому — что маленьким рассказывать? — они ничего не понимают.
Интервьюер: А это ты просил, чтобы тебе рассказали о блокаде, или это просто бабушка начинала об этом говорить?
Информант: Ну бабушка была такой… такой замечательный рассказчик, увлекающийся рассказчик, причем очень скромный. Она: «Ну что тебе рассказывать? — Нечего. Сиди, играй в свои игрушки там». Вот. Но если она сама вспоминала что-то ее интересующее, то можно было с открытым ртом слушать. Это был очень искусный… искусный художественный рассказ вот и… Этот рассказ, кстати, вот мне… Поэтому для меня понятно, что такое народная культура. И народное слово. То есть рассказ. Настолько он был высокохудожествен по-своему. Рассказ… о чем бы она ни рассказывала. Потому что я, например, рассказчик на порядок менее интересный.
Интервьюер: А ты помнишь то, о чем тебе рассказывали? Вот какие сюжеты?
Информант: Ну я помню, конечно. Я бы не хотел буквально все воспроизводить. Конечно, помню.
Интервьюер: А хотя бы некоторые сюжеты? О чем это были рассказы?
Информант: Ну вот самый короткий: воду рубишь топором, чтобы положить ее в кастрюльку, да? Ну и тому подобное.
Интервьюер: То есть о каких-то бытовых таких зарисовках?
Информант: Ну о бытовых, конечно, знаю. Женщина, обременена семейством. Что она может? Абстракции, что ли?
Интервьюер: А как часто возникали эти разговоры?
Информант: Ну не знаю, наравне с другими. Потому что бабушка, например, у нее… Она работала на заводе, ее… например… Ведь известно, что в советско-финской кампании продолжала существовать линия Маннергейма[151]. Да? Она была прорвана, частично брошена, продолжала существовать. Вот. И ее посылали на расчистку этой линии, что требовало больших сил. Это было очень интересно: линия Маннергейма, она рассказывала. Она там работала месяца два, просто рабочим прислали туда. Такие рассказы, не менее интересные. Она, вот видишь тут, могла рассказать о коллективизации. Ну о чем угодно. О дореволюционном житье-бытье. Очень было интересно, потому что его было трудно представить и вообразить, как же жили до революции, при «проклятом царизме», да?
Интервьюер: А вот сугубо рассказы о блокаде какое место… ну как часто о них заходил разговор?
Информант: Часто? Я думаю, это не самая любимая была тема для воспоминаний. Гораздо большее удовольствие доставляло рассказывать о старом житье до революции. О Волге, самое… о баржах, о магазинах, о Москве. О поездках там в уездный город, в губернский город. О женихах, о посиделках. О прядках, там песнях всяких разных. Ну о житье-бытье, которое, судя по всему, было очень, очень такое… как бы не затененное ничем. Никакими, так сказать, потрясениями. Цельное, не затененное, плюс молодость человека. То что я, скорее, идеализирую дореволюционную Россию. Даже, в общем, кажется, что… несмотря на то, что я историк, знаю какие-то факты реальные, мне кажется, что дореволюционная Россия это… очень хорошая пора.
Интервьюер: Ну да. А ты не помнишь, были ли какие-то школьные задания ну там…
Информант: Школьные задания?
Интервьюер: Ну посвященные… вопросам блокады?
Информант: Я думаю, что не было школьных заданий, были какие-то походы в Музей — в который я не ходил — блокады. И никогда, кстати, не был в этом музее.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
