Кроме внешнего блеска все помнили замечательные победы моей гвардии на Каталаунских полях и в более поздних сражениях, поэтому и стремились присоединиться к Кастулу. Многие не могли этого сделать, так как были связаны контрактами и договорами, но настраивались сразу после их окончания ехать на Сардинию.
Чёрные жрецы не ожидали столь мощного напора, а их охрана, хотя по-своему тренированная и храбрая, серьёзного сопротивления легионерам оказать не могла. Ещё до высадки на берег я довёл через офицеров строжайший приказ: мирное население не трогать ни под каким видом, в крайнем случае – арестовывать до суда и разбирательства. Чёрных жрецов тоже не убивать без разбора, только тех, кто оказывает вооружённое сопротивление.
Вскоре активных мятежников на острове не осталось: все очаги бунта были подавлены, главари убиты или арестованы. Состоялись военно-полевые суды, при этом также не очень жестокие. Публично повесили только нескольких главарей: Ардашира, его ближайших помощников, а также с десяток головорезов, отличившихся особой жестокостью к населению.
Всё имущество жрецов и их учеников, общее и личное, мы конфисковали в казну, а их самих сделали рабами безо всяких прав, против чего больше всего возражали, как ни странно, всепрощающие христиане. Но я был непреклонен: требовались рабочие руки для восстановления экономики. Рабов сытно кормили, не били, не притесняли. Самым серьёзным ограничением был полный запрет на религиозную агитацию.
На первый раз провинившимся назначали розги, на второй – просто отсекали голову. После нескольких прецедентов, агитация прекратилась. Все алтари и культовые здания мы разрушили, поклонение Древним богам запретили. Вообще говоря, я очень хотел создать светское общество, полностью свободное от всяких религий, но Марина уговорила пока не делать этого.
Моя любимая жена с сыновьями – Марком и маленьким, родившемся в Риме Валерием, приехала сразу, как только получила от меня весточку, что порядок на Сардинии восстановлен. Я очень соскучился по ней и по Марку, радовался Валерию, которого назвали без меня, но имя мне пришлось по душе – в переводе оно означало «бодрый, крепкий»
Супруга тут же включилась в дела, стала собирать прежнюю команду, восстанавливать торговлю. Именно она категорически была против светского общества:
– Народ нас не поймёт! Может там, – она оглянулась, не слышит ли нас кто-нибудь, – в твоей Руси можно было жить без богов, но здесь этого делать нельзя. Людям нужны боги… – она помолчала и добавила, – или один Бог.
– Ты стала христианкой? – осторожно спросил я.
– Как тебе сказать… ещё не знаю. Ты знаешь, меня никто не агитировал, не убеждал, не призывал. Но на корабле монахи во главе с аввой Феодором окружили нас просто отеческой заботой, а в Риме я познакомилась с папой Львом I. Это замечательнейший человек – добрый, сильный, смелый. Как он рассказывал о святых местах Рима! Об апостолах Петре и Павле, о первых мучениках. Но ни разу не заставлял меня молиться, верить вместе с ним! Я увидела в нём обычного добрейшего человека, который искренне любил нас с Марком, но при этом совершенно не требовал принятия своей веры. Я и не приняла её, я всё ещё чту тех богов, которым поклонялся мой отец, но мне кажется, что жрецы, которые здесь были, поклонялись не им, а каким-то другим богам – злым и жадным. Так что пусть для народа будут христиане, а я ещё не знаю, в кого мне верить…
В конце концов я согласился: Да, я был против любых религий, но именно христиане казались мне наименьшим злом, ведь в своё время они спасли мне жизнь, сейчас точно также – жизнь моей семьи: останься Марина здесь, жрецы бы её или убили, или шантажировали меня её жизнью.
Я собрал самых значительных епископов и настоятелей монастырей, поблагодарил за помощь и стойкость и объявил свою волю: деятельность по их вере разрешена, можно свободно молиться, привлекать новых членов в общины, строить храмы. При этом предупредил строго-настрого – никакого вмешательства в светские дела! Советы я выслушать могу, но моё собственное решение по ним будет окончательным. Мне показалось, что мы поняли друг друга.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Если с христианами я разобрался и заключил нейтралитет, то с Древними богами всё было непонятно. Они никак не проявляли себя ни в реальности, ни в снах, через Максима Викторовича с Леной. Сначала я даже радовался этому – с ними говорить не хотелось вообще, но потом стал беспокоиться: это была серьёзная сила, которой стоило опасаться. Разумеется, разыскивать Древних я не стал, но «ходил осторожно», ожидая возможного ответа. Однако пока всё было тихо.
Покончив с духовными вопросами, я занялся восстановлением экономики и обороной. Марина принялась за торговлю вместе с Квинтием, которого во время бунта схватили жрецы и бросили в тюрьму, откуда он и был вызволен нашими легионерами. До него у мятежников просто не дошли руки, а мы нагрянули весьма неожиданно.
Экономическими вопросами заведовал теперь Агриппа Асиний, заменивший предателя Авла Суиллия, труп которого нашли легионеры на какой-то окраинной улочке. Кто его зарезал и почему – так и осталось тайной.
Чжимин с Мэйлинь оставались на своей бумажной фабрике, их никто не тронул. Они продолжали выпускать бумагу, старательно изображая из себя глупых китайцев «твоя-моя не понимай». Феликс Октавий, главный архитектор, отсиделся в каком-то дальнем монастыре, и теперь с огромным рвением приступил к своим обязанностям.
Лар Септимий при власти мятежников прикинулся простым горожанином, его жрецы также не тронули. Разумеется, и он не остался у меня без дела. К сожалению, погиб начальник полиции Иуст Аэлий со своим заместителем и многими агентами, так что эту службу пришлось создавать заново.
При этом я вспоминал то, как отчитала меня в своё время моя скандинавская подруга, и постарался держать руку на пульсе, не влезая в мелкие детали, а также поставить везде надёжных людей, толковых и верных. Это было нелегко, но я вспомнил известную цитату Сталина «Кадры решают всё!», и теперь руководствовался ею.
К счастью, из небытия вынырнул мой разведчик Феликс и очень помог мне с внедрением своих людей. Как он выжил сам и сохранил свою агентурную сеть, я не расспрашивал, а Феликс не распространялся.
Дела начали налаживаться, тем более что чёрные монахи не успели вывезти золото и драгоценности, которые были умело пущены нами в дело. Через год мы достигли прежнего уровня развития, а к лету вышли на новые рубежи.
Вокруг нас в мире клубились различные события – совершались перевороты, менялись короли, заключались и расторгались союзы. Для нас это ещё не играло решительной роли, мы строили своё государство в государстве и пока что преуспевали в этом деле.
А потом всё опять покатилось под откос.
ГЛАВА ХХIV. ТРЕВОЖНЫЕ ВЕСТИ
Новость пришла ко мне в конце сентября. Сначала я даже не мог её переварить в должной мере, настолько она казалась мне невозможной. Флавий Аэций убит!
Мелкий паскудыш Валентиниан, преисполнившись ревности и подозрительности, пригласил великого полководца к себе и, с помощью слуги, заколол мечом. Сволочь, тварь! Я мерил нервными шагами свой кабинет, напоминая со стороны зверя в клетке. И ведь я действительно ничего не могу сделать. Единственный человек, который помогал империи держаться на плаву, оказался убит малодушным, слабохарактерным, вздорным человечишкой, которого, в своё время, посадили на престол другие люди и который за время своего правления не сделал абсолютно ничего полезного. Сначала за него правила мать, потом Аэций, а сейчас что? Он собирается управлять самостоятельно?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Теперь я понял как должна была пасть огромная империя. Её разрушил не великий Аттила, а жалкий Валентиниан. Остановившись в центре кабинета, я сделал несколько глубоких вдохов и постарался успокоиться, сейчас необходимо мыслить трезво. Гибель империи началась, и теперь мне стоило понять, что делать. Какое-то время у меня есть, не думаю, что кто-то нападёт прямо сейчас. Хотя будь я на месте какого-нибудь варварского короля, лучшего момента для нападения было не найти.
